— Нет, не в том суть! — покачал головой полковник. — Задание слишком серьезное, да и Зинаиду я давно не видел. Надо бы прощупать, чем дышит сия «барышня»...
Одетый в партикулярное платье и ставший похожим на практикующего врача, полковник вышел из коляски за квартал до нужного ему дома. Незаметно оглядевшись у двери, не смотрит ли кто, полковник быстро поднялся на второй этаж, позвонил.
Войдя в просторную гостиную и плотно прикрыв за собой дверь, Заварзин приблизился к столу, за которым худощавый молодой человек в куцем пиджачке и высоких сапогах читал книжку.
— Ну, здорово, крестник! Все приключениями сыщика Пинкертона балуешься?
— Здравствуйте, господин полковник! Рабочему человеку Леонида Андреева читать как-то не с руки. Мистика — для нас вещь непонятная!
— Ну-ну, не юродствуй. И полковником называть меня ни к чему. Три года у нас работаешь, а правила сыска не соблюдаешь.
Лицо молодого человека передернулось. Заварзин, откинувшись на спинку стула и потирая замерзшие руки, продолжал пристально его рассматривать.
— Пистолет все с собой носишь? — спросил он неожиданно.
Молодой человек ухмыльнулся:
— С ним как-то спокойнее. Хотя «товарищи» не одобряют. Считают анархистским загибом. Дескать, сам завалишься да и других с собой потянешь.
— Правильно говорят, — кивнул полковник. — Кстати, должен тебя предупредить, «товарищи», как ты их называешь, сильно начали в тебе провокатора подозревать...
Молодой человек вновь передернулся, будто от удара хлыстом.
— Я вот все думаю, — раздумчиво растягивая фразу, продолжал Заварзин, — не появляется ли у тебя порой желание послать пулю и в меня?
Глаза молодого человека сверкнули, и он поспешил отвести их в сторону.
— Ну-ну! — Полковник погрозил пальцем. — Я шучу, конечно. Рад тебя видеть, соскучился, вот и шучу. Понимаешь?
— Шутки эти могилой попахивают, — угрюмо заметил собеседник.
— Ну ладно ворчать, братец, — оборвал его Заварзин уже холодным, деловым тоном. — Рассказывай, что новенького слышно.
— В среду в Хамовниках районное собрание. Ожидается вроде кто-то с докладом из промышленного центра...
— В среду, говоришь? — оживился полковник. — Что ж, это нам на руку. Будешь на этом собрании сам!
— Значит, арестов не будет? — разочарованно протянул агент. — А ведь редкий случай представляется…
— Аресты будут! — кивнул полковник.
— Не понимаю... А как же я?
— Тебя арестуют в первую голову.
Молодой человек снова вскочил:
— Что вам за охота меня все время вышучивать!
Полковник покачал головой:
— Я не шучу. Нам надо тебя арестовать. Только не вздумай с собой пистолет притащить! Ввиду твоей пассивной роли в организации получишь пару лет ссылки. Оттуда сбежишь. Таким образом, убьем двух зайцев — пошатнувшееся к тебе доверие «товарищей» вернется, а самое главное — узнаешь канал, по которому эти канальи, — полковник хохотнул по поводу удачного каламбура, — к нам сюда возвращаются. Узнаешь все — явки, пароли, имена. Сойдет все хорошо, обещаю тебе долговременный отпуск в Париж за счет отделения. Ты знаешь, я умею держать свое слово.
Зинаида угрюмо помолчал, потом сказал:
— Есть одна весьма неприятная вероятность, господин полковник...
— Что именно? — встрепенулся Заварзин.
— Там, в ссылке, могут встретиться мои «крестники», те, кто помнит меня по Одессе или Ростову. Большой конфуз может произойти.
— М-да, — помрачнел и полковник, — тогда весь наш план провалится. Что ж, постараемся, чтобы «крестники» твои тебе по пути не попадались. Ну, иди. Хвоста, надеюсь, за собой не имеешь?
Зинаида усмехнулся:
— Да нет, только ваш филер за мной все топает. Не доверяете?
— Доверяй, да проверяй, — хмыкнул Заварзцн. — Иди, иди.
В среду поздним вечером ротмистр Ганько докладывал полковнику о блестящем завершении операции по аресту большой группы подпольщиков. Заварзин слушал и с удовлетворением кивал головой, Потом спросил:
— А как там... э... наша «барышня»? Пристойно вела себя?
— В глазах «товарищей» показала себя героем!
— Как это? — насторожился полковник.
— Трахнул околоточного табуретом так, что у бедняги вот такая шишка вскочила! Так что и «барышне» бока помяли...
— Я же просил — без эксцессов, — поморщился полковник. — Запишут в вожаки, лишний срок получит. Не тяните с судом.
— Так точно! — вытянулся Ганько.
— «Барышню» денька через три привезите ко мне на допрос. А чтоб не было подозрений, вызывайте по очереди остальных. Только их сами будете допрашивать. Мне некогда с ними особенно возиться...
...Через три дня Зинаида сидел перед письменным столом полковника в его кабинете. Заварзнн с явным неудовольствием уставился на огромный синяк, украшавший глаз арестованного.
— Я же ведь просил тихо себя вести, — произнес он ворчливо. — Вот и доигрался.
— Между прочим, с «товарищами» мне сидеть, а не вам, — парировал агент. — Бой, конечно, не обошелся без некоторого урона с моей стороны, зато теперь купаюсь в лучах уважения и славы...
