[29] и отступил на шаг назад, хотя было ясно, что бомба не взорвалась.
— А?
Лейтенант Сыроватко заглянул ему в лицо, как школьник учителю, и старший прапорщик едва отвел от него взгляд.
— Товарищ капитан…
— Что?
— Спросите у них…
Капитан кивнул и выдернул из держателя на поясе похожую на мыльницу китайскую рацию-«шагалку» — лучшее средство связи в пределах протянувшихся на многие километры полос, рулежек и «точек» авиабазы Энгельс.
«Уоки-токи» пискнул, захрипел, и уже через секунду на зов капитана откликнулся тот же «Второй», один из инженеров полка. Оба «Ту» горели так тихо, что это не сопровождалось ничем, кроме негромкого треска и шипения, похожего на змеиное. Капитан поднял рацию на вытянутой руке перед собой, и слышно было всем.
— Да, Шестнадцать, слышу вас! Поле накрыли кассетными боеприпасами. Нас фугасами…
— Что? Что он сказал?! — почти закричал один из лейтенантов, и Сыроватко не глядя, но с силой ткнул его кулаком в бок.
— Семнадцать или восемнадцать ракет, шли двумя группами с северо-северо-востока и… Х-х… северо-запада…
— Вы сделать что-нибудь успели?
— Кто, я «сделать»?..
— Нет, вообще?
— Ревун дали! До «Шилок» две минуты бежать, никто просто не успел… И «Эски» не успели поднять в готовность, не было же никакого предупре… Х-х…
Рация зашлась хрипом. Все молчали.
— Иван, вы там целы? — очень странным, деревянным голосом спросил капитан.
— Шестнадцать, тут черт знает что… Ты слышишь?..
— Слушаю, Второй! Вы целы там? У нас двое убитых. А наземный экипаж четвертого — весь «двести». Повторяю, наземный экипаж четвертого — весь «двести»! Приказания! Какие нам будут приказания?!
— Понял вас, Шестнадцать. Приказаний ждите, ждите!.. У нас хреново. На точке два десятка только «двухсотых». Разбило вышку и штабное здание… В дыму все, «трехсотых» выносят до сих пор… Х-х… и завалило… Про ваш экипаж не знаю ничего, но многих… Х-х… совсем…
— Что? Как командиры? Костюнин жив?
— Не знаю! Тут черт знает что сейчас… Х-х…
На этот раз ничего не удавалось разобрать секунд двадцать, несмотря на все переспрашивания, но когда голос снова пробился через хрип, услышанному не поверил ни один человек.
— Как? Как ты сказал? — прокричал лейтенант Сыроватко, вцепившись в руку капитана и почти выдрав у того рацию.
— Дома накрыло… Как раз наши… Я жене отзвонился, когда понял… Она с детками к «Молоку» ходила, а там позади дало — и все село…
— Что? Что село?! — заорал Сыроватко безумным голосом. Капитан попытался выдернуть у него рацию, в которую тот вцепился клещом; ухватил свободной рукой за плечо, развернул к себе. Лицо у лейтенанта было белым как снег, на нем дико, страшно смотрелись огромные неживые глаза.
— Дома… Дома офицерских семей, общежитие…
— Нет!!
Лейтенант отпустил рацию, и вдруг молча, как мягкая кукла, осел на бетон. Судец с недоумением увидел, как ударилась о плиту его голова, увидел, как от этого отлетела в сторону фуражка с летной «капустой» на тулье. К упавшему бросились, попытались привести в чувство; сам же он одну секунду за другой стоял, как оцепеневший.
— Так, все ко мне!
Машинально старший прапорщик перевел взгляд на капитана, потом снова посмотрел на остальных. Они разгибались, оставив Сыроватко в покое, — тот уже мотал головой и стонал.
— Стройся!
Они построились — неловко, неровно. Застыли, ожидая команды.
