— И я вышла замуж за этого создателя бомбы с коэффициентом умственного развития в несколько тысяч, потому что любила его так сильно, что думала — умру от этой любви. Но у него всегда была любовница. Эта сука. Питер никогда не бросал ее, он был ужасным эгоистом. Заполучив его, я заполучила и ее. О, они так подходят друг другу, надо сказать, что они на самом деле могут быть просто отвратительными. Поэтому я…
— Вы говорите о Мэгги Берлин? — оборвал ее один из агентов.
Меган расхохоталась. Идиот!
— Нет, нет, Мэгги просто еще один чокнутый гений. Нет, это была другая сука. Понимаете, я всегда думала о ней, как о женщине, и я до сих пор считаю, что в основе всего лежал секс. Питер смеялся надо мной. Может быть, Фрейд устарел и был не прав, но я думаю, что всегда в основе всего лежит секс, все время, с самого начала, еще с Гарварда, когда Питер не знал женщин, а его сосед по комнате был ярым сторонником мира. Да, это она. Бомба. Он никогда не бросал ее, не переставал думать о ней, она была его Цирцеей, его Алисой в Зазеркалье, его Джинджер Линн. Питер на самом деле по-своему любил ее. А поскольку она причиняла мне боль, я решила причинить ему боль через нее. Вот в этом и заключается вся патология, ведь это совершенно ясно. Вы, наверное, постоянно сталкиваетесь с подобным?
Трое Тупиц молчали.
— Ну что ж, в любом случае, это только контекст. Но он поможет понять вам, почему я оказалась уязвимой для Ари Готтлейба.
Меган снова склонилась над своей конструкцией. Она уже пожалела, что вырвала из нее компьютерную плату, ей захотелось вернуть ее. Но Меган понимала, что выставит себя полной идиоткой в глазах этих людей. Она посмотрела на часы. Как летит время, уже около пяти. Мы все стареем и будем стареть до того дня, когда эта любовница Питера разинет рот, чтобы сожрать весь мир.
Меган засмеялась, но это вышло у нее более нервно, чем она ожидала, на самом деле ей захотелось заплакать.
— Как бы там ни было, Питер стал сенсацией месяца в вашингтонских кругах, потому что его концепция угрозы русским ядерной бомбой вполне соответствовала тому, что хотел слышать Рейган и его окружение. Они сразу ухватились за эту концепцию, повысили Питеру жалованье, он сразу стал «мистером Бомба», получил работу в этом ужасном комитете и отдал ей все свое время и всю свою любовь. Признаю, что я ничего не смогла с этим поделать. И кому, как не Ари Готтлейбу, было суждено появиться в этот момент. Если бы я создавала идеального еврейского мужчину, то создала бы Ари. Идеальный еврейский мужчина. Я имею в виду, он был, как Алан Бейтс в «Незамужней женщине» — то есть слишком хорош, чтобы быть настоящим. Невероятно симпатичный, но не из тех красавцев, которые сводят с ума. Никогда не повышал голос, а когда смеялся — ох, послушайте, я говорю так, словно играю роль в мюзикле, — когда он смеялся, то заставлял тебя чувствовать, что только ты и он смеетесь над этой самой прекрасной шуткой. Мне нравились его морщины у глаз в виде двух маленьких треугольников, похожих на кремневые наконечники стрел. Он был очень вежливым, очень уверенным в себе, не испытывал страха. Питер страдал от страха и чувства вины, а Ари ничего не боялся. Когда он смотрел на тебя, Боже, как он весь светился! У него был просто дар концентрировать взгляд. Он заставлял тебя чувствовать, что ты один в этом мире, что больше никого нет. Я встретилась с ним на вернисаже два года назад.
— Уточните дату, пожалуйста.
— Да кто же запоминает даты?
— Могло это быть в январе?
— Нет. Погода была теплой, очень теплой, я это помню, потому что мы с Ари пили кока-колу в палатке на улице рядом с галереей Коркоран и… нет, нет, точно, это был январь. Удивительно теплый январский день. Питер был очень занят, в его группе все с ума посходили. Конгресс как раз принял решение о размещении МХ в старых шахтах…
— Одиннадцатое января?
— Возможно.
Она ненавидела этих агентов.
— Но, в любом случае, это была моя идея, а не Ари. Это была моя идея. Ари был гражданином Израиля, он служил в их воздушно-десантных войсках или что-то в этом роде и, насколько я слышала, там это довольно почетно. Он был знаком с работниками посольства. Я просто хотела… навредить Питеру.
— Он заинтересовался?
— Нет. Сначала нет. Считал это глупостью. Он говорил, что у Израиля нет крупных ракет, что Израиль крупные ракеты не интересуют. Но я сказала, что информация очень ценная, Израиль смог бы ее как-нибудь использовать. Придумали бы, евреи всегда были умными.
— И он согласился?
— В конечном итоге, да. Понимаете, для меня это был шанс сделать хоть что-то. Я не собиралась передавать документы коммунистам, я хотела отдать их людям, которые на нашей стороне. Просто другим евреям.
— Понимаю.
— И Ари пошел к ним, они согласились посмотреть на документы, а потом Ари сообщил, что этот человек хочет встретиться со мной. Но он не хотел, чтобы меня видели около посольства, поэтому попросил приехать в Нью-Йорк и встретиться с ним в консульстве. В консульстве Израиля.
— Ясно.
