– Я сказывал одному князю, его, кажется, звали Световит, – Ний глянул на мрачного Веслава, – о том, что, когда мой Благодетель станет властвовать над миром, всё изменится, – тихо рокотал Ний. – Инагосту говорил, что пришёл на землю не губить детей Сварога, а спасать. И сейчас, когда беда миновала, – Ний указал когтистым пальцем в потолок, – я могу сказать, что всё изменится в любом случае – будет Кощей властвовать или нет. – Ний бросил взгляд на Светозара. – Но те изменения, о которых я говорил Световиту, не должны наступить. – Ний перевёл взгляд на Веслава. – И теперь, бывший царь, о клятве пора вспоминать.
– Если ты так радеешь за людей, что же тогда стольких погубил? – Веслав шагнул к Нию, сидевшему за обеденным столом, уставленным недоеденными яствами. – Зачем погубил даже поморов «Ледогора»?
– Да чтобы тебя спасти! – рыкнул Ний, разведя руками. – Ты держал в руках Иглу, и только ты сможешь её уничтожить! Когда Бессмертный доберётся до Солнцеграда, а он до него обязательно доберётся, и узнает, что ты отплыл в море на корабле, он весь океан перевернёт в поисках твоего судна! – возмущался Морской Князь. – Твой мёртвый корабль и твои погибшие слуги, которые станут слугами Кощея, охладят его пыл. Правда, Благодетель проверит и меня – не спас ли я венценосного рыбака. И я отвечу, что спас. Что хотел сделать подарок тому, кто освободил меня от Слова Полоза, но Веслав сбежал с явившимися от Богов волхвами. – Ний кивнул на Светозара. – Зная твою любовь к побегам, бывший царь, Кощей поверит и начнёт тебя искать. – Морской Князь вновь посмотрел на Веслава. – Но к тому времени вы будете за Девятым небом, на Той Стороне. – Ний повернулся к сыну Леса. – И не вздумай проговориться раньше времени, Светозар, – рыкнул, и сварогин кивнул. – Чую – ты истинно знаешь, где Игла. Храни это знание до последнего – так будет меньше бед, даже меня не искушай мечом Перуна и властью над наместником самого Мора.
Веслав, тяжело дыша, смотрел на грозного Ния.
– Ты снизошёл до помощи мне для того, чтобы я погубил Кощея, найдя и сломав Иглу. Ибо ты против Слова своего, данного Кощею, пойти не можешь, – тихо произнёс Веслав, повторяя слова, сказанные Нию ещё на земле.
Морской Князь кивнул.
– Твоя беда, царь, в том, что ты хочешь спасти всех – и слуг, и воинов, и князей, и крестьян, и нищих, и юродивых… Ты слишком жаждешь быть хорошим царём, хочешь нравиться всем, быть справедливым. Но так быть не может, – покачал головой Ний. – Ты не готов жертвовать во имя цели. Поэтому ты терпишь поражение, – пробасил. – А я – готов. Когда станешь готов и ты, корона вернётся к тебе. – Ний немного помолчал и, обведя всех взглядом, сказал: – Нынче настало время исполнять клятву, Веслав, – Ний вновь остановил взор на князе, – что ты и твои люди придёте на помощь моему народу, когда то будет необходимо.
– Что ты хочешь от меня и троих сынов Сварога? – спросил Веслав, глянув на юношей. Если Вель и Любомир взволнованно перешёптывались, то Светозар взирал на происходящее со спокойствием капия – Веславу юный волхв напомнил древо. И его странная птица – чёрный Дрозд – будто с пониманием следила за миром.
– Чтобы вы отправились за Девятое небо, в Царствие Мора, – прорычал Ний. – Чтобы вы уничтожили Иглу, убив тем самым Кощея, что освободит меня и мой народ от Слова, данного ему. Когда я служил Полозу, то оберегал море от созданий Неяви, наводнивших глубокие воды, – от этих слов Ний помрачнел, – и знаю, как попасть в Колодец со дна морского.
– В Колодец можно попасть со дна? – удивлённо переспросил Веслав.
– Можно, – кивнул Ний. – Колодец ведёт в Нижний Мир – к Мору, за Девятое небо. И именно там находится твоя жена, если её Душу Жель и Карна ещё не провели сквозь Врата и не отправили в Ирий.
Мысли о Василисе разлились горечью и холодом страха – если дочери Мора уже отнесли Василису в Золотую Страну…
– Василиса пока в Среднем Мире, я чувствую это. Твоя жена не умерла, – уверенно сказал Светозар, и Веслав посмотрел на волхва. – Когда я был человеком, я любил её, как и ты, – говорил сын Леса, и от его признания Веслав опешил. – Но для Василисы я всегда был только ребёнком, – продолжал юноша. – Когда я был человеком, я страшился признаться в этом даже себе. Нынче же не страшусь – сын Леса внимает Песне и видит серебряный узор. В узоре больше нет того чувства, ибо человек погиб, а вместо него родился сын Леса, в сердце которого звучит лишь Песнь.
Вель и Любомир, открыв от удивления рты, переглянулись; Ний задумчиво чесал бороду.
– Но зачем ты мне это говоришь? – нахмурился Веслав.
– Потому что я никогда и никому об этом не говорил, – положил на сердце руку сын Леса. – Когда об этом узнали лешие, что умеют читать думы, мне стало стыдно, – покачал головой сварогин. – И сейчас, перед тем как я отправлюсь туда, куда не ступала ни одна живая душа, я должен избавиться от всего, что тяготит мой дух. Я должен стать свободным.
