kouri, буквально – “гон”. На перекресток выбежала толпа, по пятам преследуемая армейскими бронетранспортерами с орудиями на изготовку. Послышались выстрелы. Очевидно, происходил разгон политической демонстрации. Мгновение спустя демонстранты хлынули на улицу, где находились Офелия и Пол, окружили их автомобиль и прочие машины, пытавшиеся дать задний ход и как-то оттуда вырулить. Офелия с Полом открыли двери, пустили нескольких пострадавших. Тем временем у девушки начались рези в животе.
– Пи-Джей, поехали отсюда!
Наконец им удалось прорваться, и Пол направил машину к дому Лафонтанов. Офелия вышла, но он остался за рулем.
– Я должен вернуться, Мин.
– Пожалуйста, Пи-Джей, не надо!
Но он уехал обратно, в самую гущу беспорядков. Демонстранты забирались на машину, спасаясь от солдатских дубинок. Пол вывез еще некоторое количество раненых гражданских, но сам не пострадал. “Ему важно было видеть все своими глазами, – пояснила Офелия, восстанавливая в памяти те события. И добавила: – Эта вонь горящей резины привязывается намертво. Для меня она с тех пор всегда ассоциируется с политическим насилием”.
Канжи насилие более или менее обошло стороной, но и здесь атмосфера ощутимо изменилась. В прежние годы, до изгнания Бэби Дока, крестьяне редко осмеливались обсуждать политику. Теперь же, как выражались гаитяне, babouket la tonbe – “свалился намордник”. “Сельские жители не только заговорили на темы, ранее запретные, – писал Фармер. – Они и на старые проблемы стали смотреть по-новому”. Если раньше они задавались вопросом, являются ли микробы причиной диареи у младенцев, то сейчас их уже интересовало, не грязная ли вода служит причиной инфекции. А грязная вода – она разве не результат небрежения, бестолковости и жадности правительства?
Запах горящих шин – запах мятежа, баррикад и массовых убийств – на долгие годы воцарится в Республике Гаити, а следовательно, и в жизни Пола с Офелией.
В 1988 году Офелия переселилась к Полу в Бостон, и они стали жить вместе. В его учебе наступил этап так называемых клинических ротаций – поочередной практики в разных бостонских больницах, обычно по месяцу в каждой. Пол старался не пропускать ни дня. Но и в Бостоне он постоянно думал о Гаити. Когда Офелия еще только начинала работать с ним, он сказал ей: “Нам надо привлечь сюда ресурсы. Поможешь?” Вернувшись в Англию в конце лета 1985 года, девушка самостоятельно организовала скромный сбор средств, на которые потом по указанию Пола приобрела десять весов для взвешивания младенцев, чтобы в рамках его продолжающегося медицинского соцопроса определять детей, подверженных риску. Следующим летом она привезла весы и остаток денег в Канжи.
К тому времени они уже подумывали о создании организации, которая поддерживала бы систему здравоохранения, постепенно образующуюся в окрестностях Канжи. Том Уайт согласился поспособствовать делу и в 1987 году претворил идею в жизнь – нанял юриста для подготовки документов, чтобы учредить в Бостоне общественную благотворительную организацию под названием “Партнеры во имя здоровья”, а также ее дочернюю организацию в Гаити, “Занми Ласанте”. “Партнерам” предстояло заниматься сбором средств, освобождать полученные деньги от налогов и переправлять их в Канжи. Пока что это были в основном деньги Тома Уайта – он дал миллион долларов в качестве, как он сам выразился, семенного капитала.
Привлек Фармер и еще одного преуспевающего друга, соученика по Дьюку Тодда Маккормака, теперь проживавшего в Бостоне. Маккормака несколько удивил сам факт, что его, двадцативосьмилетнего сотрудника отцовского предприятия, приглашают куда-то в консультативный совет, но он понимал, как серьезны намерения Фармера, и охотно согласился. У него сложилось впечатление, что для Фармера ПВИЗ не просто стратегический шаг, но еще и путь к основанию своего рода новой религии. “Таким образом, он придавал законный статус идеям, в которые столь страстно верил, запускал ковчег, на котором можно брать с собой друзей, – объяснял мне Маккормак. – Персональная церковь Фармера”.
Через несколько месяцев после официального учреждения ПВИЗ Фармер расширил состав группы, пригласив и соученика по Гарварду. Американец корейского происхождения Джим Ён Ким тоже занимался антропологией и медициной. В Бостоне они с Полом не раз вели беседы, весьма напоминающие те бесконечные, скачущие с темы на тему разговоры с Офелией в Порт-о-Пренсе, и в результате Джим присоединился к ПВИЗ. Концепция нового предприятия в изложении Фармера показалась ему убедительной. Реальность выглядела менее презентабельно: благотворительная организация размещалась в офисе из одного кабинета над кембриджским рыбным ресторанчиком и, помимо консультативного совета, насчитывала ровно одного штатного сотрудника – пьющего непризнанного поэта. По сути, вся организация состояла из Пола, Офелии, Джима и Тома Уайта, и они много времени проводили вместе. Иногда молодая троица ночевала у Тома, в каком-нибудь из его домов. Он уходил спать намного раньше молодежи, а по утрам ворчал на них: “Ума не приложу, о чем можно трепаться ночь напролет”.
