Джина взяла его за руку, нарисовала на ладони круг большим пальцем.
– Что толку гадать? Прошлого не изменишь, любовь моя, ты же сам понимаешь.
Он кивнул.
– Ты права. Но иногда я не могу отделаться от таких мыслей.
– Лучше насладимся встречей, пока есть такая возможность.
– Могу дать тебе и твоей маме тот же совет, – многозначительно посмотрев на нее, проговорил Гарри.
Джина фыркнула.
– Не начинай.
– Ну…
– Я ведь к ней еду, так?
– Не по своей воле, – напомнил он.
Джина откинулась на спинку кресла, скрестила руки на груди и уставилась в окно. Поезд тем временем дернулся, скрипнул колесами и поехал.
– Я еду, потому что и сама хочу. Я рада с ней повидаться. Просто все внутри сжимается. Не понимаю, почему я так нервничаю. В день, когда мы виделись последний раз, она… посадила нас с Шарли на поезд. И вот я снова в вагоне, еду навестить маму.
Гарри поцеловал ее в щеку.
– Все будет хорошо. Ты теперь взрослая женщина. Больше она тебе вреда не причинит. Я не допущу. Нам никто не страшен. Слышишь?
Джина кивнула, бледная как мел.
Гарри очень надеялся, что окажется прав. Хоть он и не знал маму Джины лично, по рассказам сестер у него сложилось впечатление, что у этой женщины просто нет сердца. Но она тяжело болела, и если Джина не повидается с ней сейчас, кто знает, будет ли такой шанс в будущем?
Тауэр-Хамлетс, большой муниципальный дом, в котором жила мама Джины Сильвия, был построен из кирпича. Квартиры соединялись наружными коридорами, вдоль которых на бельевых веревках сушились вещи. Гарри и Джина поднырнули под заиндевевшей одеждой и постучали в дверь с покосившимся номером восемнадцать. Пока они ждали ответа, Гарри переминался с ноги на ногу и дышал на руки, обтянутые перчатками. Он и забыл, каково промерзать до костей, слишком уж долго прожил в жарком Брисбене.
Из квартиры донесся глухой шум.
– Кто там? – спросил голос.
Джина еще раз постучала и повернула ручку двери. Та оказалась закрыта.
– Мам, это Мэри. Пусти нас.
Дверь распахнулась, и они увидели невысокую худенькую женщину с красными кругами у светлых, воспаленных глаз. На ней был поношенный, весь в пятнах, домашний халат с коричнево-синим узором, на ногах – тапочки, волосы закручены в неаккуратный пучок на затылке. У нее не хватало нескольких передних зубов; гости заметили это, когда хозяйка улыбнулась.
– Мэри, это ты? Гляньте-ка, прям кинозвезда!
Джина шагнула вперед, чтобы обнять маму.
– Да, мам, это я. А это мой муж, Гарри.
Женщина пожала ему руку, отступила, жестом пригласила их войти. Приступ кашля сотряс все ее тело.
– Добро пожаловать. Простите за бардак: уборщица заболела. – Она посмеялась собственной шутке и опять зашлась кашлем.
Они не знали, чего ждать. Джине пришло столько писем с жалобой на неизвестную болезнь, что Гарри всерьез боялся застать ее мать в постели, уже при смерти. Но Сильвия скинула с потертого дивана кипу старых журналов и газет, предложила им сесть, а потом исчезла на маленькой кухоньке, где поставила воду кипятиться. А вскоре вернулась с подносом, на котором стояли чайник, три чашки и тарелка со сладким печеньем.
– Ну что, попьем чайку и поболтаем, – сказала она, устроившись в кресле напротив, и стала разливать чай.
– Рада, что мы встретились, мам, – проговорила Джина, заправив волосы за уши.
– И я тоже. Прямо не верится! Ты стала такой красоткой!
– Спасибо, мам. Надеюсь, ты не обидишься, что мы сегодня оставили детей с мамой Гарри. Решили, что привезем их завтра, если захочешь.
– Смотря как буду себя чувствовать. Дай подумать.
Джина проглотила разочарование. Не знай ее Гарри так хорошо, он и не заметил бы, как у нее порозовели щеки и заблестели глаза.
– Я все хотела спросить, как ты меня нашла, мам.
– Ох и работенку ты мне задала, – хохотнула Сильвия. – К счастью, твоя сестра раскрыла мне твою тайну.
– Что? – Джина сощурилась. – О какой тайне речь?
– Я про твой адрес. А что, есть еще секреты? – Сильвия засмеялась, а потом опять залилась лающим кашлем. Вытащила пачку сигарет из кармана, а следом коробок спичек, прикурила, глубоко затянулась, выпустила облачко дыма. Предложила сигареты гостям.
Гарри взял сигарету, прикурил и тоже затянулся. Ему стало чуть спокойнее. Он откинулся на спинку дивана и повторил затяжку.
– Нет, больше ничего такого, – ответила Джина. – То есть Лотти сама вышла с тобой на связь?
– Да. Нежданно-негаданно. Написала мне, что хочет поддерживать общение и повидаться со мной, если получится. В прошлом году приезжала – уж не знаю, рассказывала ли она тебе. Вместе со своим парнем из Новой Зеландии. Имя не помню.
Джина метнула на Гарри гневный взгляд. Он покачал головой, давая понять, что ничего не знал. Обычно у Джины и Шарли не было друг от друга секретов, они обо всем говорили открыто. Но только не о маме. Шарли начала с ней переписку, ничего не сказав сестре. Приезжала к ней в гости, а им соврала, что отправилась в паломничество по Индонезии.
