е обязательно.
Он рассмеялся отрывистым, похожим на гавканье собаки, смехом. Захарий Ефимович коротко улыбнулся, показывая, что оценил юмор. Мне же соль шутки была совершенно непонятна. Если клуб служил первичной ступенью проверки и отбора кандидатов, то почему им не надо было выполнять гигиенические водные процедуры?
Тимофей Пахомович перестал смеяться и произнес:
— Сейчас пообщаемся с молодежью и поедем в баньку. Там тебе будет и бассейн, будет и душ.
Захарий Ефимович посмотрел на свои наручные часы (они показывали начало шестого):
— А чего тут время терять? Поехали прямо сейчас!
— Час-полтора тут побудем, и поедем. Что же мы, зря Афанасия в магазин гоняли?
— Ладно, подождем, — Захарий Ефимович вздохнул и задумчиво проговорил: — Пойти что ли, тряхнуть стариной с молодежью?
— Сиди уж! — с добродушной снисходительностью усмехнулся Тимофей Пахомович. — Мы своей стариной уже оттряслись. Пусть молодые меряются силой да удалью. А наше дело стариковское — направлять их энергию в надлежащую сторону.
В этот момент по телевизору начали показывать очередной блок новостей про цунами на островах Язвии и ураган на побережье Империки.
— Ишь ты, — снова как бы вслух подумал Захарий Ефимович, — вот так живешь, живешь, а потом — бах! — и прихлопнет тебя природа, как муху.
— А не надо быть мухами, — сказал Тимофей Пахомович. — Глупые люди и боблины не смогли предвидеть волну, а ведь был ее главный предвестник — отход воды от берега, как во время отлива. А в Новом Орлане сейчас творится то, что скоро и нас ожидает.
По телевизору показывали репортаж из Империки. Мелькали кадры, снятые с махолета, низко пролетающего над пострадавшим от урагана городом: упавшие деревья и частично разрушенные здания; разбитые и сожженные машины; банды темнокожих боблинов, безбоязненно грабящие магазины и роскошные особняки; люди, стоящие на крышах домов и размахивающие яркими тряпками, чтобы привлечь внимание; немногочисленные полицейские команды, безуспешно пытающиеся остановить разбой и насилие в городе.
— Империка гордилась своими законами и порядком, но теперь весь мир видит, что достаточно даже не самой большой катастрофы, чтобы вся цивилизованность рухнула, — с нескрываемым злорадством произнес Захарий Ефимович.
— У нас-то, пожалуй, было бы так же, — заметил Тимофей Пахомович. — Только ослабь немного кулак, и боблины сразу дичают и звереют. Людям надо всегда быть настороже, наготове…
— Люди ослабли, изнежились. Раньше люди весь мир подмяли под себя. А сейчас уступают его боблинам. Не те стали люди, что раньше, не те!
— Но не все! — возразил Тимофей Пахомович. — Многие, но не все. Я верю, что жив еще истинный дух людей — дух завоевателей, покорителей, строителей империй. Просто устали люди от трудов своих великих. А боблины этим воспользовались. Все эти разговоры про равноправие, терпимость, взаимоуважение — это все для того, чтобы усыпить дух человеческий, чтобы подчинить людей боблинам. И хорошо, что катастрофы напоминают: есть мы, и есть они. Есть человеческая культура и цивилизация, а есть боблинские животные инстинкты. И если мы их не будем держать вот здесь, — Тимофей Пахомович крепко сжал кулак, — то они нас сожрут.
Вернулся слегка запыхавшийся Афанасий. В каждой руке он принес по большому пакету, в которых звенели бутылки, а поверх были уложены свертки с закуской. Пакеты он водрузил на стол и достал пару бутылок с прозрачной жидкостью:
— Вот, холодненькая! По морозцу пронес!
— Ох, хорошо! — оживился Захарий Ефимович. — Как раз вовремя!
Втроем они начали выкладывать и выставлять на стол продукты и напитки. Афанасий достал три стакана. Свертки раскрыли и оставили в них рыбу и хлеб.
Мужчины сели за стол. Тимофей Пахомович разлил прозрачную жидкость по стаканам.
— За наше здоровье! Жили и дальше жить будем!
Выпив и закусив, Афанасий кивнул на телевизор, по которому все еще шли новости:
— Вот ведь, что в мире-то делается!
— И не говори! — поддержал его Захарий Ефимович. — Я уж тут сказал Тиму, что вот так живешь и не знаешь, когда тебя природа накроет.
— И самое обидное, — подхватил Афанасий, — что от тебя ничего не зависит. Я еще понимаю, когда ты сам полез в пекло. Ты вроде как ко всему готов. А вот когда посреди мирной жизни тебя без всякой подготовки, без предупреждения…
Тимофей Пахомович, разливая по стаканам, перебил:
— А ты не будь рохлей, не будь лопухом! Будь всегда наготове!
Афанасий с сомнением покачал головой:
— Всю жизнь на пределе, как тогда, в джунглях?
— А как ты хотел? — Тимофей Пахомович поднял полный стакан. — Жизнь — это джунгли. Везде! И тут — особенно! Или ты жрешь, или тебя жрут. Давайте, не чокаясь, за тех, кто уже не снами!
Мужчины встали, не отрываясь, выпили полные стаканы. Постояли, помолчали, потом сели и начали закусывать.
