Когда спектакль подошел к концу, зал разразился бурными аплодисментами.
– Ая-тян такая красавица! – воскликнула Харуна со слезами на глазах.
– Точно.
Это чистая правда. Обычно она редкостная грубиянка, но тут преобразилась, как будто стала другим человеком. И мне показалось, как бы это банально ни звучало, что ею овладел дух настоящей Белоснежки.
Мы выбрались из гудящего зала и устроились в сторонке в ожидании Миуры.
– Харуна! Спасибо, что приехала! – Спустя какое-то время Миура прямо в костюме выбежала к нам и обняла подругу.
Харуна смущенно засмеялась:
– Ты прекрасно выступила!
Миуру быстро обступили десятиклассницы, которые канючили, чтобы старшая школьница с ними сфотографировалась.
– Прости! Потом еще поболтаем, ладно? – А затем восходящую звезду подмостков унесло обратно в спортивный зал. Я удивился только, почему она опять не обратила ни малейшего внимания на меня.
– Как же хорошо, что сегодня все получилось. Было так весело, – поделилась Харуна с улыбкой. Но мне показалось, будто она плачет.
Затем мы вместе поехали на автобусе в больницу.
В людном салоне отыскалось всего одно свободное местечко. Я, разумеется, уступил его Харуне.
Девушка поблагодарила и села. Видимо, она сильно утомилась, потому что только глядела в окно и ничего не говорила.
Я висел на поручне и качался в такт движениям автобуса.
Взгляд мой то и дело притягивался к попутчице. Вот она, Харуна, прямо передо мной. Та самая, которую я не привык видеть где-то еще, кроме больницы. Как ни подумаю – так смущаюсь. Но не меньше и радуюсь.
Минут через двадцать мы подъехали к остановке с цветочным магазином. Вдруг Харуна воскликнула:
– Смотри!
Я проследил за направлением ее взгляда. Из магазина выходила женщина лет двадцати. Она несла здоровенный букет и разве что не пританцовывала на ходу. Букет, целиком состоящий из гербер.
– Интересно, сколько их там? – Казалось, что Харуна пожирает их глазами.
Автобус вскоре тронулся, но девушка не спускала с прохожей глаз, пока та не скрылась из виду.
По прибытии Харуна предупредила, что ей надо переодеться, и я терпеливо ждал ее снаружи палаты.
– Уже можно! – наконец крикнула она, как будто мы играли в прятки[23].
Когда я открыл дверь, она лежала в привычной пижаме на койке.
– На самом деле ты себя неважно чувствовала?
– Ага, немного. Но я все равно рада, что пошла, хотя пришлось нелегко, – слабым голосом ответила девушка.
Мы еще немного поговорили, а потом я решил, что она сегодня наверняка дико устала, и собрался уходить, но вдруг Харуна сказала:
– Слушай, а вот если я умру… – Тут она осеклась. Нам не хотелось думать о ее смерти даже понарошку. – Ты меня оживишь поцелуем?
Я думал, она смеется, но Харуна смотрела на меня очень серьезно.
Пока я судорожно размышлял, что ответить, девушка озорно улыбнулась и добавила:
– Шучу!
Если бы я, как принц из сказки, мог оживить ее поцелуем, то немедля бы поцеловал. Но Харуна – не Белоснежка. Да и мне не под силу спасти любимую, как тому принцу. Я ничем не могу ей помочь. И от этого осознания я показался себе жалким до невозможности.
– Ой… Акито-кун! Что такое?
– А?
– Почему ты плачешь?
По щекам незаметно для меня заструились слезы. Я их поспешно стер.
– Прости! Я пошутила! Неужели тебе так противно целоваться? Я пошутила, честно, не плачь! – Она утешала меня, как маленького мальчика, немного смеялась, хотя и растерянно. Слезы опять полились, но я сквозь силу улыбнулся.
– Я не поэтому. Просто, понимаешь, вспомнил спектакль. Миура-сан потрясающе отыграла… – Я на ходу придумывал неубедительные оправдания, а слезы так и капали с подбородка. Сколько я их ни вытирал, бесполезно. – Особенно в конце, где она падает замертво, просто загляденье. Меня так тронуло…
Голос дрожал, и я изо всех сил пытался не показать, отчего на самом деле плачу. Слезы и не думали высыхать.
Ко мне присоединилась и Харуна:
– Да, точно, да, да…
Мы долго плакали вместе.
Потом она устала и уснула. Я, больше не в силах сидеть с ней в палате, вышел и увидел Миуру с красными опухшими глазами. Быстро отвернувшись, я сбежал.
Слезы утихли, лишь когда я добрался до остановки.
Уже на следующий день мы все втроем болтали как ни в чем не бывало: обсуждали фестиваль и просто трепались ни о чем. Проводили время как обычно. Я толком не понимал, как себя чувствует Харуна, потому что она ничем себя не выдавала.
После фестиваля Миура оттаяла и ко мне. Хотя, наверное, правильнее считать, что не вышла до конца из роли. Классический пример вживания. Я бы, конечно, предпочел, чтобы дух Белоснежки так ее и не покидал, но где-то через неделю она вернулась в норму.
