– Чего пялишься? – рыкнул муж и, подхватив застонавшего от боли князя за шиворот, поволок к сеням. – Всё равно твоя дорога на плаху.
На плаху… Мухома не мог припомнить того, что с ним приключилось, – боль начисто стёрла память. Фросья, Ясна… На плаху… Слова застряли в горле комом, и свет промозглого утра ослепил – Мухома невольно зажмурился, чувствуя, как его выволокли на улицу.
Витязь, таща князя, бранился, Заяц пытался идти самостоятельно, но сил не хватало: грудь болела, ноги не держали, и ломота разливалась по костям. Но думы великого князя были не о себе – мысли о Фросье и дочери сводили с ума куда больше, чем предстоящая плаха.
Холодная земля, превратившаяся в месиво, хлюпала; со всех сторон слышались голоса, звон доспехов и ржание лошадей. Видимо, война закончилась, но отнюдь не победой. Последнее, что было в памяти – Тьма, почти потушившая огонь Хорохая, и полчища мёртвых, сметающих всё на своём пути…
Мухома почувствовал, как его подхватили под другую руку и поволокли по каким-то ступеням.
У князя наконец получилось открыть глаза и не зажмуриться от света: его тащили по деревянному настилу наспех сколоченного лобного места, сооружённого на площади разгромленного Долемира подле наполовину разрушенного великокняжеского терема. Толпа, явившаяся на казнь, походила на тёмное море, в водах которого было сложно что-либо разобрать.
Витязи Бессмертного дотащили Мухому к одной из трёх деревянных плах, что была свободной. Подле двух других уже стояли на коленях связанные пленники.
– Да что б тебя Мор побрал! – выругался один из витязей, волокущих Мухому, приваливая князя к плахе и заламывая ему руки. Но у Зайца не было сил сопротивляться, и воины ловко управились с кандалами.
– Лучше б и тебя Тенгри забрал, чем так, – прохрипели рядом, и Мухома нашёл в себе силы обернуться: великий хан Тевур, шатаясь, смотрел на Мухому одним глазом – второй заплыл в кровавом синяке. За Тевуром, положив голову на плаху, лежал Яромир. – Вон над Мулаком и Вороном, и этим Ратко смилостивился Отец Небесный…
– Зато быстро, – прохрипел Мухома, но хан не успел ответить: женский вопль прорезал холодный воздух, и князь, вздрогнув, посмотрел туда, откуда кричали. Одним Богам ведомо, как Мухома смог разглядеть среди толпы Фросью с Ясной: княгиня пыталась прорваться сквозь стражу вместе с Ярой, но мощные витязи не пускали женщин. Рядом с ними были чудом выживший Станислав и Гоенег с Белозёром.
– Глупые, – сипел рядом Тевур. – Если Кощей узнает их, не сносить им головы.
– Не говори так! – вздрогнул Заяц. – Неужели у Драгослава совсем нет сердца слабых убивать.
– Он не человек, – нахмурился Тевур.
– Верно, – проговорили рядом – голос был низким, тихим и бархатным, но отзывался в груди, будто раскаты грома. Мухома невольно замер.
Собравшиеся на казнь затихли.
– Верно, – повторили позади, и князь увидел грозную тень, возвышающуюся над ним. – Я не человек, смертный. Давно не человек.
Драгослав медленно пошёл вдоль плах, и его шаги отзывались гулким эхом.
– Я куда больше, чем человек, – говорил Кощей, и обогнув плахи, остановился напротив пленников. – Придёт время, и я стану Богом.
Заяц, увидев в руке Бессмертного отполированный до блеска топор, похолодел.
– Верно, это совсем конец, князь, – прочитал его мысли Драгослав и улыбнулся. – Я одержал победу.
Мухома Заяц молчал – князь не мог оторвать взгляда от заточенного лезвия, в котором, как ему казалось, отражалось серое небо. Зайцу даже не было дела до странной молодости и крепости Кощея, которого он представлял разложившимся трупом.
– Тогда чего же ты ждешь? – рыкнул Тевур, и Заяц испуганно посмотрел на хана, что с вызовом и гневом взирал на Бессмертного. Яромир, простонав, открыл глаза и тут же попытался подняться, но кандалы не позволили, и богатырь завалился обратно.
Толпа по-прежнему молчала. Витязи, окружившие лобное место, стояли стеной. Мертвецы стерегли живых позади, дабы никто не смог покинуть место казни, не посмотрев смерть предателей.
Фросья и Яра, замерев, схватились за руки и прижали к себе детей. Белозёр и Гоенег, переглянувшись, вновь устремили взоры на лобное место. Станислав, едва держась на ногах, молился Сварогу.
Драгослав пренебрежительно оглядел своих пленников.
– И правда, – пожал плечами царь. – К Мору речь и ритуалы, – усмехнулся Кощей и, перехватив топор, медленно двинулся вдоль плах. Дойдя до Яромира, Бессмертный кинул на него взор. – А ты ведь мог быть моей правой рукой, как и Лютослав. – Царь кивнул на стоящего во главе стражи богатыря. – Но от смерти не убежишь, смертный, – покачал головой Драгослав.
– Лучше умереть, чем жить, служа тебе, – процедил сквозь зубы Яромир, и Драгослав остановился. Повернул медленно голову, хмуро глядя на сварогина.
