Злата, стоя рядом с Тевуром, хмуро смотрела на тёплые прощания правящей четы и, сама не понимая зачем, взяла мужа за руку. Тевур в ответ крепче сжал девичью ладонь, и Злата посмотрела на хана. Тевур был силён духом, статен и чего уж таить – красив. Не так, как Бронимир, что походил на мраморную скульптуру, а как настоящий воин, волк. Красота Тевура была красотой силы. Но… от мыслей о Бронимире, который погиб, спасая её, у Златы вновь сжалось сердце: она никогда не забудет его – того, кто полюбил её, несмотря ни на что. Того, кого полюбила она, как ей казалось, навсегда.
Тевур, почувствовав на себе взгляд жены, обернулся к ней: раскосые глаза смотрели на Злату с искренним теплом, и Злата невольно улыбнулась в ответ. Хан знал, что придёт время, и она его полюбит. Не так, как того погибшего северянина, а так, как любят сильные – осознанно, ясно и спокойно. И такая любовь – истинна.
Ещё зимой лесной народ дошёл до южной степи, упирающейся в лес, за которым возвышалась грозная Фавор-гора. Высокая, с белой снежной вершиной, укрытой вечными облаками, она будто парила над бором, храня своей силой рощу Мироведов.
Лешие могли пойти заворожённой тропой, но дети Леса решили держать путь явными дорогами – Тьма покинула Свет, да и последний раз смотреть, прощаясь, на мир, что так долго был домом, хотели все.
Ведаи леших, вилы и берегини передали птицам Слово о том, что Дети Индрика уходят за Девятое небо – птицы разнесли сию весть по всем лесным городам, в которых остались не ушедшие на войну жители, что, вняв пернатым посланникам, тоже отправлялись в путь.
Впереди всех шёл Йергал, за ним – Миродрева и Светолика. Великий ведай Ахр, как и другие ведаи, молвил о том, что Песня Леса звучит всё тише и войти в рощу Мироведов надобно до того, как Песнь затихнет навсегда.
Первую седмицу пути скорбели по павшим – неся жёлто-зелёные огни, дети Леса пели лёгкое, как белый снег, Слово, вторя меркнущей серебряной Песне. Иванка не стыдилась своих слёз по Дрефу, и только к тому времени, как лешие достигли леса у подножия Фавор-горы, печаль гаркунки поутихла.
– Дреф говорил, что может прийти Светозар, – сказала Иванка, осматривая раскинувшийся впереди лес, что окружал Мироведов, скрытых древней ворожбой.
Солнце озарило сонный бор, отразилось от плотного снега степи и игриво пробежалось по уступам поднебесных гор, озарив туманное утро.
– Если он в Свету, он должен был услышать наше Слово, – ответил гаркунке Великий Ведай Ахр, опираясь на тояг. – Может, решил среди людей остаться.
– Не думаю, – нахмурилась лешая. – Песнь меркнет, Светозар мог не внять ей.
– Йергал не станет ждать, – покачал головой Ватан, хмуро смотря на могучего елмагана, который прохаживался впереди, дожидаясь того, когда все лешие соберутся. Недалеко от Йергала стояли Миродрева с другими берегинями, Светолика в окружении крылатых вил и воевода Йолка Ледогар со своими воинами.
– А я бы подождал, – тихо сказал Айул, и Иванка обернулась: елмаган смотрел на неё так печально, что невольно защемило сердце. – Мы ведь не вернёмся. Боги, ведаи говорят, уходят – и нам пора оставить мир людей.
– Я бы тоже хотел увидеть друга, – рыкнул Лый. – Но если он решил остаться среди людей…
– А вдруг он… – Явих взъерошил волосы, – ну… не вернулся. Вообще. Песнь же почти стихла.
– Не говори так! – возмутилась Иванка. – Дреф…
Но звук древесного рога прервал речь Иванки: Йергал, увидев, что все дети Леса собрались, призвал продолжать путь. Иванка осмелилась и, догнав князя Ольха, попросила его задержаться, но елмаган был непреклонен: они и так долго шли, дожидаясь всех жителей Тайги, и, если Светозар не пришёл, значит, он совершил свой выбор.
Иванке пришлось повиноваться, и йари вместе со всеми ступили под сень деревьев. Когда дети Леса углубились в бор, сохатые берегини и крылатые вилы затянули протяжную Песнь, что мягко рушила ворожбу, скрывающую Мироведы: золотое сияние окружило дерева, впиталось в их кору и заструилось ввысь. Свет поднимался выше и выше, освещая монументальные стволы, зажигая массивные ветви; свет струился до самой поднебесной кроны, которая паутиной оплетала утреннее небо. Весь грандиозный лес светился золотом, будто тысячи солнц.
Следуя Слову Индрика, лешие, вилы и берегини подошли к деревьям и обняли их – золотое сияние приняло своих детей, окружило их теплом, спокойствием и счастьем.
Когда же дети Леса открыли глаза, они увидели благоухающую летом, наполненную жизнью поляну вечного Неба Индрика.
Во второй половине дивена, второго месяца весны, орда достигла Волыньки, где простились с великим ханом и хатун князь и княгиня Волыньские. С Мухомой и Фросьей покинул колосаев и Светозар, но несмотря на все уговоры Зайца, сын Леса, не заходя в город, отправился в лес.
Ко второй седмице квинтеня Светозар достиг елей-врат Йолка: ворожба более не скрывала покинутые терема пустого города.
Солнце, благодатное и тёплое, струилось сквозь могучих высовитов, стекая по поросшим мхом теремам и навесным мостам, на которых уже не горели огни. Хвойный опад под ногами мягко шуршал – снег почти сошёл, открыв тёмную землю.