А вот после этого она мне не давала спуску еще хуже, чем прежде. Ах, я, мол, больно фамильярничаю с Харуной; ах, я, мол, слишком близко к ней подсел. Короче, как психованная подружка, которая во всем контролирует парня. Требовала, чтобы я называл Харуну не просто по имени, а обязательно Харуной-тян. Вот до чего спятила.
Я вздыхал по счастливым денькам, когда оставался в палате с подругой наедине, но на самом деле и теперь наслаждался весельем. Но самое главное, что в компании Миуры Харуна сильно повеселела.
Честно говоря, я в последнее время тоже сдавал позиции. Меня уже несколько дней мучила легкая температура, а один раз при Харуне так сильно закружилась голова, что она за меня перепугалась.
Я все так же проходил обследование каждый месяц. Анализы, похоже, ухудшились, и доктор Кикути каждый раз хмурился.
– Акито-кун, напиши мой портрет, – вдруг попросила Харуна в один из моих визитов.
Я сначала растерялся, но потом согласился и открыл альбом.
Харуна села в койке, завела прядь за ухо и смущенно улыбнулась. У меня аж сердце удар пропустило, и я отвел глаза. Но все-таки сложно рисовать, не глядя на натуру.
Я начал с общих контуров. Когда наметил их, то набросал лицо и перешел к чарующим волосам. Я почти не рисовал портретов, и незнакомый жанр давался мне с боем.
– Тяжело сидеть в одной позе. – Всего через несколько минут позирования Харуна неловко улыбнулась и заерзала на месте.
– Если устала, приляг. Я дальше по памяти.
– Нет, ничего, – отказалась девушка, выпрямляя спину.
С головой я покончил и перешел к худощавой фигуре.
Из-под воротника пижамы проглядывали красивые ключицы. Чуть наметившаяся грудь, белые длинные пальцы. Я никогда прежде не разглядывал Харуну столь пристально, и сердце заходилось.
В тишине палаты только шуршал по бумаге карандаш. Чем дальше я рисовал, тем больше смущался, и под конец поторопился закончить уже хоть как-нибудь.
– Что, уже?
– Ага, – подтвердил я и протянул девушке альбом.
– Ух ты-ы! Акито-кун, ты правда мастер.
– Ну не знаю.
Глядя на мой рисунок, она расплылась в улыбке:
– Ой, только вот тут недоглядел.
– Что именно?
Харуна озорно улыбнулась и показала себе на нижнее веко:
– Смотри, у меня вот тут родинка!
– Чего? Правда?
Я подсел к ней на койку и пригляделся внимательнее. Под правым глазом и впрямь обнаружилось крохотное родимое пятно.
– Не упускай такие детали, ладно? Это часть моего шарма!
Мы практически столкнулись нос к носу. Сердце и так уже едва справлялось с нагрузкой, и я поспешил отсесть обратно на табуретку. Но не тут-то было: Харуна поймала меня за руку.
– Харуна?..
Руку она сжимала крепко, но лицо опустила. Теплая, мягкая рука. Я сел обратно и заглянул ей в глаза. Девушка ответила на взгляд. На щеках выступил легкий румянец.
Мы не сводили друг с друга глаз. Казалось, время застыло, – такая звенела тишина, и во всем мире остались только мы двое.
Но тут вдруг дверь распахнулась, и я отскочил.
– Я что, не вовремя? – смущенно спросила с порога Миура, прикрывшая ладошкой рот.
– А мне уже домой пора, а то ругаться будут. – Я выскочил прочь из палаты, не глядя на Харуну.
Сердце не унималось даже в автобусе.
При следующей встрече Харуна совсем меня не смущалась, как будто и не обратила особого внимания на то, что произошло. Я вздохнул с облегчением. Вот кто на меня зыркнул с неодобрением и обещанием скорейшей расправы, если хоть пальцем коснусь больной, так это Миура.
Еще неделю спустя состояние Харуны резко ухудшилось.
Мы с Миурой, как обычно, после уроков поехали к ней в гости. Но в палате никого не оказалось. В комнате отдыха с наступлением холодов почти никто не сидел, не было и Харуны.
Мы снова вернулись к палате и спросили о подруге у проходившей мимо медсестры. Та рассказала, что у пациентки с утра поднялась температура, которая никак не проходила, и на фоне дыхательной недостаточности ее перевели в реанимацию.
К счастью, ее состояние уже стабилизировалось, и на следующий день ее собирались вернуть обратно.
– Харуна же будет в порядке? – печально пробормотала Миура, пока мы ждали автобуса.
– Думаю, что да. Наверное.
– Что еще за наверное?
Но я не ответил, и Миура тоже молчала.
Я раскаивался. Знал, что однажды этот день придет. К счастью, сегодня обошлось, но Харуны может не стать в любой миг. Мы оба знали, что трагедия неминуема, и ни я, ни она точно не знали, когда она случится.
Если она прямо сейчас умрет, то я даже не вспомню, о чем мы говорили в последний раз.
Я бегал от реальности, которая маячила прямо перед носом. Убеждал себя, что еще рано, еще все в порядке. Только пару дней назад в очередной раз подумал: пока обойдется, ведь Харуна так весело рассмеялась. Но прошло больше времени, чем ей обещали. А я не хотел этого помнить и отводил от правды глаза. Чем обманываться, что все пока хорошо, лучше бы напоминал себе при каждой встрече: может быть, все кончится завтра, а может – и сегодня.