— Никакого секрета! — Лелль продолжала улыбаться. — Девочка рождается сразу чьей-то женой... Нет, я как-то не так сказала! Когда женщина беременеет девочкой, то она приходит на тинкий. Не знаю, как можно сказать это слово на вашем языке. Там собираются мужья или те, кто готовится ими стать. И они выкупают право взять новорожденную себе в жены. И забирает ее, когда у ее матери пропадает молоко. Старшие жены ее воспитывают, а если она первая, то воспитывает сам муж. Когда становится взрослой, она должна зачать первенца от своего мужа. И все ее дальнейшие дети считаются его детьми. Он получает лунайта за каждую девочку, которую родит любая из его жен.
— А что происходит с мальчиками? — заинтересованно спросил Крамм.
— Когда мать беременеет мальчиком, она должна пойти к тиетаэн, и он или она скажет, какая судьба его ждет — быть мужем или быть охотником. Но потом они все равно воспитываются в семье мужа. Мальчик уходит из семьи, только когда покупает свою первую жену. И тогда он строит свой дом.
Лелль посмотрела сначала на Шпатца, потом на Крамма.
— Если мальчику суждено стать охотником, то это не значит, что он будет только охотиться, — девушка лукаво улыбнулась. — Просто у него никогда не будет жен, и он не имеет права строить свой дом. А работать он может кем угодно, на фабрике или в поле. Просто заработанное всегда будет отдавать в семью.
— А разве женщина может определить, какого пола ребенка она носит? — спросил Шпатц.
— Конечно, — в глазах Лелль появилось выражение «вы спрашиваете такие очевидные вещи, разве вообще может быть как-то по-другому?»
— Получается, что у охотников детей быть тоже не может? — Крамм сделал знак официанту, что готов сделать заказ.
— Почему не могут? — на гладком лбу Лелль появились тонкие морщинки.
— Они же не могут иметь жен и строить дом, — Крамм снова открыл меню.
— Ну и что? — глаза девушки несколько мгновений выражали непонимание, потом лицо ее озарилось. — А, да! Жена рожает от мужа только одного ребенка, самого первого. А потом она должна находить других мужчин — красивых, здоровых и сильных. И приносить в семью красивое и здоровое потомство.
— А если тот, кому судьба предсказала быть мужем, не смог найти и выкупить себе первую жену? — Шпатц почувствовал, что к ушам его прилил жар. «Вы такой красивый», — вспомнил он первые же слова девушки.
— Это значит, он хюлькио, — девушка пожала плечами. — Будет просить подаяние до конца жизни.
— А разве он не может пойти работать? — Крамм еще раз помахал официанту, который пока не торопился обслуживать их столик.
— Конечно же нет! — Лелль всплеснула руками. — Мужья никогда не должны работать. Работают охотники. А если тот, кому суждено стать мужем, получает три отказа от матерей, то отец его выгоняет, и он становится хюлькио. Их жалеют и подкармливают. Но в дом такого никто не пустит, это считается очень плохой приметой.
— Очень... необычно, — осторожно проговорил Шпатц. — Получается, что у вас должны быть очень большие дома? Из чего вы их строите?
— Наверное, вы сейчас представляете рыбацкие хижины асунто, которые лепятся друг к другу как пчелиные соты? Да, Шпатц? — глаза девушки лукаво заблестели.
— Прошу прощения, — Шпатц смутился и опустил глаза.
— Когда-то так было, но мы уже давно живем в современных многоэтажках, иногда даже наши квартиры не в одном и том же районе, — девушка снова уставилась на Шпатца. — Мы же не отсталые и не слабоумные, чтобы отрицать технический прогресс. Просто у каждой семьи всегда есть паикка. Это слово означает и место, где все собираются, и семейный фонд. За это отвечает муж, поэтому он и не может никогда покидать дом. Когда приехали ваши переселенцы, мы увидели, конечно, что они строят семьи по-другому, но мне кажется, что наши семейные порядки удобнее. Многие из них оценили мудрость такого уклада и переняли наши правила.
— Вы готовы сделать заказ? — официант неодобрительно посмотрел на Лелль, но ничего не сказал. Видимо, никаких ограничений на места у островитян не было, и ей можно было сидеть, где она пожелает.
— О да, наконец-то! — Крамм открыл меню и провел пальцем по строчкам. — Пожалуйста, ассорти из жареной рыбы, вот эту нарезку сыра и, я слышал, что у вас варят непревзойденное пшеничное пиво?
— Да, — лаконично ответил официант и энергично кивнул.
— Ну вот тогда кружку фирменного пшеничного для меня, а для моего друга — самое темное и густое из всех ваших темных сортов, пожалуйста, — Крамм подмигнул Шпатцу.
— Еще ржаные гренки и сырный соус, — добавил Шпатц. — Лелль? Вы что-нибудь хотите?
— Мне то же, что и ему, — сказала она, и ее прозрачные глаза снова уставились на Шпатца.
— Заказ принят, ожидайте, — официант отошел от столика. Шпатц снова почувствовал, что краснеет под неотрывным пристальным взглядом Лелль.
— А у вас есть жены, Шпатц? — девушка снова склонила голову. — Ой, у вас же это должно быть неприличный вопрос?
