Иванка билась рядом с Дрефом, когда старый князь потратил последние силы, дабы сообщить каждому из сотен о том, что битва проиграна. Лешая, резко отбив колющий выпад костяного меча истлевшего умертвия без половины головы, увидела, как маленький Дреф, шатаясь, пропустил удар. Когда кольчуга из деревянных пластин продолжавшего биться князя окрасилась алой кровью, Иванка вскрикнула от ужаса.
– Учитель! – возопила йарь, из последних сил пробиваясь к Дрефу.
– Остановись! – услышала она в голове яростный приказ князя, но не вняла ему. И только тогда, когда Иванка оказалась рядом с Дрефом и ворожбой отбила выпад атакующих его мертвецов, чем спасла и себя, и учителя, она смогла перевести дух.
– Я не покину поле битвы без вас, – ответила йарь, не размыкая уст, гневно смотря в жёлтые глаза полевика. – Я умру за вас, даже если вы этого не хотите.
Драгослав смертельным вихрем ворвался в сражение: собрав всю силу Неяви, Бессмертный направил её в детей Леса, что, корчась в муках от леденящего холода Тьмы, падали оземь.
– Какие же они все страшные, – невольно скривился Бессмертный, продолжая вырывать из своей груди всё новые клочья тьмы и убивать ими леших, вил и берегинь, что замертво выпадали из своих небесных огней. – Прекрасные будут воины после того, как я дам им новую жизнь моих слуг.
Драгослав уничтожал детей Леса до тех пор, пока они не повернули и не побежали с поля битвы: разношёрстная армия устремилась к далёкой Тайге под восторженные крики одержавших победу людей и завывания мертвецов.
И тогда Кощей остановил своего коня.
– Догнать беглецов? – к Драгославу подъехал порядком измотанный Лютослав.
Бессмертный посмотрел на сварогина.
– Нет, – рыкнул в ответ Драгослав. – Возвращаемся в Долемир, я казню предателей, соберём войско и последуем дальше.
Лютослав кивнул и протрубил в горн, призывая остановиться тех витязей, что гнали леших.
Бессмертный же обратил взор на светлеющее рассветом небо: соколы добивали последних Птиц Неяви, отчего первозданная мгла над Долемиром рассеивалась.
Кощей закрыл глаза, глубоко вздохнул и, скинув с себя человеческий облик, прошептал Слово, что даровало ему чёрные крылья и вознесло в небеса.
Поражённый Лютослав и царские витязи видели, как Кощей, став сначала истлевшим скелетом, обратился могучей чёрной птицей и воспарил.
Соколы, завидев Бессмертного, ринулись навстречу, неся на крыльях ворожбу Света. Но Слово Мора, сказанное Кощеем, разрушило хранящую их вязь, а тьма, вырвавшаяся из его груди, метнулась навстречу сияющим птицам.
Небо прорезала ослепительная вспышка света, затем мрак громом расколол небеса. Никто не видел, как одно из трех деревцев на перелесье Южной Тайги вздрогнуло и, сгорев, опало пеплом на землю.
У Драгослава даже перехватило дыхание, когда оставшиеся в живых соколы вновь набросились на него. На мгновение Кощею показалось, будто среди взмахов серебряных крыльев он видит лица древних волхвов, но наваждение прошло, когда Бессмертный, собрав всю силу Неяви, вырвал её из оперённой груди, застлав мраком небо над Долемиром.
Далеко в Тайге вспыхнули ещё два деревца, и серебряные соколы растворились во тьме.
Измотанный сражением Бессмертный камнем рухнул вниз и от удара о землю вновь обратился человеком. К Драгославу тут же подскакал Лютослав и, спешившись, предложил своего коня.
Кощей поднял тяжёлый взор на сварогина: после битвы с духами Света всё тело разламывалось, будто у смертного.
Прошептав Слово, Драгослав, шатаясь, встал и взял поводья лошади.
– Пора праздновать победу великой казнью, – прохрипел он и оседлал коня.
Осень укрыла Солнцеград дождём и холодом, и первый снег выпал уже в конце ряжена[17], когда Мирослава вняла Кощееву Слову о том, что Новый Каганат пал.
Чёрный Ворон впорхнул в покои бывшей ключницы и, надрывно прокричав о победе, растворился в утреннем сне.
Мирослава открыла глаза и, оглядев богатое убранство своих хором, улыбнулась: кто бы мог подумать – Бессмертный поделил власть между нею и своим мёртвым наместником Инагостом, которого боялись даже навьи за суровый нрав. Боялись все, кроме Мирославы – волхва не страшилась и Бессмертного, даже после того, как увидела его истинный облик.
Мирослава медленно поднялась, позвала служанок, которые помогли ей одеться. Одна из девушек оказалась слишком медлительна, и Мирослава Словом уколола её, отчего та, что-то неразборчиво пискнув, извинялась, кланяясь в пол.
– Изыди, – презрительно скривилась Мирослава, оттолкнув неряху от себя. – И кто вас таких держит?
Девушки покорно отошли от княгини и замерли, понурив головы.
– Велите накрывать завтрак, – приказала Мирослава, гордо подняв голову: несмотря на то что Драгослав даровал ей княжеский титул, пора учиться быть царицей. Волхва не сомневалась в том, что, когда царь вернётся, он возьмёт её в жёны – равной ей по силе и красоте во всей Сваргорее никого не найдётся.
