Когда корабли достигли городов, они не причалили – проплыли мимо, и дозорные смогли разглядеть, что суда действительно сварогинов. Но радоваться не спешили – туман, следующий за кораблями, погрузил Стольные Острова в ледяной мрак, скрыв собой и солнце, и голубое небо. Кто-то даже подумал, не спасаются ли суда бегством от странного морока? Но лютый, почти зимний холод, отогнал мысли – в Солнцеграде разом погасли все огни: и небесные, и золотые. Ледяной дух ветром пронёсся по столице, разливаясь по домам, заглядывая даже в наглухо запертые клети, сковывая инеем недавно распустившуюся зелень.
Корабли проплыли мимо островов, укрыв их ледяной тьмой, и причалили к Мореграду. Причалили слишком уверенно – на полном ходу взойдя на берег, будто море само выбросило их.
Великий хан опустился на княжеский престол Мореграда – после взятия твердыни Абдай первым делом восходил на её трон, дабы закрепить свою власть перед Тенгри и людьми, которые приносили хану присягу. Тех, кто не желал клясться в верности, как Родим и Людевит, Абдай либо казнил, либо пленил Птицу Духа северянина, если тот был пригоден для боя.
Тевур и хороксай Чакре встали по правую руку великого хана, а Мулак и Адар – по левую. Рядом с престолом расположились и Ворон, и Станислав – оба уже вполне связно говорили на илаче – языке Степного Дола, а теперь и Нового Каганата. Абдай, как и Тевур, старался постичь сложную речь сварогинов, и, как полагал Станислав, у ханов уже недурно получалось.
Абдай хмуро оглядел престольный зал, который напоминал ему все другие престольные захваченных княжеств. Перед великим ханом склонили головы и ханы, что вели войска вместе с ним, и воины сварогинов, сражавшиеся за Новый Каганат по своей воле и нет, и пленные мореградцы, которых заставили преклонить колени силой. Перед Абдаем стоял на коленях и князь Мореграда – Огнедар, что когда-то давно был вторым веденеем Кудеяра. Пленный муж исподлобья смотрел на мощного Абдая, взирающего на бывшего правителя сверху вниз. Великий хан мог приказать Чакре пленить Птицу Духа и этого человека, но Абдай и так слишком часто отступал от заветов Тенгри в этой войне.
– Ну, что же ты молчишь? – не выдержал Огнедар. Князь не был витязем, как Кудеяр, он был учёным веденеем, привыкшим к мирной жизни, и страх, разливавшийся холодом по телу, разгонял кровь и толкал на безумные речи. – Если желаешь казнить – так казни! – прокричал Огнедар, продолжая безумно смотреть на Абдая. – Тебе, колосай, я не покорюсь!
Абдай устало вздохнул – сколько он слышал подобных речей… И не только от северян, но и от колосаев – во времена своей юности, когда сытый Степной Дол раздирали междоусобицы. Абдай и сам однажды стоял на коленях перед престолом хана, погубившего весь его род, отца и мать… выжили только он и Тевур. И тогда Абдай поклялся вырваться из рабства, отомстить обидчику и занять его место; всеми силами оберегал Тевура и сделал из него достойного воина.
Абдай молча смотрел в серые глаза пленника, и вся его долгая жизнь пронеслась перед глазами – в ответном взгляде Абдая не было жалости. Мир несправедлив, и выживает сильнейший – эту науку хан выучил с детства. Эту науку надобно усвоить всем.
– Если ты желать смерть, я не мешать, – наконец ответил Абдай. – Но смерть желать никогда не поздно. Жить – уже не вернуть.
Огнедара перекосило от слов хана – мало того, что сидит на его троне, так ещё и над священной сваргоречью глумится таким говором!
Чакре глянул на великого хана, который продолжал хмуро взирать на пленного. Хороксай всякий раз дивился духу северян, но дух Абдая его восхищал всё больше. Пытаться отговорить пленного от смерти!
Но не успел Огнедар ответить великому хану, как в престольном зале разом потухли все свечи и факелы, померк даже синий огонь, который, как уже знали колосаи, северяне именуют Сварожичем. По залу прокатился встревоженный шёпот, и ледяным порывом ворвался ветер – холодный, будто зимняя вьюга. Ворон и Станислав воззвали к Сварогу.
– Это Боги явились по ваши души! – вскричал Огнедар, гневно глядя на Абдая, который уже не смотрел на него. – Они изгонят вас!
Абдай не снизошёл даже взглянуть на бывшего князя Мореграда – хан обернулся к настороженному Чакре и пробасил на родном илаче:
– Что явилось к нам, хороксай?
Чакре не мог ответить великому хану: холод разлился по его телу ознобом и невольным, почти животным страхом. Чакре никогда прежде не чувствовал подобного. Серебряный Ястреб чуял духом – сие не Боги северян.
Не успел хороксай вымолвить и слова, как двери престольной с грохотом распахнулись, и в зал вломился ловчий ксай Тохагу. Стража не смогла удержать его: лицо колосая было так перекошено от ужаса, что никто из присутствующих, даже великий хан, не посмел остановить Тохагу.
– Смерть пришла с моря! – закричал он, указывая руками на двери. – Гибель с Севера! Они убивают всех! Они…
– Кто они? – прорычал Абдай так, что Тохагу умолк. Хан велел бы наградить ловчего плетьми за подобное, но…
– М-мёртвые, – заикаясь, промямлил Тохагу. Руки колосая дрожали, зубы стучали, а глаза он безумно таращил. – М-мёртвые выходят из моря…
В престольной воцарилась звенящая тишина.
Огнедар не понял, что сказал явившийся, но, судя по всему, случилось нечто ужасное. С ужасом переглядывались все – и северяне, что понимали илаче, и южане.