— Герр Шпатц не женат, Лелль, — ответил Крамм вместо Шпатца и рассмеялся. — Только по нашим правилам у него не может быть больше одной жены.
Девушка протянула руку и перевернула кисть Шпатца ладонью вверх. Провела пальцем вдоль линий, не касаясь кожи. Шпатц почувствовал легкое покалывание, будто щекотание электрической искрой.
— У вас должно быть, была особенная мать, — глаза девушки словно подернулись туманом. — Она мертва, да? Я вижу, что ее убили, потому что она перед этим убила многих. А еще у вас будет много детей. Пять женщин уже носят ваше семя. Три девочки и два мальчика.
Шпатцу захотелось выдернуть ладонь из тонких пальцев островитянки, но он сдержался.
— Скажите, Лелль, для чего вы приехали в Аренберги? — быстро спросил Крамм, приходя Шпатцу на помощь в неловкой ситуации.
— Моей дочери исполнилось три года, муж забрал ее, и я заскучала, — Лелль отпустила руку Шпатца. — Моя семья богата, мы можем себе позволить путешествовать. Мой муж сказал, что было бы неплохо, если бы я и два брата отправились за океан. Они еще спят, привыкли вставать не раньше обеда. А я спустилась сюда и собиралась погулять. Может быть, вы потом покажете мне город?
— Мы приехали из Пелльница, Лелль, — Шпатц был рад смене темы разговора.
— Пелльниц — это ваш главный город, да? — Лелль снова коснулась руки Шпатца и ее прозрачные глаза подернулись дымкой. — Вы летели на большой такой штуке, у нас таких не делают... Мы ходим по морю и под морем, но совсем-совсем не летаем. Считается, что небо принадлежит птицам. Это страшно — летать?
— Страшно падать, Лелль, — снова вместо Шпатца ответил Крамм. — А летать — это прекрасно.
— Я бы хотела попробовать, — сказала девушка скорее вежливо, чем действительно заинтересованно.
Рядом со столиком снова возник официант. Шпатц с облегчением взял свой стакан пива и сделал первый большой глоток. Перевел дух. Закрыл глаза и сосчитал про себя до пяти. Сначала он смутился от взгляда девушки, потом ему было неловко, что он смутился, будто студент младшего курса стадшуле, а потом... Надо бы привести себя в чувство. Можно подумать, это была первая девушка, которая с ним флиртовала... Но поделать с собой все равно ничего не мог — сердце колотилось, как нервная птичка, кровь то и дело приливала к ушам, по телу то и дело пробегали волны мурашек. И еще его смущало то, что у девушки явно были какие-то сверхъестественные способности, скрывать которые она совершенно не собиралась. Будто они были чем-то обычным и обыденным.
— Это вкусно, — прокомментировала девушка свой первый глоток пива, потом проследила, как Шпатц макает кусочком поджаристого черного хлеба в сырный соус и в точности повторила его маневр. — Шпатц, это будет неприлично, если я попрошу вас о встрече один на один?
— Вы меня опередили, — Шпатц улыбнулся. — У нас принято, чтобы о свидании просил мужчина.
— О, это так необычно для меня, — глаза Лелль засияли. — И вы хотели мне предложить свидание, но я попросила раньше?
В этот раз Шпатц выдержал ее взгляд и накрыл ее тонкую ладонь своей. Пиво и еда дали ему небольшую передышку в разговоре, и он понял, что именно его смущает, и почему он краснеет, как подросток. Девушка ему понравилась. Она была миловидна, хоть и немного необычно выглядела. Под белой накидкой она была одета в темно-зеленое платье до колен, которое плотно облегало тонкую, но весьма даже аппетитную фигуру. Вырез был глубоким, не до неприличия, но достаточно, чтобы при взгляде сверху можно было оценить, что с этой стороны природа ее ничуть не обделила. Но вот своей активной инициативностью она совершенно сбила его с толку. После глотка пива он понял, что нужно делать, чтобы перестать трепетать, как девственник.
— У вас есть ауслассунг, Лелль? — спросил Шпатц.
— Что? — на лице девушки появилось недоумение.
— Вы можете выходить из гостиницы после заката? — Шпатц осторожно погладил тонкие пальцы девушки. И обратил внимание, что верхние фаланги вместе с ногтями были покрыты серебряной краской. Должно быть, это что-то значило, но вдаваться в подробности он не стал. — Вам должны были провести инструктаж по правилам поведения. Вы можете перемещаться свободно, или вас должен сопровождать инспектор по контролю?
— Ах да... — девушка вздохнула. — Я совсем про это забыла... Мой инспектор сидит вон там, в конце зала. Он не лично мой, просто именно ему я обязана отчитываться, куда я вышла, как надолго и с кем. И допуска на прогулки после заката у меня нет.
— Мой ауслассунг позволяет брать с собой двух человек, — сказал Шпатц. — Что в ваших правилах сказано насчет сопровождения?
— Ну... Я могу выходить за пределы зеленой территории либо в сопровождении инспектора, либо в составе официальной экскурсионной группы. Еще допускается прогулка в компании эдлера, верштага или верванта. Но я, признаться, не очень хорошо понимаю, что именно это значит. Просто запомнила, что сопровождающий должен оставить свое имя и адрес у инспектора и вернуть к условленному часу.