Светозар медленно брёл по покинутому Йолку, и тихий лесной ветерок осторожно качал бубенцы на навершии тояга. Сын Леса дошёл до Живы: могучую раскидистую сосну более не хранили Ырь и Енк. Не смея ступить за столбы частокола, Светозар замер, глядя на княжеские терема. Он опоздал, потому как желал увериться, что в человеческом мире всё сложится ладно. Потому как хотел быть рядом с Василисой, которая по-прежнему не замечала его. И теперь лешие ушли без него.
– Ты не опоздал – я жду тебя, – раздался знакомый голос, и Светозар, вздрогнув, обернулся: позади, сияя в лучах весеннего света, стоял прозрачный Дреф. Князь, улыбаясь, смотрел на своего ученика, и Белый Филин кружил над Духом Дрефа. – Я вернулся из Царствия Индрика за тобой. Ты готов следовать дальше, сын Леса, ты стал ведаем.
– Учитель! – ахнул сварогин, не в силах сдержать улыбки; шагнул к Дрефу, да так и замер: если все лешие покинули Свет, то Дрефа здесь быть не может. Разве что…
– Опять ты за своё! Видимо, рано я тебя ведаем нарёк, – покачал головой князь Леса. – Пока Песнь звучит в твоём сердце – возможно всё, мой юный ученик!
– В моём сердце Песнь отныне звучит вечно, – улыбнулся Светозар, и Дреф, кивнув, протянул ему лапу:
– Ну что, ты готов следовать дальше по Дороге Жизни? Готов отправиться за Девятое небо?
– Готов, – кивнул сварогин и, наклонившись, взял лапку окружённого сиянием Дрефа.
Ослепительный золотой свет затмил бытие и окружил счастьем.
Когда свет померк, исчезли искусные терема, а высовиты обратились могучими деревьями, на которых более не пели свои песни русалки.
Наступившее лето принесло тепло, обильные дожди и хороший урожай, и следующая зима уже не грозила быть такой суровой. На крыльях тёплого ветра разлетелась по Сваргорее весть, что царь и царица ждут наследника, и на Великом Соборе Палаты князья и веденеи поздравляли правящую чету.
Мухома и Фросья продолжали править Волыньским княжеством, и Волынька превратилась в настоящий стольный город: между Волынькой и Лесной Тишью, которая вошла в Волыньское княжество, на Великой Дороге выросла торговая деревня Зайцевка, где разворачивали рынки купцы из ближайших княжеств и Нового Каганата, и приезжали даже с далёких Вольских Земель. Ради того, чтобы собрать как можно больше люда, Мухома первые три года после Кощеевой Зимы не брал с купцов мзды, чем обеспечил себе и знакомства, и славу, что обернулись хорошей прибылью, когда после окончания голодного времени князь учредил плату.
Мастерские музыкальных инструментов Зайца тоже процветали, как и обучающиеся при них артисты, и через несколько лет слава музыкальной Волыньки гремела не только по Сваргорее, но и по Новому Каганату.
Вель и Любомир стали почётными витязями царской стражи и через год мирной службы отправились в Озёрный – в гости к пережившей суровое время семье Любомира, а затем – в Еловую, проведать родных Веля.
В деревне их встретили с радостью, как прежде встречали вернувшегося из Озёрного Ивана, отца Мирославы, которую деревенские мыслили погибшей в суровое время войны – Иван, прежде чем воротиться в Еловую, отправился в оказавшийся разрушенным Свагобор Половца, где нашёл Мать Веру. Волхва, как и многие знавшая судьбу Мирославы, не сказала Ивану, что знаменитая наложница Бессмертного – его дочь. Так для Ивана Мирослава пала от рук умертвия.
Вель, дабы не порочить имени волхвы, не стал рассказывать о судьбе Мирославы ни её семье, ни кому-то ещё из Еловой и попросил о том Любомира, которому приглянулась сестра Мирославы, Забава. Хоть Добромира и Иван не желали отпускать дочь в столицу, на свадьбу молодых благословили, и Забава вместе с Любомиром отправилась в Солнцеград, который потряс девушку до глубины души.
Вель же встретил суженую в стольном граде – когда, по возвращении, впервые увидел Румяну, дочь царского веденея Станимира, не мог отвести от неё глаз. Станимир, уже отчаявшись просватать дочь, которая не хотела замуж и отвергала всех женихов, был безмерно рад вниманию витязя, что спас жизнь самого царя и получал весьма недурное жалованье за службу. А когда Румяна ответила Велю взаимностью, веденей не стал ждать и сыграл пышную свадьбу, на которую пригласил даже хмурого казначея Остроглаза, что по-прежнему служил при дворе. Как говорил Великий Волхв Далемир, некоторое, не всегда хорошее, остаётся неизменным.
Никодим, ощутив, что Сила Звёзд почти померкла, оставил службу в Свагоборе Половца и вернулся в Еловую, простившись с Матерью Верой, которая, как и он, скорбела по Мирославе.
Спустя годы Злата стала первой женщиной Каганата, которая носила титул великой хатун – колосаи златовласую госпожу чтили, почти как самого Тевура – великого хана, который так и не взял себе второй жены. Злата не только родила Тевуру пятерых сыновей, но и утвердила власть великого хана на всём Юге – время междоусобиц, раздирающих Степной Дол, подошло к концу, и Новый Каганат стал единым со Степным Долом государством: благо Южный Перевал после землетрясений Кощеевой войны превратился в почти что природную дорогу, соединяющую Север и Юг.