– Да что ты несёшь?! – гневно прорычал Абдай, старательно отгоняя все чувства духа.
Но тут двери зала распахнулись вновь, и вбежали вооружённые воины – несколько сварогинов в доспехах орды и несколько колосаев. Все были белые, как снег, с выпученными от ужаса глазами.
– В-великий х-хан, из моря вышли… – заикаясь возопил старшина – высокий молодой колосай. – Люди не справляются – ни наши, ни их! Сама Тьма явилась из Нижнего Мира! – Колосай даже забыл поклониться хану.
– Вас всех Тьма попутала?! – Абдай поднялся с трона и, не обращая внимания на притихшего от непонимания Огнедара и взволнованных подданных, прошёл весь тронный зал, малый приёмный и вышел на балкон-гульбище, что опоясывал княжеский терем, да так и замер. Свита и воины, проследовавшие за великим ханом, застыли тоже, Ворон схватился за сердце, а Станислав забыл о Богах – всех, даже искушённых в битве мужей, сковал не страх… сие чувство было куда глубже и холоднее – люди видели то, что не должно существовать, однако оно, вопреки всему, существовало.
Огнедар, которого, закованного, приволокли следом, едва не отдал душу Птицам.
С высоты балкона княжеского терема Мореград был виден хорошо, как и его порт, в котором творилось нечто безумное… Ещё не остывшая от кровавой битвы земля покрывалась инеем под стопами выходящих из вод умертвий. Обезображенные, они являлись из моря и бросались на людей – на всех – и на южан, и на северян – без разбора. Мёртвых не брала сталь – они набрасывались на живых, будто звери, вгрызаясь в них, либо разрывая руками… На мели стояли три корабля в окружении чёрного тумана, что грозным облаком вздымался до затянутых смольными тучами небес.
– Кого они призвали, побери их Тьма, – первым опомнился Абдай.
– Великий хан, мёртвые убивают и их тоже, – заметил Чакре.
– Это пока, – прищурился Абдай. – Помнишь, что было в тайге? – Абдай так посмотрел на Чакре, что тот невольно отпрянул. – Не северяне, говоришь? Вновь?! – гневался хан, и Чакре подумал, что сейчас Абдай может быть куда опаснее мертвецов. – Созови всех Птиц Духов, ксай! Воспойте огонь сколько можете, сделайте всё, но изгоните этих тварей к Тьме!
– Слушаюсь, – поклонился Чакре.
– Тевур! – рыкнул Абдай, обходя хороксая. – Созвать войска! Немедля!
Тевур повиновался – но рог не прозвучал, дабы не привлекать мертвецов, – Чакре воззвал к воинам по приказу Тевура.
– Вы поплатиться за Тьму! – рявкнул Абдай перепуганному до полусмерти Огнедару. Хан подошёл к пленному, который даже не смотрел на него: всё внимание князя сосредоточилось на творящемся в городе ужасе. – Кого призвать твой волхв? – Абдай схватил князя за грудки, и тот, с трудом оторвав взор от бойни в порту, перевёл безумный взгляд на Абдая.
– Великий хан, волхвы не призывают Тьму, – едва промямлил он, и Абдай отпустил его.
– Тьфу, – сплюнул великий хан и, проверив в ножнах меч, покинул терем.
Злата поднялась на палубу: «Благосвет» плыл на всех парусах под пронзительным солнцем; впереди на фоне ясного неба проступали величественные очертания Стольных Островов, связанных между собой грандиозными мостами. В высоком небе парили белые чайки. Как же она давно не видела родные края…
Царевна, стоя на полуюте, оглянулась: работа на корабле кипела, её отец стоял на шканцах рядом с капитаном Чернеком и кормщиком Гудиславом – статная чёрная фигура в развивающемся плаще. Подле Драгослава находился и Бронимир.
Почувствовав на себе взгляд дочери, Драгослав обернулся и, улыбнувшись, поднялся к ней. Бронимир оглянулся на Злату и поклонился царевне, но остался рядом с капитаном.
– Я велел волхвам воззвать к внукам Стрибога, – мягко сказал Драгослав, встав рядом со Златой. – Мы скоро будем на родной земле.
Злата кивнула и улыбнулась: стоило царевне оказаться рядом с отцом, как тревоги, страхи и тяжёлые думы отступали.
– А если колосаи… – начала было Злата, но Драгослав, улыбнувшись, мягко перебил её:
– Колосаи захватили Мореград, – спокойно ответил Кощей, и Злата с ужасом посмотрела на отца. Драгослав положил руку на плечо царевне: – Я освобожу землю сварогинов, – уверенно произнёс он, чуть улыбнувшись. – Нам колосаи не страшны, моё войско не знает ни пощады, ни усталости.
Услышав слова отца, Злата насторожилась, но Драгослав, ощутив настроение дочери, про себя прошептал Слова, и у царевны отлегло от сердца.
– Дочь моя, скоро ты увидишь наше с тобой войско, – заверил царевну Кощей и, чуть отойдя от Златы, зашептал.
Слов Драгослава не было слышно, только воздух подёрнулся едва видимой вязью ворожбы, от которой веяло первозданным холодом. Кощей шептал, и Слова, уплотняясь, поднимались ввысь и ложились на море – из сгустившихся в воздухе узоров проступала мгла. Будто с небес на море опустилась лёгкая дымка, что постепенно становилась всё более осязаемой, набирала силу и даже отвечала Кощею шелестящей Песнью, от которой у Златы невольно замерло сердце. Звенящая Песнь, окутывающая мир тьмой, вторила Бессмертному заупокойным голосом, едва слышным, но пробирающим до костей. Голосом, лившимся из другого мира.