— Разбиться на две группы! Старшие — старший лейтенант Енгалычев, лейтенант Сергеев! Вдоль летного поля, бегом влево и вправо, потом ко мне. Оценить внешнее состояние боевых машин, доложить о видимых повреждениях и потерях. Лейтенант Сыроватко остается со мной. Туда и сразу назад, поняли? Бегом, марш!
Они все сорвались с места, оставив капитана и безумно мычащего и раскачивающегося лейтенанта позади. Старший прапорщик ощутил мгновение радости — ему отдали приказ, и это сразу сделало все проще. Их никак не делили, но старший лейтенант Енгалычев стоял ближе к нему, и он последовал за ним. Бежать было трудно: ноги в тяжелых штанах заплетались, ветер лез в ноздри и рот, и Судец быстро начал задыхаться. Сначала они обогнули горящие машины их назначенной в полет пары, потом побежали по направлению к следующей. Даже отсюда было ясно, что те два «Ту» тоже накрыло, а когда они подбежали ближе, это стало совсем очевидным. Одна из машин была покрыта пробоинами с носа и до хвостового оперения, но не горела, а только дымилась. Вторая, стоящая чуть дальше, пылала так же, как и две первых: сильно, ярко и бездымно.
— Стой, кто идет?!
Часовой побежал им навстречу, выставив перед собой АКМ с примкнутым штыком. Штык мотало из стороны в сторону — молодой парень едва держался на ногах.
— Свои, дурак!
Часовой ничего даже не ответил, только приподнял ствол автомата, когда старший лейтенант и старший прапорщик подбежали ближе.
— Кто?
— Рядовой Петрищев… Не подходи!
— Дубина! Старшему караула доложил?
— Так точно. Тот обещал машину прислать. Я вот жду!
Рядового шатнуло в сторону, и он едва удержался на ногах.
— Что еще видел?
— Я не знаю! Все затрещало, потом самолеты обсыпало такими штуками, как здоровые бутылки от пива, под парашютиками. Потом рвануло!
— Знаем. Там так же.
— Там? Там где? Это что вообще?
— Это война, парень, — неожиданно для самого себя сказал вслух Судец: чужим, незнакомым себе голосом. Только сейчас он понял, что именно означали слова инженера под позывным «второй» о том, что удар пришелся не только по полю и «точке», но и по домам семей летного и технического состава авиадивизии. Сегодня было воскресенье, выходной день. Половина офицеров обоих полков была еще дома. Дома были его собственная жена и дочки-близняшки. Они наверняка были целы, иначе просто не могло быть, но наверняка сильно напугались. Как бы еще девочки не начали заикаться, от испуга такое бывает. Или в постель писаться. Но ничего, все это тоже будет ерундой, лишь бы они были целы. Лишь бы их стеклами не порезало.
— Как война? В каком смысле?
Старший лейтенант махнул ему рукой, указывая вперед, и они снова побежали, стуча по бетону тяжелыми ботинками и отворачиваясь от выбивающего слезы ветра. Рядовой проводил их растерянным взглядом, зачем-то попрыгал на месте, растирая одну руку другой, и снова бросился к будке с телефоном.
Они же бежали дальше. В двух их полках, 121-м Гвардейском и 184-м Гвардейском, было 16 Ту-160 и 20 Ту-95МС. Обегать их все или пусть даже половину — это было явной глупостью. Быстрее вышло бы дождаться автотранспорта, который обязательно должен подойти, и тогда все машины можно будет объехать за минуты. Но, во-первых, имелся приказ, а во-вторых, ждать было невыносимо. Поэтому лучше все-таки было бежать.
Еще два «Ту»: безымянный Б/н 14 и Б/н 19 «Валентин Близнюк», командиром наземного экипажа которого был бывший преподаватель Судеца в училище. Эти были вроде бы не повреждены, и старший прапорщик аж подпрыгнул на бегу, так этому обрадовался. В следующую секунду он снова вспомнил, что это война, и сердце опять ухнуло вниз. Настроение каждый раз изменялось за секунду, и когда он осознал это, то испугался за свой разум.
— Витя, с той стороны посмотри!
