Такуя задумался. И наконец сказал:
– Аяка, ты что, болеешь?
– Я чисто теоретически.
– Ну да, теоретически… Думаю, что мои чувства не изменятся, но не факт.
– Да? Ясно.
Зато честно. Я бы точно так же ответила. Не уверена, что полюбила бы человека, который скоро умрет.
– С чего вдруг такие вопросы?
Такуя шагнул поближе и обнял, притягивая к себе. Я не сопротивлялась. Наши губы соприкоснулись. Мне уже стало все равно, и я покорно разрешила увлечь себя в постель.
Дождь полил с новыми силами. В тихой комнате только часто дышал Такуя и стучали по стеклу капли.
В ночь, когда бушевал страшный ливень, я оступилась.
А утром, когда открыла глаза и увидела спящего рядом голого Такую, страшно пожалела.
В щель между шторами пробивался свет. Похоже, дождь прекратился.
Я переоделась и тихо ушла.
Совершенно опустошенная, я больше часа шла до дома и первым делом приняла душ. Плакала и смывала запах мужчины, пропитавший волосы.
Всю следующую неделю я выходила из дома только на работу, а остальное время провела в комнате. Такуя звонил и писал сообщения, но я не отвечала.
Наступил день фестиваля фейерверков.
Два дня назад Такуя снова меня туда позвал, а потом сообщения резко прекратились. Видимо, согласилась другая девушка.
Еще вчера обещали дождь, но к вечеру пиктограммка в прогнозе сменилась на «ясное небо».
Наверное, Хаясака намастерил тэру-тэру-бодзу.
Вечером я вышла из дома и поехала в больницу.
Вряд ли он хочет видеть меня в гостях. Подумает: «Опять эта». Всю дорогу, покачиваясь на ходу в автобусе, я крутила в голове эту мысль.
Я смущалась заявляться с пустыми руками, так что опять зашла в цветочный у больницы.
– Ах, Гербера-тян! Как всегда, красавица.
Кажется, продавщица уже забыла, как меня зовут. Да и какая разница.
– Спасибо. Мне, пожалуйста, герберы.
– Вас поняла! В больницу, да?
– Да.
– Вы же там… друга навещаете?
– Да, а что?
Женщина широко улыбнулась и предложила:
– Тогда купите сегодня шесть гербер!
– Ну… хорошо.
Мне-то все равно. Но раз продавщица советует, значит, видимо, какое-то счастливое число.
Я заплатила, забрала цветы и собиралась уходить, как вдруг продавщица снова меня окликнула:
– Ах да!
– Что такое?
– Знаете, у гербер разное значение в зависимости от количества цветов в букете. Шесть означают: «Я от тебя без ума».
– Ого! Интересно.
– Вот! – довольно улыбнулась продавщица.
Я ответила ей тем же и ушла.
– О! Миура-сан, ты?
У больницы встретилась со знакомыми ребятами. С одним мы вместе учились в одиннадцатом классе, Сёта Мураи. А вторая девушка – кажется, Эри Фудзимото из баскетбольной секции.
– Добрый день… Вы от Хаясаки?
– Ага. Ты тоже к Акито?
– Ну… Да.
– Точно, вы же с ним в старшей школе много времени проводили вместе. Спасибо, что не забыла его.
Дальше они собирались отправиться на фестиваль фейерверков. Я помахала им рукой на прощание, а сама пошла к лифту.
Перед палатой Хаясаки застыла.
На прошлой неделе я опять вспылила и наговорила ему гадостей. Наверное, он меня видеть не хочет. Я бы даже обрадовалась, если бы он мне об этом прямо в лицо и сказал.
Через несколько минут я решилась и открыла дверь.
– Ого, Миура-сан! Рад тебя видеть. Спасибо, что пришла.
Он очень по-доброму мне улыбнулся. Этого парня я никогда толком не понимала.
– Ты не сердишься?
– За что?
– В смысле, за что? Я же на тебя постоянно ору и так обидела… – слабым голосом объяснила я. Я боялась взглянуть ему в глаза.
– Если честно, я не обратил внимания, и ты меня не обидела. Мне кажется, ты саму себя больнее задела, даже хотел извиниться.
– Да непра…
Нет, он совершенно прав. Я собственными словами больно себя ранила. Устроила такую истерику, что досталось не только Хаясаке, но и мне самой.
– Ты мне и герберы купила! Спасибо. Еще и шесть штук, – заметил он с усмешкой, и я опустила глаза на букет в руках.
– Ты не подумай. Мне просто продавщица сказала, мол, купите шесть. Вовсе я от тебя не без ума.
– Да я понимаю. Она часто сует нос, куда не просят, – ответил Хаясака и открыл альбом.
– Ты и впрямь любишь рисовать. Каждую свободную минутку что-то черкаешь.
– Ага. А больше мне ничего и не остается.
– Гм…
До фейерверков еще оставалось немного времени. Раз уж Хаясака погрузился в мир искусства, то и я решила красиво накрасить ногти.
Вытащила из сумки набор и принялась за дело.
– О, чувствуется, что человек метит в мастера! Даже в палате тяжелобольного пациента практикуешься, – рассмеялся Хаясака.
Я наставила на него кисточку:
– Тебе, что ли, тоже накрасить?
– Не, воздержусь.
Он вернулся к рисунку, а я – к лаку.
Наверное, мы странно смотрелись со стороны, но сидеть так оказалось уютно.
