И ведь это касается не только ее. Да, все мои мысли крутились вокруг Харуны, но ведь и я мог умереть в любой момент. Может, сердце остановится уже завтра. Может, сегодня. И это надо зарубить себе на носу.
Вскоре подошел автобус. Мы с Миурой, так и не проронив ни слова, отправились каждый своим путем по домам.
Харуна пришла в себя почти через двое суток, около полудня. Я в одиночестве обедал на большой перемене, и вдруг от нее пришло сообщение: «Прости, что напугала. Со мной уже все в порядке. Так что будет время – приходи».
Я ответил: «Как только закончатся занятия, обязательно».
Чтобы как-то спрятать улыбку, проступившую на губах, я одним махом доел свою порцию.
После уроков я сразу же отправился к классу Миуры. Наверняка Харуна и ей тоже написала.
– Акито? Ты чего? – удивился Сёта. Он как раз выходил из класса. Видимо, собирался на секцию, потому что на плече висела черная спортивная сумка.
– Пришел по делу к Миуре-сан.
– Да? А она ушла после большой перемены. Я бы даже сказал – сбежала, никому ничего не сказав. Посмотрела в телефон – и вылетела.
– А… Л-ладно. Принято.
Я вздохнул: почему сам не додумался уйти пораньше? И пошел на остановку.
Когда переступил порог палаты, Миура, конечно же, была уже там. Я ее упрекнул, чтобы не прогуливала уроки, но она парировала, что тебе, Хаясака, видно, школа дороже Харуны, и я не нашелся что возразить.
Наша общая подруга рассмеялась перепалке. Я обожал, когда она так неловко улыбается.
Она полулежала на приподнятой спинке койки и разговаривала с Миурой. Бледная, как полотно. Герберы тоже увяли и клонились к тумбе.
– Простите. Вечно вы ради меня сюда ездите…
– Да брось. Ладно еще я, а Хаясака – вообще бездельник, ему даже хорошо, что ты ему столько внимания уделяешь.
Она вообще-то сказала правду, так что и тут я не придумал, как ответить.
Потом Миуре пришлось уехать на работу.
Напоследок она бросила:
– Рада, что увиделись.
Меня подмывало спросить, кто ей дороже, Харуна или какая-то там работа, но я удержался: подумал, что вряд ли выйду из спора победителем.
В оживленной до этого палате стало тихо.
Мы с Харуной в кои-то веки остались наедине. Я почему-то смутился и занервничал. Кажется, ведь Миура оставила нас наедине впервые с того самого дня, как меня поймали за руку.
– А ты помнишь, как мы впервые встретились? – вдруг спросила Харуна. Она глядела в никуда, все так же облокотившись на приподнятую половину койки.
– Помню, конечно. Ты рисовала в зоне отдыха, а я с тобой заговорил.
Я никогда не забуду тот день.
– Точно. А почему ты тогда обратил на меня внимание?
Не мог же я сказать, что заметил ее еще раньше и проследил за ней?
Я начал отвечать, тщательно подбирая слова:
– Ты, наверное, не знала, но я обратил на тебя внимание еще до того.
– Что? Как?
– Пересеклись как-то раз в коридоре. На четвертом этаже. Не помнишь, да?
Я тут же пожалел о собственных словах. А вдруг спросит, что я делал в больнице? Но Харуна не спросила. Только улыбнулась.
– Правда? А я и не заметила. Знаешь, я тогда страшно обрадовалась. Каждый день только рисовала и рисовала картинки. Думала, так и умру в одиночестве. Тосковала, иногда даже плакала за рисованием. До дрожи боялась, что никто на меня даже и не взглянет. – Тут она умолкла. Секундная стрелка на часах будто подгоняла ее. – И тут вдруг со мной заговорил ты. Я так удивилась и, если честно, разволновалась. В голове стало пусто-пусто, я даже не помню толком, о чем мы говорили.
– Правда? А мне показалось, ты такая спокойная. Выходит, ты паниковала. Даже забавно.
В первую встречу Харуна показалась мне холодной и отстраненной. Не очень-то она мне тогда понравилась. Но я все равно постоянно о ней думал и раз за разом возвращался в больницу. Казалось, что с тех пор минула целая вечность, и я даже скучал по прошедшим дням.
– Но кое-что помню. Я тогда сказала, что хочу поскорее умереть, так? Я говорила абсолютно серьезно. Но больше не хочу. Не хочу умирать. Хочу еще пожить. Провести с тобой побольше времени. А после смерти, мне кажется, я опять останусь одна, и мне так страшно. – Из глаз девушки полились слезы. Я уже много раз видел, как она плачет. И каждый раз душа корчилась от боли. – Ты, наверное, не заметил, но мне сказали, что осталось полгода, уже больше полугода назад.
Конечно заметил. Но я не знал, как ее утешить, и только закусил губу от обиды. На этот раз секундная стрелка поторапливала меня.
– Точно… А ты слышала? Один человек, которому врачи обещали год, прожил потом еще десять лет.
Я выдвинул самый дальний ящик памяти и обнаружил там эту историю. Накопал ее в те безысходные дни, когда только узнал о болезни и искал хоть какую-то опору.
Пусть наши диагнозы не совпадали, но где-то на свете действительно еще десять лет прожил неизлечимо больной человек.
– Целых десять?
