– Хорошо, – кивнул Драгослав, и Бронимир сел. Но по взгляду Бессмертного веденей понял, что царь ему не поверил. Но, вместо того чтобы казнить, Кощей согласился с ним… – Я знаю, вас всех тяготит, почему я допускаю становление Нового Каганата. – Драгослав обвёл придворных взглядом – все внимали ему, даже мёртвый Инагост будто оживился. – Но порой победа оборачивается поражением, а поражение – победой. – Драгослав откинулся на спинку трона, сев удобнее. – И небольшая победа Нового Каганата станет его великим крахом.
Злата покинула собор вместе с отцом. От того, что задумал царь, шла кругом голова – в Новом Каганате Кощей лишь собирал очередное войско. Войско, которое с победой прошествует до легендарной земли Варикия, омываемой Тёмным морем. Царевна должна бы радоваться замыслам царя, но неясная печаль вновь сдавила сердце. Злата всё чаще чувствовала ледяное беспокойство, даже рядом с отцом. И возвращение Бронимира ко двору только усилило тоску – как он посмел так обойтись с ней? Как посмел не написать ни разу?
– Ты не видела Мирославу? – спросил Драгослав Злату, когда они поднялись в верхние палаты.
– Нет, – невольно скривилась царевна. Мирослава – ещё одна причина её печали. За минувший год волхва непозволительно сблизилась с царём – это замечали все. И сие сильно ранило сердце. Неужели отец забыл маму?
– Злата, у меня впереди вечность, – сказал Драгослав и остановился. Царевна уже привыкла к тому, что ничьи думы не были тайной для царя. Но смог ли он прочитать Бронимира? Злата посмотрела в чёрные глаза Бессмертного, и ей почудилось, будто она смотрит в бездну. Но мимолётное наваждение прошло, когда Кощей продолжил речь: – И я не собираюсь упускать то, что даёт мне вновь обретённое человеческое тело.
– Мирослава – смертная, – осмелилась Злата, сдерживая подступившую злость.
– И что? – пожал плечами Драгослав. – Не она – так другая, – помолчал немого и продолжил: – Ни одну из них я никогда не полюблю так, как любил твою мать, – тихо проговорил царь, и Злата невольно вняла ему – холодная ворожба успокоила царевну. – Ты уже взрослая, и я скажу тебе как есть, – мягко говорил Бессмертный. – Я не могу любить, Злата, ибо я – не человек. Я могу даже не есть, но вкус заморского вина мне доступен. Так почему бы не вкушать его?
Злата молча смотрела на отца: несмотря на волхвование Кощея, его признание отозвалось ещё бо́льшей душевной болью.
– Ты не можешь любить даже меня – свою дочь? – с вызовом спросила она, и Драгослав улыбнулся.
– Ты – моя дочь, – повторил он и положил руку на плечо Злате, – и ты никогда не покинешь ни моих дум, ни моего сердца. – Кощей опустил руку, но царевна продолжала хмуро смотреть на него. – Если вдруг увидишь Мирославу, передай ей, чтобы она пришла ко мне.
Злата молча кивнула, и Драгослав направился в сторону своих покоев.
Мирослава, когда удавалось отлучиться, любила покидать царский терем, дабы подняться на белокаменную стену, защищающую столицу, и внимать силе моря и ветра. Подходить к воде ближе Мирослава боялась, а как освободить себя от Слова, данного Топи, волхва ещё не знала, несмотря на то что сам царь называл её способной ворожеей. Просить помощи у Бессмертного Мирослава не хотела, дабы не показывать свою слабость – в Солнцеграде её Топь не достанет, а Слово, разрывающее путы, она найдёт сама – вот тогда и расскажет царю о своём могуществе.
Мирослава стала придворной ключницей. Её слушалась и боялась вся обслуга, да и не только она – и волхвы, и князья, и веденеи благоговейно сторонились её. Мирослава невольно улыбнулась своим мыслям – она станет не просто могущественной ворожеей – придёт время, и она, а не Злата, займёт место Наместницы Бессмертного; потом о Мирославе будут слагать песни – слава её прогремит, как гроза Перуна, по всей Сваргорее. Как же, должно быть, этому удивятся в Еловой, сладостно подумала Мирослава и открыла глаза: низкие тучи клубились над тёмным морем, и строптивый внук Стрибога мешал дышать. Тьма владела Солнцеградом – даже лето не смутило мглу. Но Мирославу это не беспокоило – она пошла за холодом, как сказал бы Никодим. И в том она не видела беды – так ей, избранной, велели Боги.
Мирослава раскрыла руки, принимая силу ветра, зашептала и ощутила, как Стрибожий внук, повинуясь её Слову, окружил её, наполняя ледяной мощью. Волхва взяла эту мощь и отправила в далёкое море – мерцающее кружево сорвалось с её рук и, пролетев над водой, подняло её невероятной силой. Мирослава улыбнулась – сила её крепла день ото дня, – скоро она станет свободной и от оков Топи.
Мирослава постояла, вглядываясь в неспокойное море: вызванная ею волна накатилась на Идру, качая плоты, суда и пирсы. Когда стихия успокоилась, волхва пошла обратно, обратившись старицей. Мирослава любила обращаться старухой, да и Слово для отвода глаз шептала – её никто не замечал. Подле стены волхву ждала царская кибитка с возчиком, который повёз Мирославу в царский терем.