– Я не знала, что она тебя нашла, – сказала Джина, скрестив длинные загорелые ноги.
– Не просто нашла. Она предложила написать тебе, сказала, что ты простишь меня, если я сама дам тебе такую возможность. А я очень хотела этого, вот и послушалась. Знаешь, если бы я только могла вернуться в прошлое, я бы все изменила. Как только мы простились с вами, девочки мои, я очень затосковала. Стэн, тварь такая, выставил меня за дверь при первом удобном случае. Я осталась совсем одна и думала только о том, что предала вас. Но при этом понимала, что так будет лучше, что вы будете жить куда счастливее, чем со мной. И вот ты сидишь передо мной, сама грация и элегантность, – Сильвия взмахнула рукой с сигаретой. – Получается, я правильно поступила, пускай мне это тяжело далось. Но ни к чему меня жалеть. Я выжила в одиночку. Так и сижу одна по сей день, а у тебя теперь чудесная семья и близкие всегда рядом. Пожалуй, это судьба.
Гарри с удивлением отметил, что Сильвия умудрилась выставить себя жертвой. По словам Джины, мать всегда так делала. Даже когда ее дочки были еще совсем маленькими, она обвиняла старшую во всех грехах и в этом смысле нисколько не изменилась.
Джина поджала губы так, что даже челюсти заныли, потом со вздохом потянулась к маминой руке.
– Спасибо, мама. Ты подарила нам шанс на лучшую жизнь. Нам всем нелегко пришлось, но теперь мои дети живут в чудесном доме и ходят в хорошую школу. Когда они вырастут, им откроется море возможностей, и все благодаря тебе.
Глаза Сильвии заблестели, она слабо улыбнулась.
– Рада, что так. Пусть для вашей старой матушки это и стало большим испытанием. Как ни крути, а родительница из меня всегда была не ахти какая.
После их ухода Сильвия собиралась лечь поспать. Она рассказала, что у нее рак и жить ей осталось считаные месяцы. Поэтому решено было привезти детей в гости завтра же, ведь другого шанса уже не будет.
Гарри и Джина взялись за руки и пошли гулять по Ист-Энду. Их дыхание зависало в воздухе облачками белого пара. На земле снега не было, но кожу щипало на морозе. Джина показывала мужу знакомые улочки, подмечала перемены. В местном пабе они перекусили ростбифом и жареной картошкой, потом сели на поезд до Ньюквея. Дети встретили их с радостью. Энергия в них по-прежнему била ключом.
– Может, по пляжу прогуляемся? – предложил Гарри.
Они одели ребятишек потеплее и вышли из дома. На песчаном побережье Гарри затеял с детьми игру в салочки и, пригнувшись, стал бегать за ними вдоль воды. Волны сегодня были маленькими и какими-то вялыми. Не сравнить с пенистыми, искристыми голубыми великанами, которые бегут, изогнувшись дугой, к золотистым австралийским пескам. Эти самые волны-великаны когда-то принесли детей в чужой край за далекой чертой, ставший им домом. Эти же волны грозили сломить их душу и тело, перемолоть в пыль. Но юные сердца сумели выдержать буйство волн, выбрались из шторма и пристали к берегу мира и надежды. Склонив голову в молитве у маленькой жесткой кровати в приюте Барнардо, Гарри и вообразить не мог, что одиночеству и отчаянию однажды придет конец, что у него будет счастливая семья, что он узнает подлинную любовь.
Над темным океаном бежали облака, отбрасывая на воду юркие тени. Мимо проплыла алая лодка, разрезая черноту, словно яркая стрела. Чайки с криками вились над семьей в надежде перехватить объедки.
Дети, громко хохоча, бегали от отца, уворачивались от его вытянутых рук. Потом Гарри спрятал их поглубже в карманы пальто и стал смотреть, как Патрик с Соней строят песчаный замок. Сзади пляж прикрывала полукруглая стена из скал, поросших травой. На ней примостились, будто стражи, белые домики.
Джина подошла к мужу, прижалась к нему, обвила руками шею. Ветер разметал ее светлые волосы, они упали на лицо. Она улыбнулась мужу.
– Ты счастлив?
Гарри выгнул бровь.
– Счастлив ли я? Да, безумно. Почему ты спрашиваешь?
Джина рассмеялась.
– Кажется, я тоже.
– Приятно слышать, – сказал Гарри, подавшись вперед, и поцеловал ее холодные губы. – Стало быть, правильно мы поступили, что навестили твою маму, а?
– Правильнее некуда.
– Напомни, чья это была идея? Чтобы уж все прояснить.
Джина сощурилась.
– Вечно-то тебе нужно во всем быть правым. Что, не так? – Она развернулась и зашагала прочь.
– Не знаю, нужно ли мне быть правым, но я им частенько оказываюсь. Ты не ответила на вопрос, чья это была идея.
Жена обернулась к нему со снисходительной гримасой.
Гарри со смехом погнался за ней, поймал, притянул к себе, стал искать ее губы. Джина хихикала и извивалась у него в руках, делала вид, будто хочет вырваться, а потом прильнула к мужу и снова обняла за шею. Они слились в поцелуе, и в этот миг Гарри отчетливо понял, что весь его путь был проделан ради этой минуты. Потеря, боль, жертва – без всего этого он не смог бы теперь вот так обнимать свою Джину, свою любовь, свою Мэри. Не смог бы целовать ее нежные губы и знать, что до конца его дней она останется рядом. Любить и быть по-настоящему любимым – сокровище, которое стоит боли и одиночества. Достаточно было только прижать Джину к сердцу, и Гарри чувствовал себя дома, где бы ни находился.