Хозяин применил в отношении Н. В. Крыленко действовавший безотказно прием: «доверил» ему видную роль в своих кровавых постановках в условиях, когда нарком юстиции СССР был изначально обречен сам. Вначале в таких случаях работники лезли из кожи вон для исполнения высочайших поручений, а потом от них избавлялись, делали «козлами отпущения».
Вначале весной 1937 г. по столице поползли темные слухи об аресте Н. В. Крыленко. Тот сообщил обо всем Н. И. Ежову, пообещавшему «принять меры»{741} и, видимо, обещание сдержавшему. Затем в августе{742} был арестован брат Н. В. Крыленко Владимир – беспартийный 51-летний горный инженер. Нарком юстиции СССР апеллировал к Н. И. Ежову и В. М. Молотову – безрезультатно. Потом написал письмо А. А. Андрееву, в котором заодно сообщил, что уже свыше десятка лет не поддерживает отношений со своей младшей сестрой, вышедшей замуж за «известного троцкиста»{743} Макса Истмена, чья книга некогда явилась предлогом для очередного витка борьбы за власть в РКП(б). Почему об этом Н. В. Крыленко написал А. А. Андрееву – ясно: последний во время Профсоюзной дискуссии поддержал Л. Д. Троцкого. И. В. Сталин оставил А. А. Андреева в живых как иллюстрацию того, что «покаявшихся грешников» партия-де прощает.
17 октября Н. В. Крыленко уже был «вынужден»{744} обратиться «в Центральный комитет ВКП(б)» к «тов. Сталину И. В.»{745}. Нарком юстиции СССР жаловался, что теперь уже «не в кругах обывателей и не в порядке контрреволюционного шушуканья, а по партийной линии, в порядке предупредительных мер, предпринимаются по отношению ко мне шаги, которые, повторяю, меня глубоко задевают и оскорбляют»{746}. Буквально за день до запланированных на 2, 15 и 19 октября публичных выступлений Н. В. Крыленко ему сообщали об отмене данных мероприятий – под разными предлогами. Газеты «Правда» и «Известия» также демонстративно отказывались печатать статьи наркома юстиции СССР. Что особенно важно для настоящего исследования, было сделано все, чтобы на деле не допустить Крыленко к участию в предвыборной кампании{747}.
Естественно, Крыленко нашел повод для покаяния, однако, как говорилось в то время, он не до конца «разоружился перед партией», т. е. не оговорил себя, как это следовало сделать для «облегчения своей участи». Крыленко (по этим временам откровенно смело) написал Хозяину: «Я не виноват в том, что ошибся при назначении [Е.Б.] Пашуканиса, как ошиблись многие. Я согласился на предложение ЦК о назначении в Наркомат юстиции СССР [Н.Н.] Крестинского и [В.А.] Антонова-Овсеенко, т. к. считал, что предложение ЦК для меня обязательно без оговорок, даже не зная о том, что Крестинскому партия в тот момент уже не доверяла и хотя [троцкистское] прошлое Антонова-Овсеенко мне также было известно. Все это не основания для такого отношения ко мне (по понятиям старых большевиков все так и было – правда, Сталин смотрел на дело иначе. – С.В.). Я виноват безусловно в непорядках, которые существуют в судебных органах, и в слабой работе судов, и я не возражаю, если меня снимут с этой работы, как [А.С.] Бубнова – как “не справившегося с работой”, но я не могу согласиться с тем, чтобы меня отстранили от политических докладов, чтобы в партийных рядах шли по моему адресу шушуканья»{748}. В завершение Крыленко написал: «…я прошу, если партия мне действительно не доверяет, принять в отношении меня те меры, которые навыкают из положения вещей, либо ликвидировать создавшееся положение и вернуть мне условия для работы в рядах партии, наравне со всеми другими ее честными рядовыми членами»{749}. Однако Сталин не торопился: поскольку Крыленко продолжал исправно разоблачать «врагов народа», Хозяин не спешил выбрасывать его за борт.
Так, до собственного снятия с ответственного поста Н. В. Крыленко успел утопить председателя Верховного суда РСФСР И. Л. Булата, которого, кстати, И. В. Сталин хорошо знал по его работе в центральном партийном аппарате. 21 января 1934 г. И. Л. Булат, в то время – кандидат в члены ЦК ВКП(б), направил следующее послание Хозяину:
«Уважаемый Иосиф Вис[с]арионович!
Вот уже в течение двух лет я работаю председателем Верхсуда РСФСР, куда я был переброшен Центральным комитетом с партийной работы. Эта работа ни в какой мере меня не удовлетворяет, и мне хотелось бы снова перейти на партийную работу, тем более что у меня опыт этой работы имеется (работал я секретарем Московского областного комитета, секретарем Тульского и Кременчугского губкома, заворгом ЦК КП(б)У, замзав Орграспреда ЦК ВКП(б) и парторганизатором НКПС).