Ворожея не хотела спешить – ещё будучи послушницей в Половце, она полюбила гулять, и сейчас нашептала пару слов возчику, и тот медленно повёз её по окольным улицам. Мирослава с наслаждением смотрела в окно повозки: сегодня во дворце она была не нужна и могла позволить себе любимую усладу – прогулку по Солнцеграду. Порой Мирослава просила возчика остановиться, выходила из кибитки и медленно шла по понравившейся ей улочке, а служка ехал следом. Волхва закрывала глаза и внимала серебряной Песне, которую теперь слышала явно – ей даже казалось, что в окутанном тёмным туманом Солнцеграде Песнь звучит куда слышнее. Мирославу не страшили ни глаза выглядывающих из тумана навий, ни темнота сгущающегося вечера, ни холод ветра Неяви.
Волхва вернулась в теремной дворец затемно, и ей сразу же передали, что её ожидает царь. Волхва испугалась: неужели во время её отлучки что-то случилось среди прислуги? Тогда ей точно головы не сносить, думала ключница, с тяжёлым сердцем поднимаясь за служкой в царские палаты. Не дай Сварог, и волхвованию перестанет обучать, и тогда она не станет великой… И всё из-за того, что ей вновь захотелось внять Песне!
Мирослава, злясь на себя, сжала кулаки, стоя перед резными дверьми царских хором. На всякий случай нашептала больше – дабы стать совсем захудалой старухой, и царь не так бы сильно гневался – образ старицы вызывает жалость, полагала ворожея.
Слуги отворили двери в общую приёмную Драгослава – расписной зал с резными скрынями, искусными скамьями и царским местом в центре – трон стоял подле мощного деревянного стола, украшенного резьбой.
Мирослава нерешительно прошла в хоромы, и слуги затворили за ней двери: царя на троне не было. Волхва в нерешительности остановилась недалеко от дверей – она не представляла, что делать дальше.
– Где ты была? – от резкого ледяного голоса Мирослава вздрогнула и обернулась: за ней у окна стоял царь и хмуро смотрел на неё. От него исходила такая сила негодования, что Мирослава забыла всю свою храбрость.
– Я… я… – шепелявила старческим голосом.
– Довольно прятаться под чужой личиной! – гневался Драгослав. Мирослава робко кивнула, но ворожбу не распутала: волхва впервые видела царя в таком состоянии и боялась самого худшего – в её отсутствие случилось нечто непоправимое, и виновата в том она. Кто у кого и что украл? Была ссора? Вовремя не подали обед? Мирослава потерялась в думах о свалившихся на неё бедах и молча смотрела себе под ноги, боясь пошевелиться.
– Предстань в своём облике! – раздражённо велел царь, и Мирослава подчинилась. Прошептав слова, она поклонилась и робко посмотрела на Бессмертного: на Драгославе был чёрный расшитый серебром кафтан, длинные чёрные волосы царя уложены на пробор. Короны на голове не было – он её почти не носил. Хотя, зачем Бессмертному корона? Кто посмеет сомневаться в его власти?
– Верно – никто, – ответил Драгослав на её думы и подошёл ближе. – Чтобы править, корона не нужна. А тебе надобно не волны морские на Индру обрушивать, а ум закалять. Если хочешь стать великой, никто не должен знать о твоих думах и слабостях.
Мирослава покорно кивнула и, вздохнув, прошептала Слово, скрыв от царя думы.
– Так-то лучше, – кивнул Драгослав и, отвернувшись, медленно прошёл по покоям и опустился на престол. – Не стой, – велел он Мирославе, указывая на обитые бархатом лавки приёмной.
Мирослава кивнула и, подойдя к царскому месту, опустилась на лавку напротив.
– Ты уже многое умеешь, – говорил Драгослав, внимательно глядя на Мирославу – несмотря на то что она закрыла свои думы, он чувствовал её страх. Но она боялась не его, а собственной провинности. – Скоро будет война на Юге, – продолжал царь, и волхва нахмурилась. – Я отправлюсь в Новый Каганат, дабы повести войско дальше. Престол оставлю на Злату – вместе с моей дочерью будет править Кудеяр.
Мирослава, слушая Кощея, растерянно кивала: она не ожидала, что царь решит посвятить её в государственные дела.
– И мне нужно, чтобы ты не сводила с них своего пристального взора, – после недолгого молчания сказал Кощей, смотря Мирославе в глаза.
От услышанного шла кругом голова. Мирослава лишилась дара речи: волхва молча смотрела на царя, который, наклонив голову набок, ждал ответа.
– Вы… я… – пролепетала Мирослава, но Кощей терпеливо ждал, когда волхва сможет хоть что-то сказать. – Вы хотите, чтобы я следила за Наместницей Сваргореи и ведающим князем? – наконец произнесла она, и Драгослав кивнул.
– Верно, – подтвердил Бессмертный, а Мирослава не знала, что и думать, – происходящее походило на сон. Неужели она и вправду будет самой великой волхвой Сваргореи?
– Но как я буду… – Мирослава запнулась под ледяным взглядом Бессмертного.
– Ты будешь незримой тенью, которая докладывает мне обо всём и выполняет всё, что я велю, – закончил Драгослав, и Мирослава вновь кивнула. – Всё, что я велю, ты должна будешь исполнить, – повторил Кощей, не сводя с волхвы ледяного взора.