– В твоём случае это не так, – улыбнулся Кощей. – После смерти ты будешь служить мне, как они. – Драгослав топором указал на оцепивших площадь навий. – Будешь служить мне вечно. – Царь отвернулся и, обойдя плаху, остановился рядом с Тевуром. – Я почту твою храбрость и убью тебя первым, великий хан, – сказал Драгослав и, примеряясь, положил на шею Тевура лезвие. – Ты будешь преданным слугой, великий князь орды.
Густой туман, сквозь который проступали очертания могучего Чёрного Древа, возрастающего из каменного острова, стелился над чёрными водами. Ствол Дуба был необъятен, а коряжистые ветви, переплетаясь, терялись в небесах, и казалось, тёмное небо Неяви покоится в кроне исполина.
Мёртвые дети Моря плыли бесшумно, везя на своих спинах сварогинов так, дабы они не коснулись мёртвой воды.
Светозар хмуро смотрел на приближающийся остров: чем ближе было Древо, тем сильнее болела грудь и шептала Тьма, сводя болью и заглушая тишину. Если в подземелье Чернограда сын Леса ещё мог отогнать морок, если битва и Слово Сварога позволили о нём забыть, то теперь Тьма пробудилась вновь. Как говорил Привратник, не стоит думать, что свой мрак можно побороть навсегда…
Когда навьи достигли берега, они, выгнув спины, позволили живым сойти и тут же скрылись в океане.
Веслав оглянулся: серый камень острова, испещрённого ручьями мёртвой воды, вытекающей из-под корней Дуба, был ухабист и тянулся до чёрного ствола великого Древа. Сизый туман овевал холодом и тоской, но князь не внял Песне Неяви – он молча двинулся вперёд, и Светозар, Любомир и Вель последовали за ним. Дрозд летел рядом с сыном Леса.
Веслав, хмуро смотря на приближающийся Дуб, невольно вспомнил Светомир и… Василису. Князь хотел побежать к Дереву, но сдержал порыв – он и так едва держался на ногах.
Стоило Светозару ступить на землю Морова острова, как грудь полоснуло ослепительной болью, и с каждым шагом, приближающим сына Леса к Древу, мука становилась всё сильнее, а голос Тьмы – всё явнее.
– Держись, – прочирикал Дрозд.
Светозар не ответил.
– Да-а, – пела птица. – Ты, как всякий служитель Мора, обязан защищать Смерть Наместника Мора, как свою собственную. Время пришло.
– Что ты сказал? – обратился сын Леса к Дрозду.
– Я молчал, – пропел Проводник и, облетев остановившегося Светозара, предостерёг: – Это твоя тьма напоминает о себе. Борись с мороком!
Светозар нахмурился и продолжил идти за Веславом; Вель и Любомир, молчаливые и угрюмые, следовали за сыном Леса.
Но чем дальше шёл Светозар, тем сильнее болели раны и шептала Тьма.
– Ты обязан защищать Смерть Наместника Мора, обращённый в навь укусом мавки, – шелестел мир. – Ты обязан убить Веслава – только так ты можешь стать свободным от вечной боли и стать человеком вновь.
Светозар, тяжело дыша, смотрел под ноги, стараясь унять невыносимую муку и не слышать голос.
– Я никого не убью, – про себя ответил Светозар, и Тьма пронзительно расхохоталась, оглушив ещё большей болью, и сын Леса едва не упал.
– Это мы ещё посмотрим… – неумолимо шипел мрак. – Это мы ещё посмотрим…
В отличие от Краколиста, которого хранили Стражницы, Древо Мора стерегла лишь звенящая тишина, что окружала необъятных размеров ствол, испещрённый глубокими бороздами, из которых струилась ледяная тьма. Из-под корней, вспарывающих безжизненный камень, текла чёрная вода, что собиралась в океан, омывающий остров.
Дети Сварога остановились подле исполинского Дуба: казалось, его ствол не обойти и за день, а ветви были так высоко, что нельзя было разглядеть, что находится там. Часть корней Древа оплели массивный скованный цепями сундук и сияющий гроб, прижав сокровища к каменной земле.
От увиденного у Веслава перехватило дыхание. Князь побежал к Древу, но будто невидимая стена остановила его, не позволив подойти ближе.
– Ты не сможешь подойти, – прохрипели позади, и Веслав обернулся: побелевший от боли Светозар исподлобья смотрел на него.
– Что с тобой? – спросил князь, видя, что сын Леса с трудом держится на ногах, опираясь на тояг.
– Тьма зовёт, – едва произнёс Светозар, и Любомир с Велем невольно отступили от него дальше. – Я слышу голоса, что велят мне убить тебя, – сын Леса поднял янтарные глаза на Веслава. – Я из последних сил сопротивляюсь им.
– Его покусали мавки – оборотни! – взволнованно прочирикал Дрозд, подлетев к хмурому Веславу, невольно положившему руку на рукоять меча. Веслав взирал на Светозара, который сделался похожим на навь. – Ещё давно, когда он был учеником Дре…
Но Веслав поднял руку, и Дрозд умолк.
– Что мне сделать, Светозар? – спросил князь сына Леса, уже волком смотрящего на него.
– Ты обязан защищать Смерть нашего господина, как свою собственную, – прочирикал Дрозд, и Светозар едва прорвался сквозь морок, дабы расслышать Веслава:
– Убей меня, – прохрипел. – Я не могу больше бороться с мраком.
Веслав похолодел: он же знал, что Мор не пустит к Древу просто так. Знал, что Чернобог прибережёт куда более страшное испытание, нежели загадки стражниц Светомира.
Любомир и Вель, не понимая, что происходит, ступили назад.