Но после того, как команды разделились, стены тоннеля начали сужаться, стали холодными и влажными на ощупь, в воздухе запахло угольной пылью и еще чем-то резким. Луч фонарика Уидерспуна метался из стороны в сторону, нервно прыгая туда-сюда, шаря повсюду, словно руки мужчины на теле женщины. Уоллс светил прямо перед собой.
– Эй, парень, да ты вроде нервничаешь.
Уидерспун промолчал. Ремни прибора ночного видения плотно стягивали ему голову, и приятного в этом было мало. Он действительно немного нервничал. В Гренаде он был на редкость спокойным, даже сам изумлялся этому, но тогда надо было действовать очень быстро и совсем не оставалось времени на переживания.
Тогда они приземлились, отстегнули парашюты и помчались по небольшой ложбине к административному корпусу аэродрома. Все вокруг было разбито, уцелело только несколько человек, которые безмолвно наблюдали, как из черного транспортного самолета С-130 заскользили к земле на парашютах одетые в черное коммандос.
А далее, если не считать задания, надо было просто остаться в живых, как в день праздника Дня Независимости 4 июля, когда на тебя летят фейерверки всего мира, пытаясь сбить с ног.
Нынешний случай был совсем другим. Уидерспун никогда серьезно не сталкивался с подземельями. Он служил в войсках специального назначения, был рейнджером, а теперь служил в самом-самом-самом лучшем подразделении – в группе Дельта. Храбрость была его профессией. Но вот тоннель? В горе? Уидерспун прочистил горло. Скоро придется выключить фонари и пользоваться только приборами ночного видения. А потолок становился все ниже.
– Эй, парень? – Голос Уоллса звучал уже мягко, ирония исчезла. – Ты боишься? Что-то ты молчишь.
– Я в порядке, – ответил Уидерспун.
– Да это ничего, парень. Ты знаешь, во Вьетнаме были такие низкие тоннели, что приходилось ползти на пузе, а еще вьетнамцы гадят прямо в тоннелях, у них нет туалетов. И приходится, в конечном итоге, ползти прямо по дерьму. Представляешь, как это погано, ты ползешь на пузе по дерьму и ждешь, что какая-нибудь девушка-партизанка, вроде той, хорошенькой, которая сейчас в другом тоннеле, затаилась где-нибудь, чтобы воткнуть тебе нож в глотку.
На Уидерспуна ужасно подействовал этот монолог. Ему уже на самом деле было тяжело дышать. Темнота, теснота, ощущение могилы. А здесь ведь погибли люди.
Пятьдесят лет назад, в этой самой дыре, около ста человек.
– Крысы «Бейкер», вы меня слышите? «Бейкер», я Крыса-6, как слышите?
– Слышу вас хорошо, шестой, – ответил Уидерспун.
– Эй, ребята, да вы должны были выйти на связь еще пятнадцать минут назад. Что там у вас, черт побери, происходит? – Что-то в голосе Крысы-6 раздражало Уидерспуна.
– Не волнуйтесь, шестой, мы тут просто заболтались. Так что успокойтесь, ладно?
– Соблюдайте правила радиообмена, сержант. У вас есть что сообщить?
– Нет, шестой, мы прошли главную шахту, теперь движемся по горизонтальной штольне и ищем эту Элизабет. Чем дальше продвигаемся, тем ниже потолок, похоже, этот тоннель ведет в никуда.
– Как твой напарник?
– Отлично, – ответил Уидерспун, ощущая рядом присутствие Уоллса.
– Понял вас, «Бейкер», теперь строго придерживайтесь времени радиосвязи. Если что-то случится, сразу сообщайте.
– А как там наверху?
– Парней из Национальной гвардии здорово потрепали. Да, видно, там засели крутые ребята. Берегите свои задницы, «Бейкер».
– Понял вас, шестой, конец связи.
В этот момент раздался голос Уоллса:
– Черт, парень, похоже, это она и есть.
Сверкнувший луч фонарика осветил дыру в стене. Она была низкая, продвигаться можно было только ползком, в свете фонаря дыра выглядела зловеще. Это и был тоннель по имени Элизабет.
– Ох, крошка, – сказал Уоллс, – а я привел тебе любовника.
– Дым! – воскликнула Пу. – Дым! Горит, это огонь!
Они увидели столб дыма, поднимавшийся вверх и уносимый ветром. Соседи из нескольких домов вышли на заcнеженные лужайки и тоже наблюдали за дымом.
– Герман, что там горит?
– Это самолет. Самолет разбился в поле, и теперь он горит. Наверное, несчастный случай.
Они сидели в подвале и смотрели в маленькое окошко под потолком. Дым плыл над верхушками деревьев, поднимаясь в голубое небо.
– А можно пойти посмотреть?
– Нет, – ответил Герман. – Думаю, нам лучше оставаться здесь. А там очень жарко, и сейчас там работают пожарники.
– А с этим человеком все в порядке?
– С каким человеком?
– Ну, который управлял самолетом. С ним все в порядке?
– Уверен, что у него все хорошо. Понимаешь, Пу, они нажимают на кнопку, кабина раскрывается, а они выпрыгивают. Совсем как хлеб из тостера. А потом летят к земле под большим зонтиком, так что за них можно не волноваться.
– А им дадут другой самолет? Если они разбили свой, им дадут другой?
– О, да, им дадут другой самолет.
В этот момент мимо дома промчалась пожарная машина, направляясь в сторону поля.