Старший лейтенант Енгалычев начал обегать Б/н 14 справа, а сам Судец потопотал прямо между двумя машинами. Здесь часовой тоже был жив и тоже настороже, разве что оружием не угрожал. Обменявшись с ним несколькими почти теми же фразами, старший прапорщик внимательно оглядел оба огромных бомбардировщика, затем обежал «Близнюка» со стороны носа и осмотрел и второй борт. Да, этой паре явно повезло. Первой из трех. Уже хорошо.
Енгалычев выбежал на него прямо из-под фюзеляжа, распаренный, красный.
— Два, да?
— Так точно.
— Дальше побежали.
— Погодьте…
Судецу показалось, что он слышит негромкий гул мотора, но еще целую секунду ветер не давал понять, показалось ему или нет. Потом появился УАЗ-69 без тента, который быстро покрыл оставшуюся сотню метров и затормозил прямо перед старшим лейтенантом, которому пришлось отступить на шаг назад. Из кабины выскочил одетый в бушлат майор. Лицо Судец отлично узнал — тот был из летного состава, но фамилию опять не сумел вспомнить.
— Енгалычев!
— Я, товарищ майор.
— Что «Я»? Целы машины?
— Так точно, эти две целы. Их вообще не задело.
Старший прапорщик поднял голову и посмотрел в небо, и тут же этот жест повторили оба офицера и сутулящийся от напряжения и растерянности часовой.
— Других сколько видел?
— Две пары. Бортовые 16, 04, 08 и 11. Все в жопу.
— Эх… Остальные?
— Не видели пока. Вместе?
— Давай!
Старший лейтенант побежал к УАЗу, в метре за его спиной помчался Судец. Лучше ехать, чем бежать, тем более что лишние килограммы и годы резвости еще никому не прибавляли.
— Часовой зеленый вообще, — непонятно к чему буркнул майор, прыгая за руль и дергая машину с места. — Сейчас тут половина батальона охраны вокруг заляжет, с пулеметами. На той стороне «Чкалов» и «Кузнецов» горят. Ну, вообще…
Он выругался грязно и со злобой, будто выплевывая из себя злость и обиду.
— Шесть в жопу сгорело или горят, это ты верно подметил. Вообще в жопу, понятно вам там теперь?!
Последние слова он выкрикнул с надрывом, обращая их куда-то вверх, к серому небу. Судец тоже оглядывал воздух, каждую секунду ожидая нового разрыва где-нибудь впереди. Потом были несколько десятков секунд гонки.
— Ну?
УАЗ вильнул, прижав их всех к правому борту, и встал как вкопанный. Все трое выскочили из открытой кабины и помчались вперед. Один из «Ту» полыхал, как огромный факел: пламя било даже из кабины. Второй, «Александр Молодчий», горел лениво, почти невидимо сочась короткими язычками из одиночной крупной пробоины в левой плоскости. Явно выгорала смазка устройств механизации крыла, да добавляла серого дыма медленно тлеющая изоляция проводки. Противопожарные перегородки не давали огню распространяться быстро, но на «мертвой» машине с обесточенной бортовой сетью мощная автоматическая система пожаротушения не действовала. Часовой, закинув автомат за спину, догадался вручную подтащить к бомбардировщику техническую лестницу и теперь заливал пламя 14-литровым углекислотным огнетушителем. Еще штук пять таких же валялись прямо под ступенями. Над крылом громадного стратегического бомбардировщика фигура бойца в серой шинели смотрелась как птичка на спине носорога. Но при всей своей оглушенности старший прапорщик был глубоко впечатлен тем, что хрупкого телосложения парень сумел затащить несколько весящих по 30 килограмм бандур на такую высоту. Вообще-то каждый огнетушитель был снабжен колесами, но по лестнице его все равно надо было поднимать на себе. Пеногенератором же боец пользоваться явно не умел. Когда майор со старшим прапорщиком потащили его распылитель вперед и вверх, парень обессиленно спрыгнул со ступенек лестницы и присел на корточки, опустив голову и мотая ей в разные стороны, почти как лошадь.