Ний восседал на троне Изумрудограда – облачённый в зелёный с каменьями плащ и короне, в окружении вооружённых воинов – дабы казаться грознее прибывшим ко двору посланникам Бессмертного.
Навьи стояли подле ступеней кораллового престола – серые умертвия со сгнившей кожей, источающие смрад гниения, – в них с трудом можно было узнать славных детей Сварога. Свита Ния смотрела на прибывших с нескрываемым отвращением – безвольные создания с прозрачным пустым взглядом и хриплым голосом не вселяли даже страха в детей Моря.
– Наш Повелитель благодарит тебя за преданную службу, – сипело умертвие. – Он рад был встретить Инагоста, своего давнего слугу, в новом бессмертном обличье. Да и армию ты славную собрал.
– Наш Благодетель освободил меня и мой народ от Слова, что мы дали Полозу. – Ний положил на сердце свою мощную руку. – Мне отрадно слышать, что Повелитель доволен моей службой – для меня это высшая награда.
– Твоя награда, княже, будет утроена, – с поклоном продолжал мертвец, – когда ты предоставишь нам Веслава. Ведь ты его в плену держишь? – шелестела навь.
Ний помрачнел.
– Держал, – пробасил Морской Князь. – Я не устоял перед искушением и велел Веславу играть на гуслях на пиру. – Ний перевёл дух, сдерживая злость. – Веслав же игрой морок наслал, призвал волхвов и сбежал! Меня и весь двор обдурил. – Ний сжал кулаки и зарычал: – Стража! – Обратился к витязям, что тут же вытянулись перед ним. – Приведите бояр!
Витязи поклонились Нию и привели бояр, которые слушали игру Веслава на княжеском пиру. Поклявшись в преданности Бессмертному, подданные Ния поведали мертвецам всё, что помнили о том празднестве: о музыке гусляра, от которой ноги сами пускались в пляс, о дурманящей радости, застлавшей мир, и о странном свете, вспыхнувшем после того, как гусляр перестал играть. О том, как из того света явились сварогины, и Ний велел подданным покинуть трапезную, дабы они не мешали ему и воинам пленить чужаков… И о том, как Морской Князь в гневе искал сбежавших из дворца Изумрудограда.
Ний, слушая своих бояр, хмуро смотрел на то, как мертвецы внимают говорившим. Морской Князь не сомневался в том, что умертвия являются глазами и ушами Бессмертного. Бояре говорили правду, и Повелитель сие чуял – Ний видел, как мертвецы кивают. Наконец, один из них провернулся к Нию и прошелестел:
– Куда они направились?
– Веслав говорил, что ищет Василису, – пророкотал Морской Князь, и мёртвый кивнул.
Умертвие шагнуло ближе к трону, резко выпрямилось, расправило плечи, и его пустой взгляд наполнился осмысленной тьмой.
– Ты поддался искушению и заставил царя тебе прислуживать! – усмехнулся труп голосом Кощея, и в престольной воцарилась тишина – подданные Ния замерли, глядя на говорившего.
– Да, не удержался я, – пробасил князь Изумрудограда, положив на сердце руку.
– Твоя слабость опечалила меня, – продолжал мертвец. – Проси Мора, чтобы он обратил взор на чужаков в своём царстве, иначе… – умертвие осеклось и упало. Следом пали остальные нави – останки на зелёном ковре рассыпались в прах, что, обратившись чёрным дымом, исчез под удивлённые взгляды бояр.
Ний хмуро взирал на то место, где недавно стояли слуги Бессмертного – Морской Князь уже не был уверен в том, что Повелитель ему поверил. Вся надежда теперь на Веслава – на то, что у него получится уничтожить Иглу.
Глава 23. Свобода и корона
Драгослав, стоя у окна, хмуро смотрел на город: день наливался мрачным вечером – тёмные тучи клубились над столицей, серый туман окутывал улицы. Поведанное Нием тревожило. Кощей не смог почувствовать явно, ведь он пришёл к своему слуге через умертвие, но Морской Князь утаивал нечто… И если окажется, что Веславу помогли сбежать…
Драгослав покачал головой и, отвернувшись от окна, хмуро оглядел пышные царские хоромы, где он когда-то беседовал с Агнией. Золотая роспись тёмно-багряных стен всё так же отражала свет свечей; на резном деревянном столе стояла пустая ваза, в которой некогда лежали яства, и пустой хрустальный графин.
Если что и умел его племянник, так это убегать. Но на этот раз Боги не на его стороне – если Веславу и правда хватило ума отправиться за Василисой в Неявь, Мор быстро найдёт его, ибо от очей Чернобога ничего не утаится.
Вдруг в дверь постучали, Драгослав не успел спросить, кто посмел нарушить его покой без дозволения, как двери распахнулись, и в горницу вошла юная красавица, облачённая в царское платье. Стройная, как тростинка, с золотыми волосами и голубыми глазами. Кощей даже опешил: что-то в облике юной гостьи отозвалось в его пленённой душе. Девушка положила руку на сердце и поклонилась, а Драгослав не мог отвести от неё глаз: она походила на Агнию… то ли своей юностью, то ли пронзительным взором голубых очей, то ли золотыми локонами, то ли мягким голосом, которым она попросила прощения за то, что посмела войти без дозволения. Но странное наваждение прошло – перед Драгославом была не Агния. Агния, как и Горица, умерла. И он знает, кто в том виноват. Холод и тьма вновь сковали дух Бессмертного, оставив лишь пустоту.