Спустя много дней мрак ажурным холодом окутал мир. Чёрное море бушевало пуще прежнего, грозя потопить три корабля, что возвращались из необитаемых земель, – низкие тёмные облака ложились на волны, поливая суда сияющим градом – воды Океана Блуждающих Льдов оставались позади, а Горыч покинул корабли, вернувшись к Полозу.
Кощей вышел на палубу, поднялся на шканцы, прошёл мимо Чернека и Гудислава, не удостоив моряков взглядом. Взор Бессмертного был обращён на стихию: сам Перун не желал пропускать в Свет возвратившихся с Той Стороны. Мир бушевал, и даже нос «Благосвета» терялся во мгле, опустившейся на мир. Внук Стрибога нещадно рвал штормовые и едва не уносил людей в море. Но Бессмертному ветер был не страшен.
Драгослав взялся за корабельную ограду, закрыл глаза и воспарил Духом над судами: он видел, как град, падая на палубы, собирался вместе и превращался в наполненных светом призраков, которых пугались смертные. Кощей зашептал Слова, окружившие суда чёрным кружевом, и слуги Перуна, явившиеся из громовых стрел, превращаясь в туман, таяли – ветер возносил их в небо.
И чем сильнее серчал внук Стрибога, желая порвать слова Кощея, тем неистовее звучало Слово Бессмертного, что Смертью летело к землям живых.
Часть II. Время тёмное
Глава 15. Первый договор
Зима в охваченной войной Сваргорее выдалась суровая: ледяная вьюга опустилась на мир, будто Слово Смерти, одевая тайгу в белое и укрывая города и сёла. Студень[9] бушевал метелью, и мороз пробирал до костей – печи едва спасали. Но, невзирая на лютый холод и метель, войско великого хана Абдая продвигалось на Север, захватывая новые земли и расширяя владения Нового Каганата – огонь Хорохая хранил людей Солнца от смертельных холодов.
Пали Краснославль и княжество Лувинское.
К концу студеня колосаи подошли к Волыньке – рядом с Великой Дорогой, кроме редких деревень, княжеств не располагалось, и войско преодолело путь быстро – сёла и хутора, завидев окружённую огнём орду, сдавались без боя.
Огонь Хорохая пылал в утренних сумерках – несметное воинство выстроилось подле стен Волыньки – хан Абдай не спешил брать крепость силой – судя по вестям Птиц Духов ксаев, некоторые восточные княжества тоже сдались без битв, особенно после того, как их армии не вернулись, будучи разбитыми подле границ Нового Каганата. Великий хан решил поговорить с князем крепости, прежде чем идти на него войной, и не велел ксаям пленить Птиц Духа северян до его Слова.
Мухома Заяц хмуро смотрел из окна терема на собиравшихся во дворе волхвов, что прибыли из ближайших княжеств по велению Кудеяра – толковать с окружившими город колосаями. Военных сил столица не отправила – каждому княжеству, согласно царскому указу, велено было обороняться самостоятельно.
Заяц хотел поговорить с волхвами и о нечисти в озёрах, о которой стали молвить в Волыньке, но передумал – не то нынче время, чтобы о водяных и топях думать.
Волхвы прибыли в Волыньку ещё до того, как южане подошли к волыньским стенам – будто Боги направляли их, говорила перепуганная Фросья.
– Всё хорошо, родная, – отвечал князь, не отрывая взора от собравшихся старцев в белых вывороченных шубах. – Волыньское княжество война не потревожит, вот увидишь. – Мухома плотнее запахнул соболиную шубу и обернулся к княгине, что заплаканными глазами смотрела на него.
– Ты уверен, что желаешь сам выходить за городские стены? – молитвенно сложила руки Фросья.
– Конечно, уверен, – кивнул Заяц. – Боюсь, наши старцы с подобным не справятся – с Богами о государственных делах не потолкуешь, – натужно усмехнулся князь и обнял жену. – Мне пора, душа моя, – проговорил, отстранившись.
– Я боюсь, что и тебя заворожат их волхвы, – тихо шептала Фросья. – Как заворожили Ворона и всё наше войско…
– Не уверен, что предательство Ворона – ворожба, – нахмурился Мухома. – И я, душа моя, воевать с колосаями не собираюсь. – Князь многозначительно посмотрел на Фросью и, поцеловав княгиню в лоб, покинул хоромы.
– Да хранят тебя Боги, родной, – прошептала вслед Фросья, и за князем закрылись двери.
Гонец, отправленный колосаями, ждал Мухому в Престольном Зале – высокий черноокий юноша в одеянии цвета заходящего солнца. Колосай удивил Мухому – он, хоть и запинался, но вполне недурно изъяснялся на сваргоречи[10].
– Великий хан ожидать вас, – сказал колосай с поклоном, когда Мухома вошёл в престольную в сопровождении витязей.
– Да благословят Боги, и наши, и ваши, грядущую встречу, – ответил Мухома и вместе с гонцом и свитой покинул зал.
У врат терема князя ждали волхвы – белые, как Морана-зима, старцы поклонились Мухоме. Князю подали коня, и вся процессия направилась к вратам: Зайца сопровождала дюжина крепких богатырей, присланных ещё осенью Изяславом Половодским. «Как бы ни учились волыньские мужи воинскому делу, – думал Мухома, выезжая за врата княжеского терема, – за такой срок торговцам воинами не стать. Князю надобно думать о жизни людей да о благополучии города».