— Славы ему недостает, ишь ты, — мрачно заметил полковник. — А что, если за эту славу тебе еще годика три каторжных работ накинут? Или прикажешь мне сходить к господину судье и объявить ему, что ты мой агент? Соображаешь?
— Я думаю, сколько мне дадут, не имеет особого значения, — вызывающе сказал арестованный.
— Как это не имеет? — удивленно спросил Заварзин.
— Родилась у меня, пока сидел на нарах, одна идейка...
— Ну-ка, ну-ка! — оживился полковник.
— Среди всякой мелюзги, арестованной со мной, попался один юнец. Смотрит на меня влюбленным взором и не отходит. Юнец, в общем-то, малоинтересный, такие быстро ломаются, но есть одно любопытное обстоятельство… Отрок сей, по фамилии Симонов, родом из Зауральска.
— Погоди, ведь, насколько мы знаем, именно из Зауральска идет переправка нелегалов, — оживился Заварзин.
— Вот именно, — кивнул Зинаида. — Юнец учился в тамошней гимназии, за болтовню исключен с «волчьим билетом», но нашелся добрый дядя, какой-то машинист с железнодорожной станции, который пожалел мальчика и помог перебраться ему в Москву якобы для продолжения учебы. Однако юнец, которому не давали спокойно спать лавры Робеспьера, снова увяз в подполье, и как следствие — сидит по соседству со мной на нарах.
— Это удача, видит бог! — суеверно перекрестился полковник.
— Скорее, видит дьявол, — усмехнулся агент.
— Богохульник! — сурово одернул его полковник. — Ну и что ты предлагаешь?
— Бежать вместе с ним с этапа. Он пряменько наведет меня на организацию.
— Ладно, мы все обдумаем. А пока пройди в соседнюю комнату, там для тебя обед из «Балчуга» принесли.
Через полчаса полковник зашел в соседнюю комнату. Зинаида сидел, откинувшись на стуле, и со смаком курил дорогую папиросу.
— Пока ты обедал, мы продумали детали, — сказал полковник. — Запоминай. Перед тем как вас будут этапировать из Бутырки, к тебе подойдет одна сослуживица, черная такая. Это ни у кого не вызовет подозрений, поскольку все будут совать ей записки. Можешь и ты, кстати, черкнуть мне пару слов. Мне будет приятно. А в обмен дама незаметно всучит тебе в карман пилочку.
Пока будете ехать в поезде, займетесь с твоим протеже делом, вы с ним будете скованы. Когда минуете Екатеринбург, ровно в полночь, снимите кандалы, слегка пристукните стражника, только я прошу — слегка, а то околоточный до сих пор не очухался, и в дверь. Поезд в это время будет идти в гору, медленно. Убедишь напарника, что бежать надо не назад, к Екатеринбургу, а наоборот, вперед, к Зауральску. Через неделю после побега в сквере возле железнодорожной станции в вечерние часы будет прохаживаться мужчина со стеком. Подойдешь, он тебя узнает. Все ясно?
Зинаида сосредоточенно слушал, потом спросил:
— А если кто-нибудь за нами еще увяжется?
— «Если» не будет, — сухо заметил Заварзин. — В случае если кто-то попытается подняться, стражник с противоположного конца вагона, притворяющийся спящим, будет сразу стрелять без предупреждения.
— Хорошо, — кивнул агент. — Есть одна просьба, не сочтите за сентиментальность...
— Ну-ну, — ободрил его полковник, — говори.
— В кобуре у стражника должен лежать мой браунинг. Привык я к нему как к родному. Я без него будто нагишом. А стражника успокойте — запеленаю как родного. Ни одной царапины не будет.
...Побег удался блестяще. Наручники подпилили еще накануне, ночью. Пилка шла по металлу легко, будто по маслу. Особенно старался Симонов. Его глаза горели, он просто упивался романтикой происходящего. И вот назначенный час настал. После полуночи перестук колес замедлился, пламя в лампе мерцало еле-еле. С нар раздались храп и глухие стоны спящих арестантов.
Зинаида ловкими движениями, стараясь не звякнуть, сломал подпиленные кольца сначала на руках, затем на ногах, помог Симонову.
— Сиди неподвижно, — шепнул он напарнику, — когда подам знак, подползешь.
По-пластунски он прополз под нарами, приближаясь к стражнику. Тот вроде бы спал крепким сном. Однако, связывая его, Зинаида почувствовал, как напряглись руки стражника. Он привязал его к скамейке, засунул кляп в рот. Полез в кобуру и усмехнулся: полковник не забыл просьбу — на ладони покоился его родной браунинг. Осторожно сняв с пояса стражника связку ключей, он махнул рукой Симонову. Дверь вагона, хорошо смазанная, не скрипнула. В лицо ударил тугой весенний воздух. Глубоко вздохнув, Зинаида прыгнул, задом против хода поезда, пробежал несколько шагов и скатился по ту сторону насыпи. Впереди мелькнула фигура Симонова. Когда мимо пролетел последний вагон, не сговариваясь, они поднялись и бросились бегом в сторону от дороги. К утру нашли скирду прошлогодней соломы и залегли в ней. Вечером пошли в сторону Зауральска. На окраине города нашли заброшенный шалаш огородника, где временно и обосновались. Страшно хотелось есть, поскольку сухари, запасенные в вагоне, кончились.