– Кто ты? – ледяным тоном спросил Кощей.
– Мирослава, – вновь поклонилась девушка.
– Как посмела войти в мои покои? Как тебя пустили витязи?
– Витязи не видели меня. – Мирослава смело шагнула ближе. – Меня никто не видел, – осторожно подняла глаза.
– Да, я чую ворожбу, – нахмурился Драгослав. – Что тебе надо, волхва? Своровала у жены Кудеяра платье, чтобы явиться ко мне? – усмехнулся. – Так моего благоволения не сыскать.
– Я знаю, – кивнула Мирослава. – Я просто сочла невежливым являться вам в одеянии служанки. И я пришла не благоволения вашего искать – меня послала Макошь, а привёл Чёрный Ворон.
Драгослав нахмурился – Мирослава говорила правду.
– И зачем тебя прислали Боги? – спросил.
– Вас скоро коронуют, – с поклоном ответила Мирослава. – И прежде чем вы предстанете перед людьми, примите дар мой. – Мирослава достала из-за пазухи два маленьких пузырька. – Это мёртвая и живая вода, – проговорила, протягивая Бессмертному скляночки. – Богиня мне сказала, что вода поможет мёртвому, а кроме вас я мертвецов не знаю, – сказав это, волхва посмотрела в чёрные очи Кощея и не отвернулась от ледяной тьмы.
Драгослав принял дар.
– Ты хочешь служить мне? – спросил, внимательно глядя в голубые очи – впервые смертный не страшился его взора, даже дочь порой отводила взгляд.
– Я хочу стать Великой Волхвой, – улыбнулась Мирослава, продолжая смотреть Бессмертному в глаза – она чувствовала, что может попросить у него за своё служение плату, но лишь одну. Стать свободной от Слова Топи или… самой стать великой и затем освободить себя. – Если вы поможете мне овладеть невиданным для смертных Словом, клянусь, – Мирослава положила на сердце руку, – я буду самой преданной вашей слугой!
Драгослав улыбнулся и покачал головой: тщеславие. Обида, ставшая силой, была ему так знакома… Только порой эта сила ослепляет и становится самой большой слабостью.
– Желаешь стать великой? – прищурился Кощей.
– Всем сердцем. – Мирослава положила на грудь обе руки.
Волхва была честна, Кощей чуял это. А ещё он ведал то, что преданная служба Мирославы будет ему на руку, пусть и придётся рассказать ей за это пару небылиц.
– Я смогу научить тебя Слову, но не Силе, – ответил наконец Драгослав, и Мирослава не могла сдержать улыбки. – Сила – вот, что наделяет Слова мощью. Без неё шепчи – не шепчи, пой – не пой – проку не будет.
– Моя Сила крепнет с каждым днём, – слишком уверенно сказала Мирослава и, прошептав, обратилась старицей.
Драгослав хмуро смотрел на согбенную старуху в царском платье: седая, морщинистая, глаза с поволокой. Заворожить того, у кого нет души, – мастерство редкое.
– Я буду наставлять тебя, – через некоторое время ответил Кощей. – А ты поклянись мне в преданности.
– Клянусь своим золотым духом человека, – хрипела Мирослава старческим голосом, не опуская дрожащих рук от груди, – что буду служить вам до самой смерти.
Злата едва дыша отворила дверь в свои покои и замерла, не решаясь переступить порог: будто целый век прошёл с тех пор, как она покинула теремной дворец. Веслав и Василиса держали комнаты для неё, и даже после её смерти их никто не занял. Царевна глубоко вздохнула и осторожно ступила в горницу: убранство осталось прежним, а слуги соблюдали порядок и чистоту.
Злата медленно пошла по алому ковру, рукой скользя по высоким резным скрыням и сундукам, дошла до столика, погладила обитые бархатом кресла и подошла к окну, за которым раскинулся Солнцеград. Вечер полнился гнетущей тьмой, что ложилась на крыши теремов и большой купол Великого Свагобора; тяжёлые тучи скрывали последние лучи Даждьбога-Хорса. Царевна нахмурилась: терем и город казались ей чужими. Словно не было тех счастливых лет, что она провела здесь. Порой Злате думалось, будто она и правда умерла, а с Севера вернулась не она.
Скоро коронация отца – Драгослав не желал долго ждать. Царевну же провозгласят Наместницей, а Кудеяра – великим князем – ведающим князем Палаты Князей. Бронимир станет великим веденеем, и его будет слушаться весь Собор, а Великого Волхва Миодрага – все волхвы. Отец отыщет сбежавшего Веслава и казнит его.
Злата грезила о происходящем всю жизнь, однако… душу одолевала тягучая печаль – будто случилось нечто непоправимое. Царевна страшилась своих чувств, они казались ей слабостью – ведь в Яви всё оказалось не так, как в мечтах, – и даже подданные, увидев её живой, смотрели на неё с ужасом – Злата читала их думы. Люди были не рады ни её возвращению, ни отца.
И сколько бы царевна ни пыталась отогнать тревогу, печаль и разочарование, чувства только сильнее мучили её.
Бронимира и его свиту разместили в одном из гостевых теремов, и князь первым делом отправил бересту на Власов остров – рассказывал о своём возвращении и справлялся у Окамира о делах княжества, узнавал, не дошла ли до острова орда.