В это время у входа в клуб остановился автомобиль. Из него вышел человек в военной форме примерно того же возраста, что и собравшиеся в дальней комнате мужчины. Я не разбирался в знаках различия родов войск и званий Колоссии, однако по отглаженному мундиру, по ярко блестевшим гербам Колосии на кокарде фуражки и на пуговицах, по начищенной обуви и по солидному кожаному портфелю решил, что это высокопоставленный штабной офицер. Человек спустился по ступенькам и открыл входную дверь.
Захарий Ефимович сначала посмотрел на загоревшуюся красную лампочку, потом — на часы:
— Что-то рано… Еще только полшестого.
Афанасий быстро встал из-за стола и направился к входу в клуб. Должно быть, все решили, что раньше времени явился кто-то из молодых кандидатов. Вошедший военный и Афанасий одновременно открыли двери в большую комнату для теоретических занятий.
— Никифор Степанович! — удивленно-растерянно воскликнул Афанасий и остановился.
Названный человек быстро пересек комнату и приложил руку к фуражке в военном приветствии:
— Генерал Старопутов прибыл на встречу с однополчанами! И называй ты меня по-старому Ником, Афан!
Насколько я уже понял, между собой старые знакомые обычно называли друг друга сокращенными именами. Но были какие-то непонятные мне нюансы их взаимоотношений. Например, Тимофей Пахомович называл Афанасия полным именем, а Захарий Ефимович — просто Афаном.
Афанасий отступил назад, пропуская генерала в комнату. Переступив порог, Старопутов и Афанасий по-дружески пожали друг другу руки. Тимофей Пахомович и Захарий Ефимович при появлении в комнате генерала с дивана не поднялись.
Старопутов поставил портфель на край стола:
— Давненько не виделись!
Из портфеля он извлек большую бутылку хренцузского коньбыка и две банки черной икры.
— Да уж, прямо скажем, явление твое неожиданное, — усмехнулся Тимофей Пахомович, немного привставая только тогда, когда пожимал протянутую Старопутовым руку.
Захарий Ефимович тоже пожал руку генерала, лишь немного оторвавшись от дивана:
— Ты, Ник, совершенно случайно нас тут застал. Мы в «Восход» на часок заскочили и собирались дальше в баньку отправиться.
— В баньку? Это хорошо! — улыбнулся Старопутов. — Меня возьмете?
— Ну не гнать же тебя, старый вояка! — Тимофей Пахомович рассмеялся своим гавкающим смехом.
Афанасий тем временем освободил место на столе для генерала и поставил еще один стакан.
— Я смотрю, вы тут даже на часок капитально обосновались, — заметил генерал, открывая свою бутылку коньбыка и, не спрашивая общего согласия, разлил по стаканам.
— А чего зря время терять? — пожал плечами Захарий Ефимович, уверенно, привычными движениями, открыл икру и складным ножом выложил толстый слой на кусок черного хлеба.
— Ну? — спросил Старопутов, глядя на Тимофея Пахомовича.
Тот поднял свой стакан:
— За боевое братство! Хоть судьба старается растащить нас в разные стороны, а мы, наперекор ей, все равно вместе!
— Эх, хорошо сказал! — одобрил Захарий Ефимович, выпивая дорогой коньбык, как и водку, одним махом. Впрочем, точно так же поступили и все однополчане.
— А Захара с Митяем сегодня не будет? — как бы промежду прочим поинтересовался генерал.
— Нет, — коротко ответил Тимофей Пахомович.
Судя по возрасту, тот седой, который приглашал парней из поезда в эту компанию, был кем-то из названных.
Тимофей Пахомович по-хозяйски (или на правах бывшего командира) сказал генералу:
— Чего ждешь? Наливай! — и пока Старопутов послушно наполнял стаканы коньбыком, добавил: — А все-таки ты тут нас застал совсем случайно. Почему не позвонил?
— Да что-то не подумал. Привык, что по пятницам мы тут собирались. Я-то знал, что Афан тут всегда будет. Я бы хоть с ним пузырек опустошил. Дома нельзя, жена с дочкой запилят. А мне надо душу полечить. День сегодня такой… — Он махнул рукой, едва не задев бутылки на столе.
— А что сегодня за день? — спросил Захарий Ефимович.
— Сегодня я узнал, что замминистра обороны по поставкам вооружения назначат Стащилова. А это значит, что разворовывание армии увеличится десятикратно.
— Стащилов, кажется, боблин? — спросил Тимофей Пахомович.
— Наполовину. Поэтому-то он из шкуры вон лезет, чтобы боблины в правительстве считали его своим. И деньги крутит, и заказы пилит, и налево уводит, и наверх отстегивает больше, чем чистокровный боблин делал бы на его месте. Пока он так выслуживается, его в чинах и продвигают.
— Понятно, — кивнул Тимофей Пахомович и поднял стакан. — За погибель всех врагов Колоссии!
Через несколько мгновений ни в одном стакане не сталось и капли коньбыка.
Подал голос Афанасий:
— Эх, как бы нам, как раньше… Всех врагов… очередями!
Захарий Ефимович усмехнулся:
— Ну-ну, помечтай!
— Я за Родину кровь проливал! В джунглях, в пустынях, в горах. И что? У меня пенсия такая, что я не смог заплатить налог на дом, доставшийся мне от отца и деда. Или заплатить, и с голоду подохнуть! И меня выгнали из собственного дома. — Афанасий повторил по слогам: — Выг-на-ли!