Служанки, поклонившись, покинули покои, и Мирослава уже собиралась последовать за ними, как двери распахнулись, и Катруся, бывшая прислужница Василисы, доложила о том, что Инагост ожидает Мирославу в её приёмных палатах.
Мирослава, нахмурившись, поспешила за девкой: Инагост впервые лично явился на женскую половину теремного дворца.
Мертвец ждал Мирославу в середине горницы: разложившаяся кожа утопленника свисала клочьями, а белые выпученные глаза с поволокой едва не вываливались из глазниц.
– Доброго дня, наместник, – поклонилась ему Мирослава – волхва быстро училась придворным порядкам.
– Князь Кудеяр и его семья пропали, – побулькал Инагост, и горница наполнилась ледяным смрадом. – Волхвы говорят, что не видят следов – я полагаю, просто не желают видеть. Найти беглецов может только ваша сила.
Мирослава, поджав губы, кивнула: она же чувствовала, что в царском тереме что-то неясное творилось, но не обратила на своё чутьё внимания… Непозволительная оплошность!
– Я найду их, – уверенно ответила Мирослава кивнувшему ей Инагосту. Княгиня закрыла глаза, взывая к Чёрному Ворону и внимая серебряной Песне.
Кудеяр остановил лошадь подле деревянного пирса Индры, упиравшегося в белокаменный причал Солнцеграда. Спешился и помог Любаве с Ярополком на руках покинуть повозку.
Серый рассвет полнился туманом и холодом, и море, шипя, накатывалось на деревянный порт, умывая Идру ледяной водой. Тёмные домишки жались друг к другу; где-то ещё горел свет, и из печных труб бедняцких изб шёл дым, поднимаясь в тревожное небо.
Кудеяр, взяв у жены сына, повёл Любаву по пирсам Идры – к дальним причалам, у которых ждала дарованная волхвами лодка.
– Может, не надо было… – едва слышно шептала Любава, держась за руку Кудеяра. – Если они нас найдут, то…
– Яромира не нашли, и нас не найдут, – ответил Кудеяр, не сбавляя шага. – Волхвы пообещали хранить тайну.
Любава кивнула, но на сердце было так же неспокойно, как в день гибели Велейных островов. На Кудеяре, как и на ней, была нищенская одежда, которую в теремной дворец принесли волхвы; Далемир помог покинуть царский терем в предрассветный час, Словом отводя внимание вездесущих навий – старик едва не испустил дух, отдав все силы ворожбе.
Любава шла за Кудеяром, стараясь улыбаться сыну, который, чувствуя неладное, готов был расплакаться.
Где-то над головой прокричал ворон, и Любава вздрогнула, молясь Свагоре.
– Не бойся. – Кудеяр обернулся к жене. – Просто утро разбудило птицу.
Любава, озираясь, шла за Кудеяром: княгиня и прежде не жаловала Идру с её тёмными и узкими плавучими настилами и заплесневелыми домишками, теперь же, когда из тьмы смотрели белёсые глаза наводнившей Солнцеград нечисти, и вовсе едва дышала. Холодные очи, наполненные смертью, внимательно следили за каждым движением беглецов, и Чёрный Ворон летел следом.
Наконец узкая улочка повернула на завешанный сетями пирс, в конце которого покачивалась достаточно большая лодка – с мачтой и спущенным ветрилом.
– Хвала Богам, – прошептала Любава, ещё крепче держась за Кудеяра. Любава боялась, что навьи не выпустят их живыми из Идры.
– Добрую лодку нам приготовили! – прошептал в ответ Кудеяр. – Доберёмся до Большой Земли и даже по Белой реке уплыть сможем.
Стоило Кудеяру и Любаве подойти к лодке, как Чёрный Ворон, круживший над сварогинами, крикнул и опустился на борт судёнышка. Птица наклонила голову набок и глянцевым глазом смотрела на Кудеяра и его жену, не позволяя им пройти.
– Да что же за надоедливая птица, – нахмурился Кудеяр и, передав Ярополка Любаве, попробовал отогнать ворона рукой, но тот, недовольно каркнув, ущипнул князя за палец, но в лодку не пустил.
– Ворожба, родной, – ахнула Любомира. – Давай вернёмся, пока не поздно! – умоляюще посмотрела на мужа.
Ярополк заплакал.
– Уже поздно, – послышалось позади, и Кудеяр вместе с Любавой обернулись.
На пирсе стояла полупрозрачная Мирослава в окружении навий и смотрела, будто одна из них – холодно и зло.
– Мы решили немного поплавать на лодке, – испуганно залепетала Любава, но Мирослава подняла ладонь и княгиня, лишившись голоса, замерла, схватившись за шею.
– Не надо врать моему духу. – Мирослава подошла к Любаве и Кудеяру ближе. Кудеяр загородил собой жену и плачущего сына. – Я уже давно чую, что во дворце нечто неладное замышляется, – наклонила голову набок. – Вот теперь и вижу что. Побег.
Любава, успокаивая Ярополка, не сдерживала слёз.
– Отпусти нас с миром. – Кудеяр положил на сердце руку, не отрывая взора от духа Мирославы, который подходил всё ближе.
– С миром, говоришь? – усмехнулась Мирослава и замерла, пронзая Кудеяра взглядом. – А что же тогда бежишь, как подлый трус?
Слова застряли у Кудеяра в горле – князь не мог выдохнуть под пристальным взором Мирославы, от которого немело тело.