Бет Хаммел посмотрела на Германа. Она связала воедино пролетевшие недавно самолеты, авиакатастрофу и исчезновение своего мужа.
– Кто вы? Чего вы хотите? Зачем вы здесь? – обратилась Бет к Герману.
– Послушайте, леди, мы не причиним вам вреда. Прошу вас, делайте, что вам говорят, и никто не пострадает, хорошо? Просто мне приходится погостить у вас несколько дольше. Но все будет в порядке, все будет отлично. Договорились?
– Ох, Боже. Почему? Для чего все это?
– Так должно быть. Именно так должно быть. От этого всем будет только лучше.
И в этот момент раздался стук в дверь. Его было слышно даже в подвале.
Стук становился все громче.
Дик Пуллер отложил микрофон и прикурил сигарету. В небе послышался шум четырех санитарных вертолетов, доставлявших к подножию горы раненых.
– Плохи дела? – спросил Скейзи.
– Толкового доклада я не получил, но, похоже, дела действительно обстоят очень плохо. Радист подтвердил, что из ста сорока человек, что были в роте, сорок точно убиты. Может быть, пятьдесят. Много раненых, ходячие помогли стащить тяжелораненых вниз. В общем, в той или иной степени задеты почти все. Моральный дух людей сломлен, роты, как таковой, больше не существует. Я приказал ему возвращаться.
Губы Пуллера скривились в сардонической усмешке.
– А он?
– Он послал меня куда подальше. Манеры у него ничуть не лучше ваших, майор.
– А как командир?
– Не вернулся. Последний раз его видели с пулеметом М-60, он прикрывал огнем отход своих людей. А я даже не знаю его имени.
– По-моему, Барнард.
– Похоже, вы правы, – согласился Пуллер. Он видел, как вдалеке приземлялись вертолеты, их лопасти сверкали на солнце, вздымая вокруг себя пыль и снег.
Вокруг вертолетов суетились маленькие фигурки, а над ними возвышалась гора с красно-белыми мачтами антенн и черным пятном брезента. Атакующим так и не удалось выяснить, что находится под этим брезентом.
– Теперь-то вы должны послать группу Дельта, полковник Пуллер. Нельзя давать им время на перегруппировку сил, иначе понесенные Национальной гвардией жертвы будут просто напрасны.
– А им и не нужна перегруппировка, майор Скейзи. Неужели вы этого еще не поняли? Дельта пойдет на штурм, когда я прикажу, и ни секундой раньше. И не лезьте ко мне с этим, майор.
Полковник пристально посмотрел на Скейзи, который с яростью в глазах встретил его взгляд.
– Когда настанет наша очередь? – все-таки спросил майор, придав лицу спокойное выражение.
– После наступления темноты. Мы должны получить сообщение от тоннельных крыс, сумеют ли они подобраться снизу, надо дать время Тиоколу найти способ открыть дверь шахты. Черт побери, у вас будет свой шанс, майор. Даю слово.
Пуллер повернулся и направился к складному стулу, принесенному для него каким-то сообразительным десантником. Полковник посмотрел на часы, впереди были долгий вечер и ночь.
– Полковник Пуллер! Полковник Пуллер!
Это был Питер Тиокол. Прытко, по-мальчишески, задыхаясь от возбуждения, он словно сумасшедший бежал к ним.
– Кто это может быть? – встревоженно спросил Герман.
– Я… я не знаю, – пробормотала Бет Хаммел.
– Может быть, это летчик? – предположила Пу.
– Мама, это наверняка моя учительница – хочет узнать, почему я не пришла в школу, – вмешалась Бин.
Герман притянул Бет к себе.
– Кто? – требовательным голосом произнес он.
– Герман, ты делаешь маме больно, – воскликнула Пу. – Ты заставляешь ее плакать, моя мама будет плакать. Герман, не делай больно моей мамочке.
Пу заплакала.
– Если это соседи, то они знают, что я дома, – выдавила из себя Бет.
Разозлившийся Герман задумался.
– Ладно, – произнес он наконец, – открой. Но ничего не говори. Помни, я буду стоять за дверью и слушать. Не вздумай глупить. Не забывай о детях и не заставляй нас сделать то, чего мы вовсе не хотим делать.
Он отпустил Бет.
– Прошу без глупостей. – Он прижал глушитель «узи» к ее ребрам, прижал легонько, но Бет сразу почувствовала это.
Бет поднялась по ступенькам. Подходя к двери, она заметила тень позади окошка.
– Кто там?
Боже, это была соседка Кэти Рид.
– Бет, что происходит, ты слышала? Разбились три самолета. Говорят, на Саут Маунтин ужасная стрельба, полиция штата перекрыла все дороги. А на дороге, которая ведет в гору, утром был взрыв. Говорят, в долине вертолеты и солдаты…
– Я не знаю. В новостях ничего не передавали.
– Боже, ты не думаешь, что у них там наверху может быть газ или что-то в этом роде и произошла утечка. Что же это за телефонная станция?
– Я… я не знаю, – промямлила Бет. – Если бы была какая-нибудь опасность, власти наверняка предупредили бы нас.
– Я так напугана, Бет. Брюса нет дома. Бет, он забрал машину, если придется эвакуироваться, ты захватишь нас? Боже, Бет, у меня же близнецы и…
– Ох, Кэти, не волнуйся. Если дойдет до этого, то я вас заберу, клянусь. Иди домой и успокойся. Если я что-нибудь услышу, то сообщу тебе. Обещаю.