– Скоро фейерверки начнутся, – пробормотал Хаясака спустя какое-то время, подняв глаза на настенные часы.
– Можно с тобой отсюда полюбоваться?
– Да, пожалуйста.
Мы переместились к подоконнику и уставились во тьму.
Только тут я обратила внимание, что там висело два тэру-тэру-бодзу.
– Когда они там начнут? Пора уже…
– Ты точно посмотрел время?.. Ой!
В тот самый миг, когда я сверилась с собственными часами, взорвался первый салют. Снопы разноцветных искр так красиво раскрывались в ночном небе, что я не могла оторвать от них взгляд.
– Сто лет не смотрела фейерверки. Такая красота!
Огненные цветы в летней темноте совершенно приворожили меня своим светом. Хаясака любовался молча.
Когда я бросила на него взгляд, удивилась: парень лил слезы.
В целом я понимала почему. Красиво плакал. Его слезы прекраснее моих.
– Ох, прости! – Он, видимо, заметил, что я смотрю, и вытер лицо. Я никак не отреагировала, только теперь глядела на Хаясаку больше, чем на фейерверки. – Просто вспомнил позапрошлое лето. Задумался, как Харуна тут смотрела на салюты совсем одна, и слезы накатили.
Отсветы фейерверка падали ему на лицо. По щеке покатилась еще слеза.
– Прости, опять я о Харуне.
– Ничего, я не против.
– Да?
Я вновь перевела глаза на небо. Прекрасные фейерверки цвели на ночном небе, как герберы.
Дальше мы молчали и не спускали глаз с красоты.
А когда все закончилось, я, глядя теперь уже на звезды, спросила:
– Хаясака, ты до сих пор любишь Харуну?
Тот вернулся в койку и ответил слабым голосом:
– Да. Не могу ее забыть.
– А зачем забывать? Я думаю, она там, на небесах, радуется.
– Да?
– Уверена. И наверняка смотрела оттуда на фейерверки.
– Здорово, если так.
Я взглянула на часы и поняла, что гостям пора на выход из больницы.
– Поеду-ка я домой. А то еще Харуна заревнует.
– Ладно. Спасибо за герберы. Осторожнее по дороге.
– Ага! Пока.
И я отправилась домой, мурча себе под нос.
Через две недели после окончания летних каникул Хаясака позвал меня съездить на могилу к Харуне. Его выписали, но в училище он не вернулся: остался на домашней терапии.
Он предложил отправиться прямо в тот же день где-то после обеда, поэтому я спокойно собралась. Хотя понимала, что мы просто сходим на могилу, сердце почему-то билось чаще.
Я надела любимый костюм и тщательно продумала макияж.
Мы договорились встретиться у цветочного магазина. Разумеется, у того самого, возле больницы.
Хаясака приехал раньше.
– Гербера-кун! Давно не заходили. И вас рада видеть, Гербера-тян.
– Здравствуйте. Мне три герберы, пожалуйста.
– Три герберы. Сейчас! – счастливо улыбнулась продавщица и выбрала красный, желтый и оранжевый цветки.
– А почему три? Не маловато?
– В самый раз.
– Просто три герберы означают… – начала было продавщица, но Хаясака ее перебил:
– Не говорите ей, пожалуйста!
Все это, конечно, странно, но я не стала расспрашивать.
– Гербера-кун, приходите еще!
Он застыл.
– Ну… Если получится, приду, – ответил он, не оборачиваясь к продавщице.
Я кивнула ей на прощание и поспешила за попутчиком.
Мы сели в автобус до кладбища. Хаясака всю дорогу сжимал цветы в руке и не проронил ни слова.
Он заговорил, лишь когда мы добрались до могилы Харуны:
– Мне здесь так спокойно.
– Ага, понимаю.
Это просто камень. Но все же здесь покоилась моя подруга. Она рядом. Вот вроде просто холодная глыба, но все же вокруг как будто роилось тепло ушедшей жизни. Здесь мою душу всегда осенял покой.
Хаясака поставил в вазочку у могилы три герберы, зажег благовония, сложил руки в молитве.
– Я рад, что выбрался сюда напоследок, – пробормотал он себе под нос, когда открыл глаза.
– В смысле напоследок? Осталось чуть больше месяца до ее годовщины, придем еще раз!
– Если получится, придем…
Он глядел куда-то вдаль с невыразимой тоской. Будто вглядывался в глубины могильного камня.
– Ну, пора домой.
Он развернулся и зашагал прочь. Я не отставала и внимательно изучала его сгорбленную спину.
После этого Хаясаку то опять клали в больницу, то снова выписывали. К ноябрю спина у него болела так сильно, что он больше не мог ходить, поэтому в день годовщины могилу я навестила одна.
В последнее время навалилось много дел с учебой и работой, на Хаясаку времени почти не оставалось, но я исправно спрашивала, жив ли он.
Из ниоткуда снова выплыл Такуя. Видимо, расстался с очередной девушкой и от нечего делать написал мне.
– Как ты, живой? – спросила я с порога палаты, когда наконец выбралась навестить друга. На тумбочке уже стояли герберы. Видимо, друзья детства принесли. Со мной и продавщица радостно поделилась, что герберы в последнее время нарасхват.
К тем десяти цветам, что уже стояли в вазе, я добавила своих пять.
– Скриплю помаленьку. Но только помаленьку.