— Да, я так и сделала. Я встретилась с израильским офицером разведки в консульстве Израиля, и все прошло очень хорошо. Это был умный, решительный человек, очень внимательный и обаятельный. Он сказал, что не хочет, чтобы у меня были неприятности, спросил, уверена ли я в том, что делаю. Еще он напомнил, что Джонатан Поллард был арестован и наше правительство подняло вокруг этого ужасный шум, добиваясь для него максимального наказания, так что если меня арестуют, то они, пожалуй, не смогут мне помочь.
— И…
— Меня это не волновало, я была уверена в том, что делаю. И я начала осуществлять свой план. Это было легко. — Сказав это, Меган почувствовала глубокое удовлетворение. Ее очень заинтересовал этот момент. Сможет ли она воплотить свое признание в то, что Питер обычно называл «поделками»? Да, сможет.
Она почувствовала на себе взгляд Трех Тупиц.
— В конце концов, это были всего лишь израильтяне. Ведь они наши друзья, я совсем недавно читала об этом в «Вашингтон Пост».
— Миссис Тиокол… вы не против, что я вас так называю?
— Нет, все в порядке.
— Миссис Тиокол, не могли бы вы подробнее рассказать об Ари Готтлейбе? Насколько я понимаю, его фотографий у вас нет?
— У меня есть три его портрета, но они выполнены в стиле абстрактного импрессионизма. Он не очень любил, забавно, что вы об этом упомянули… фотографии. Нет, к сожалению, его фотографий у меня нет.
— Можете вы рассказать о нем?
— Он был всем тем, чего я желала. За исключением одного недостатка.
— Какого недостатка?
— Но это была не его вина, с этим он ничего не мог поделать.
— О чем вы?
— Он не был Питером Тиоколом. Но в любом случае, Ари был слишком идеальным: красивый, любящий, всегда в хорошем настроении и очень сексуален.
— Он бросил вас?
— Недавно, после того странного уик-энда в гостинице в Виргинии. Очень странного.
— В каком смысле странного?
— Даже не могу сказать. Я все время спала, потому что выпила слишком много шампанского. Ари очень обиделся и уехал на следующий день. Ему надо было возвращаться в Израиль. К жене.
— Когда это было?
— Примерно две недели назад, точно не помню. Кто же помнит даты?
— И вы остались одна.
— Я была одна, даже будучи замужем.
— Расскажите об этом офицере израильской разведки.
— Ох, вы знаете, очень умный человек, очень сердечный. Очаровательный. Загадочный. Прямо-таки живая легенда, даже для сотрудников консульства, они все буквально в рот ему смотрели. Очень необычный человек. Я помню, как после нашей встречи мы вышли на Семьдесят третью улицу и он помог мне поймать такси. С ним чувствуешь себя в безопасности, и он…
— Простите, миссис Тиокол, — это вмешался самый молодой из Трех Тупиц. Он был несколько вежливее своих коллег и понял, как неприятно ей то, что ее оборвали.
— Да?
— Вы сказали, Семьдесят третья улица.
— Да.
— Мне приходилось бывать в нашем бюро в Нью-Йорке. Вы, наверное, имели в виду Восемьдесят четвертую улицу?
Меган смутилась, почувствовав твердую уверенность в его голосе.
— Ну, не исключено, что я перепутала адрес. Кто запоминает адреса? И какая разница… нет, простите, это точно была Семьдесят третья улица! Вы меня не собьете. Между Мэдисон и Парком. Красивый особняк, звезда Давида на флаге, фотографии Бен-Гуриона, Голды Меир, Бегина и Шимона Переса. Там было много людей, рабочих, все…
Меган чувствовала на себе внимательный взгляд агента.
— Извините, я очень хорошо знаю здание консульства. Да, это особняк, но на Восемьдесят четвертой улице, между Мэдисон и Пятой авеню, рядом с музеем. Я там работал, и мне приходилось часто бывать в этом здании. Мы сотрудничали с Моссадом по вопросам обеспечения безопасности.
— Я… я имею в виду…
Меган даже не знала, что и сказать.
— Вы уверены, что это была Семьдесят третья улица?
Она только тупо кивнула.
— Понимаете, все это можно было очень просто устроить. Снять особняк, в одно прекрасное утро вывесить флаг, развесить фотографии, какие-то люди крутятся внутри, изображая деловую обстановку. А через час после вашего ухода все исчезает.
Меган почувствовала, что под ней разверзлась дыра, громадная и темная. Она падала туда, но никто ее не ловил.
Питер! — подумала Меган. — Боже, Питер!
— Они обманули меня. Просто обманули.
— Да, мадам, боюсь, что так, — согласился один из Трех Тупиц.
И Меган тихонько заплакала.
— Ох, Питер, Боже мой, что я натворила?
17.00
Акли в одиночестве сидел перед полицейской машиной. Он замерз. Кто-то принес ему одеяло, и он закутался в него. Он сидел в сиянии огней, казалось, сюда съехались полицейские машины со всего мира, свет от их красных и синих мигалок метался по домам и деревьям. У Акли болела голова, ныло все внутри от ударов пуль по бронежилету, и, в конце концов, его вырвало.
Все держались в сторонке от него, по крайней мере, в этот момент, и он был благодарен им за этот небольшой знак сострадания. Глядя перед собой, Акли ничего не видел. Он умотался, был в прострации, которая его устраивала, потому что если бы он думал о случившемся, то захотел бы умереть, лишь бы все кончилось.