– Ага. Может, и ты тоже не умрешь еще десять… нет, двадцать лет. Так что не грусти так.
Я пытался убедить нас обоих. Ведь когда я прочитал ту статью, в душу и правда пробился лучик света.
– Двадцать?.. Получается, нам с тобой тогда будет по тридцать семь. Да, неплохо бы…
– Проживешь, точно тебе говорю.
– Н-да? Спасибо.
Вновь повисла тишина. Теперь секундная стрелка радовала слух своим тиканьем.
– Придумала, – нарушила тишину Харуна. И по уверенному тону я почувствовал, что она и впрямь что-то для себя решила. – Не знаю про десять или двадцать лет, но я буду бороться за каждый денечек.
– Очень здорово.
– За каждый день, час, минуту и секунду. Объявляю болезни войну. Если сегодня я не умерла, значит, победила. Завтра, послезавтра – новая битва. Но я не проиграю ни одного сражения за двадцать лет. Я хочу провести побольше времени не только с тобой, но и с Аей-тян, и каждый мой новый день – это подарок маме.
– Какая же ты молодец. Я тебя знаю, ты справишься.
Она победит. У Харуны железная воля.
Я искренне верил в нее.
– Спасибо. Я очень постараюсь. – Она улыбнулась, и улыбку ее переполняла любовь. – Так что ты тоже не сдавайся.
Я удивился, что она имеет в виду, но улыбнулся в ответ:
– Ни за что.
На следующий день Харуна опять потеряла сознание и погрузилась в бездну беспробудного сна.
С нашего последнего разговора прошла неделя. Я наведывался к ней каждый день, но она не просыпалась.
– Здравствуй, Гербера-кун. Сегодня без подруги?
Вчера я обратил внимание, что цветы подвяли, поэтому опять заглянул в магазин. Миура не выдержала смотреть на истощенную подругу, поэтому вот уже два дня не приезжала. Верила, что Харуна еще обязательно придет в себя, и с нетерпением следила за телефоном. Наверняка и в эту самую минуту смотрит на дисплей.
– Шесть гербер, пожалуйста.
– Минутку!
Я заплатил и забрал цветы.
– Долго не выписывают.
– Да… В последнее время подруга без сознания. Даже не поговоришь с человеком. Так что визиты не особо осмысленные, – отозвался я, кое-как натянув улыбку. Не знаю, насколько убедительную.
– Я думаю, очень даже осмысленные. Продолжай ходить, пока не очнется.
– Не факт, что очнется, – огрызнулся я. Ничего не знает, а лезет… Я кивнул и собрался уходить.
– Ты знаешь, что герберы цветут дважды в год? Первый раз весной. Потом все лето отдыхают, и осенью – во второй раз. Зимой снова спят, а затем, весной, распускаются снова. Желаю твоей подруге расцвести второй раз, как гербера.
Услышав эти слова, я обернулся, еще раз кивнул и на этот раз ушел окончательно.
Харуна опять мирно спала. Я сидел, не роняя ни звука, возле бесчувственной девушки и рисовал в альбоме.
Рисовал, как мы впервые заговорили.
Как она сидит у окна в залитой светом зоне отдыха и грустно что-то рисует. А я стою чуть поодаль и смотрю.
Тот день до сих пор отчетливо стоял перед глазами. Я помнил, какого цвета и в какой рисунок на ней была пижама, какие карандаши рассыпались по столику, что именно она рисовала. Память хранила картинку, четкую, как фотография.
Харуна храбро сражалась с болезнью. Ожесточенно билась за каждый день, час, минуту и секунду жизни. Стоило только одержать победу, как начиналось следующее сражение. Она воевала день за днем. Если битва утихнет, значит, Харуна проиграла.
Она пообещала, что продержится двадцать лет, но реальность, увы, жестока. Девушка, которой врачи положили полгода жизни, протянет целых два десятилетия разве что чудом. Но как раз поэтому надо настроиться на самый позитивный лад. Потому что иначе чуда точно не случится.
Я рисовал и вспоминал прошедшие полгода.
Мне оставалось только ждать смерти, но тут появилась Харуна. И с тех пор дни, наполненные беспросветным отчаянием, изменились. Я настолько без памяти в нее влюбился, что как-то незаметно даже забыл о болезни.
А что бы сейчас со мной было, если бы я ее не встретил? Даже подумать страшно.
Я считал, что больше никогда никого не полюблю. Даже не так: что мне больше нельзя никого любить.
Но влюбился в Харуну. Обратный отсчет нашей любви уже истекал. Короткой, эфемерной, хрупкой любви.
Я еще не сказал ей две вещи.
Во-первых, о собственной болезни. Я хотел все объяснить и попросить прощения за то, что молчал. И так же, как Харуна, дать недугу бой.
А во-вторых, я хотел рассказать ей о своих чувствах. Что я ее люблю. Не стоило так затягивать: лучше бы сказал, пока она еще держалась.
Как только придет в себя, тут же все и выложу как на духу, даже если рядом будет сидеть ее мама или Миура. Последняя миссия.
Рука застыла над бумагой. От мыслей перед глазами расстелилась пелена из слез. Я не хотел больше плакать перед Харуной, но после первой слезы не удержался.
Я еще долго рыдал, не роняя ни звука. А рисунок так и не закончил.