А “трепались” они, например, о политкорректности, которую Джим определял следующим образом: “Весьма хитроумный способ рассеивать внимание. Занятие, зацикленное само на себе. Подчищай свой словарный запас, чтобы показать всем вокруг: ты не абы кто, ты вращаешься в тех кругах, где постоянно обсуждаются такие вещи”. (В чем же выражается политкорректность? Некоторые ученые педанты придирались к Полу и Джиму: “А почему вы называете своих пациентов бедняками? Сами же они себя так не называют”. На что Джим отвечал: “А без пяти минут покойниками – годится?”)
Заходила речь и о том, сколь незначительны так называемые культурные барьеры, когда дело касается отношения гаитянских крестьян к западной медицине: “Проще всего человеку пересмотреть свои культурные ценности, если ему предлагают эффективное лечение”.
Говорили и о роли внешнего вида: “Радикалы, считающие необходимым рядиться в гватемальские народные костюмы, – остолопы. Бедняки не хотят, чтобы мы выглядели как они. А хотят, чтобы мы надели деловой костюм и дали им еды и воды. Запятая”.
Некоторые считали, что медицина лишь смягчает симптомы нищеты. С этим молодые люди соглашались и готовы были объединить усилия со всяким, кто искренне пытается изменить политико-экономические условия в таких странах, как Гаити. Но вместе с тем они опровергали заявления иных доморощенных радикалов, что, мол, добрые дела без революции только затягивают статус-кво, а проекты вроде медцентра в Канжи лишь усугубляют “зависимость”. Но бедняки-то страдают, “мрут как мухи”! “Партнеры во имя здоровья” верили, что необходимо переправлять ресурсы из Штатов в Канжи, “сбрасывать с крутого откоса неравенства”, чтобы помогать неимущим напрямую и безотлагательно. Они называли это “прагматической солидарностью” – термин, возможно, неуклюжий, но суть у него замечательная, ибо, если претворяешь ее в жизнь, определений можно и не выдумывать, достаточно просто указать на достигнутые результаты.
Если Пол, Джим и Офелия шли куда-нибудь ужинать, дискуссии не кончались до закрытия ресторана. После они отправлялись к Джиму, чтобы продолжить. Много разговоров посвящалось самоопределению, и зачастую ребята отталкивались от того, чем они не являются. БЛ вечно твердили: “Не бывает черного и белого”. В некоторых вещах очень даже бывает, возражали молодые люди, встречаются “зоны этической ясности”, ЗЭЯ. Есть ситуации, пусть и редкие, когда абсолютно ясно, что надо делать. Но такого рода правильные поступки всегда сопряжены с осложнениями и трудностями. Эти трудности тоже много обсуждались: как Пол и Джим будут совмещать работу в ПВИЗ и учебу, экзамены, каковы дальнейшие действия организации в опекаемом ею районе Гаити, где ЗЭЯ попадаются на каждом шагу.
Идей рождалось множество, и в том числе было решено построить еще одну школу в убогой деревеньке поблизости от Канжи. Называлась деревенька Кэ-Эпен, “Дом сосен”, и в ней не было практически ничего, даже деревьев кот наплакал. Отец Офелии предоставил средства, три тысячи английских фунтов. Однажды вечером, в 1988 году, Фармер носился по Кембриджу, пытаясь успеть по каким-то последним делам перед отлетом в Гаити, где вот-вот должно было начаться строительство школы. Шагнул с тротуара и попал под машину, результат – раздробленное колено. Так что вместо Гаити он получил три недели отдыха в Массачусетской больнице общего профиля. Потом вернулся в огромном гипсе в квартиру, где жил с Офелией. Она пыталась выхаживать любимого.
Рутина совместного быта не ослабила их взаимной привязанности. “Я знала, что он меня любит, – говорила Офелия. – И я его любила”. И все же ей приходилось нелегко: “Трудно жить с мужчиной, чье сердце принадлежит не тебе, а чему-то такому, с чем ты не можешь соперничать, даже если бы и хотела”. Когда в пятницу ему удавалось пораньше освободиться от своих занятий в медицинской школе и семинаров по антропологии, он, как правило, срывался в Гаити на несколько дней или хотя бы на выходные.
– Пожалуйста, не уезжай, – попросила однажды Офелия. – Побудь со мной.
– Поехали вместе, – ответил он.
Разгорелся спор, и Пол сказал ей:
– Я же четко объяснял, каким вижу свой путь, и думал, ты хочешь идти со мной.
Позже, сидя одна в квартире, Офелия думала: “А ведь это правда. Он никогда не обещал, что мы будем ходить на прогулки в лес, посещать музеи или оперу”.
После аварии стало еще труднее. Пол метался туда-сюда в громоздком гипсе и злился – ему не терпелось вернуться в свою клинику в Канжи. Офелия напоминала ему, что нельзя перегружать больную ногу, – он не слушал. Она готовила для него – он не ел. Она старалась изо всех сил, но не желала страдать молча, и вспыхивали ссоры. В конце концов он заявил ей: “Я уезжаю в Гаити. Там хоть обо мне позаботятся”.
Офелия и спустя много лет не забыла эту дату – io декабря 1988 года. Они помирились, но в глубине души она чувствовала: что-то закончилось. Когда пару лет спустя Пол сделал ей предложение, она поняла, что отказать тяжело, но согласиться – невозможно. Под влиянием обиды и гнева он сказал ей: “Если я не буду тебе мужем, то и другом не буду. Слишком больно”.