Вчера, когда я с Вами во время заседания Политбюро говорил об этом, Вы согласились на мой переход на партработу. Поэтому прошу Вас послать меня на партийную работу, т. к. сейчас в связи с созданием новых краев и областей эта возможность имеется.
Полагаю, что на партработе я буду более полезен, чем на работе, на которой я нахожусь в настоящее время»{750}.
П. П. Постышев сделал на документе помету – резолюцию И. В. Сталина: «Т[ов]. Кагановичу. Т[ов]. Сталин просил Вас переговорить с ним»{751}.
И. Л. Булат, по всей видимости, согласился остаться в Верховном суде. И в результате через три года был вначале снят с поста, а потом расстрелян. 20 сентября Оргбюро, а 22 сентября 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняли решение: «Освободить т. Булата И. Л. от работы председателя Верховного суда РСФСР, утвердив вместо него т. Дмитриева Я. П.»{752}
Непосредственная вина в гибели И. Л. Булата лежит как раз на Н. В. Крыленко, который отправил 15 сентября 1937 г. записку секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву и председателю СНК РСФСР Н. А. Булганину: «В связи с тем, что председатель Верховного суда т. Булат И. Л. в течение 25 лет был связан личной дружбой с арестованным органами НКВД [Д.З.] Лебедем, считаю невозможным оставление Булата И. Л. на работе председателя Верховного суда РСФСР и прошу освободить его от указанной работы. Председателем Верховного суда РСФСР прошу утвердить т. Дмитриева Я. П.»{753}
Однако в конце 1937 г. – начале 1938 г. началась политического агония самого Н. В. Крыленко. 18 января 1938 г. он написал в ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и в Совнарком СССР В. М. Молотову:
«Я ни одной минуты не возражаю и не могу возражать против предложения т. Багирова{754}, поддержанного всей сессией Верховного Совета, о снятии меня с работы наркома юстиции как не справившегося с возложенными на меня обязанностями. ЦК лучше знает, как должно поступить, и все свои действия и решения направляет для блага народа и укрепления социализма.
Но я не могу не протестовать против того обоснования этого снятия, которое дано т. Багировым перед лицом всей страны и всего народа.
Я просил ЦК еще в письме 17 октября п.г. снять меня с работы, если я не справляюсь. Этому учили нас всегда Вы, товарищ Сталин, когда говорили о том, что нужно снимать с работы людей, не справившихся с ней, раньше, чем они сами провалились.
Но зачем же было в условиях, когда я лишен возможности что-либо ответить, утверждать, что я не работал как нарком, потому что занимался альпинизмом и шахматами?
Зачем было утверждать в условиях, когда я лишен возможности ответить, что я не занимался вопросами кадров органов юстиции, их подготовки и переподготовки или что такая большая кампания, как отчетная кампания народных судей перед населением, прошла мимо Наркомюста? И это в то время, когда эта кампания была создана и организована по моей инициативе как наркома, охватила всю страну, когда были проведены десятки тысяч отчетных собраний и когда никто, и меньше всего т. Багиров, не оказал должной помощи в проведении этой кампании, хотя об этом я неоднократно писал во все местные партийные организации.
Зачем же было подставлять меня перед лицом всей страны как легкомысленного человека, позволяющего себе пренебрегать серьезнейшими государственными обязанностями?
Я не могу не сказать этого.
Единственное утешение, которое у меня есть и осталось, заключается в том, что политических мотивов, которые вызывали бы мое снятие, высказано не было. Я горжусь тем, что это тягчайшее обвинение мне не могло быть предъявлено.
Я буду работать на любой работе, куда меня пошлет ЦК»{755}.
29 января Н. В. Крыленко в очередной раз просил И. В. Сталина о личном свидании. В печати вовсю шла кампания по обвинению его в увлечении туризмом и шахматами. Она стала для Н. В. Крыленко окончательно нетерпимой после того, как участие в травле принял председатель СНК СССР В. М. Молотов.
Н. В. Крыленко писал: «На руководство туризмом и шахматами я тратил не больше одного-двух заседаний в месяц. Я приходил в наркомат в половине десятого утра и никогда не уходил раньше 12 часов ночи. […] Лишь за последние шесть месяцев, когда я жил в невозможных условиях человека, явно подозреваемого, но который не знает, в чем его обвиняют, я не справился с собой и ослабил работу»{756}. Крыленко писал: «Я хочу, чтобы позорное клеймо “беспечного туриста”, а по существу “лодыря”, которым меня наградила в передовой “Правда”, было с меня снято»{757}