Ел он долго. Челюсти быстро уставали, процесс казался утомительным и затратным, не покрывающим расходов от поступления калорий на жевание. Матвей почувствовал, что пора остановиться, когда моргать стало почти так же тяжело, как и жевать. Он отложил оленину в сторону и быстро уснул под тёплым солнцем.
Пробуждение пришлось на ночь. Нестерпимо хотелось пить, есть и в туалет. Матвей начал с последнего с огромным трудом освободившись от штанов, держащихся на тесёмках, завязанных узлом. Чтобы не испортить себе источник питья, пришлось делать свои дела за борт, рискуя свалиться в воду. На удачу, океан был спокоен. Матвей чувствовал себя немного увереннее, чем до сна. Еда сделала своё дело. Организм получил желаемое и теперь набирался сил.
Матвей снова напился воды из-под ног и закусил олениной. Откинулся и стал наблюдать за звёздами. Серо-синее небо искрилось миллиардами лампочек. С непривычки трудно было отыскать взглядом знакомые созвездия. Ковш Большой Медведицы растворился в ярком свечении непривычно большого количества других звёзд. Матвею удалось разглядеть его и после этого найти Полярную звезду. Неприметная звезда висела точно в зените.
– Не может быть, – выдохнул вместе с паром изо рта Матвей.
Он не мог поверить в то, что оказался совсем рядом с полюсом, или даже на нём самом, ибо звезда висела точно в центре небосвода. Его учили в школе, что перпендикуляр от Полярной звезды к горизонту всегда указывает на север, но в данном случае, перпендикуляр указывал на него самого. Чтобы понять, куда его несёт, требовалось время, чтобы заметить угол отклонения. Матвею хотелось сыпать проклятьями, но на это совсем не было сил.
Он вспомнил про родителей. Наверняка они считают его погибшим, вместе с командой рыбаков. Такого шторма не было с момента освоения посёлка. Найти тела погибших товарищей они не смогут. Слишком неприметный вход в расщелину. Жалко стало отца с матерью. Отец только воспрянул духом после раны. Они ведь могут решить, что сын погиб и предаться ненужной скорби, укорачивающей жизнь.
Хотелось проклинать собственную беспомощность, провидение, открывшее им путь между скал, Павла, сглупившего с выстрелом. Матвей тихонечко заскулил, не имея другого способа выпустить пар нахлынувшего негодования. За бортом шлёпнуло громче, чем волна. Матвей напрягся, вглядываясь в мрачные воды океана. В звёздном свете мелькнул хвостовой плавник млекопитающего, шлёпнув о воду с тем же звуком.
Стало стыдно перед морским обитателем за свою слабость. Наверняка он поднялся на поверхность, услышав его слабовольный скулёж.
– Привет! – произнёс Матвей бодрым голосом.
Его голос разошёлся по поверхности океана. В ответ ему одновременно мелькнули два хвоста и почти сразу же у самого борта всплыли две туполобые мордахи белух. Они открыли рты, дыша паром, так же, как и Матвей. Удивительно, но ему показалось очевидным, что эти морские животные появляются около человека тогда, когда ему требуется помощь. Белухи затрещали отрывистыми звуками.
– Спасибо вам, теперь мне не так одиноко, – Матвей превозмогая боль приблизился к борту и протянул руку. Дельфин сразу ткнулся в неё холодным носом. – Чего не спите-то? Ночь на дворе. Мамка с папкой знают, где вас черти носят? Вот, и мои не знают.
Он невесело ухмыльнулся и вернулся назад, откинувшись на спину. Белухи заверещали, сделали оборот вокруг шлюпки и исчезли, снова оставив Матвея наедине со своим унынием. На этот раз он подумал о том, что даже дельфины ходят парой, а ему так и не светит ничего, и надежды обрести вторую половинку убывают с каждым часом.
Весло в шлюпке лежало только одно. Матвей пытался припомнить, куда делось второе, но так и не смог, и решил, что его использовали против медведей. Он чувствовал, что и до этого весла дело дойдёт не скоро. Рана болела, не позволяя никакого напряжения мышц. В его ситуации самым лучшим способом вернуться к активной жизни оставалось только лежать, пить воду из-под ног и грызть оленину. И как можно меньше мыслей о том, что с ним может случиться.
Это был план, который внёс некоторую содержательность в вынужденное пассивное состояние Матвея. У него было время, еда, чтобы восстановиться, и этим следовало воспользоваться. Не дождавшись утра, он снова уснул.
Теперь просыпался он чаще, чем в первые дни. Организм становился сильнее, ему требовалось больше еды и меньше сна. Матвей обследовал свою рану. Она выглядела жутко, мокла, истекала гноем и даже плохо пахла. Запасы водорослевых пластырей уходили на неё в большом количестве, и надо сказать, они помогали. Рана начала затягиваться и вместе с излечением, появился нестерпимый зуд. Из всех забав, которые можно было придумать в такой ситуации, чесание раны было самым любимым.
Минуло десять дней, отмеченных зарубками на внутренней стороне борта шлюпки. Сколько дней прошло в бессознательном состоянии, Матвей не знал, но считал, что никак не меньше недели, иначе он просто не смог бы оказаться на таких высоких широтах. Матвей допускал, что могло быть и больше, но от этого предположения становилось страшно. Тогда он мог уплыть так далеко, что найти дорогу домой станет невозможно.
Матвей уже подумывал о том, чтобы пристать к любому берегу и обосноваться на нём. Жить как монах-отшельник, жизнь его уже подготовила к этому. Невыносимо жалко было родителей, думающих, что он умер. Вот это было нестерпимее всего, и заставляло строить планы по возвращению в посёлок.
В ночь на одиннадцатый день Матвей долго рассматривал звёзды, пытаясь понять, в каких широтах он теперь находился. Созвездия будто бы зеркально поменялись на небосводе относительно Полярной звезды. Ковш Большой медведицы, висевший в начале ночи по левую сторону, теперь находился справа. Это могло означать только то, что он оказался по другую сторону полюса, перемахнув его, не заметив, как. С одной стороны это должно было напугать его, но с другой, он ведь долгое время совсем не смотрел на небо, чтобы знать расположение созвездий в тот день, когда его вынесло в океан.
Об океанических течениях Матвей имел самое отдалённое представление. Он представлял их себе реками в берегах стоячей воды, как на материках. Ничего такого вокруг он не видел, но с каждым днём ему становилось всё очевиднее, что его несёт по океану с приличной скоростью.
На тринадцатый день с начала отметок он увидел морских птиц, пролетевших над головой. Потом он увидел на воде тёмное пятно и решил, что стоит удовлетворить собственное любопытство, для чего пришлось взять в руки весло. Руки были слабы, и рана ещё болела, хотя и не так, чтобы переживать за неё. Матвею удалось подплыть к тёмному пятну, оказавшемуся старым островом из водорослей, унесённых от берегов материка. Часть верхних водорослей высохла, осветлилась и рассыпалась от старости. Нижняя часть, находящаяся в воде, почернела и тоже выглядела погибшей. Судить по этому «бродяге» о близости берега Матвей не решился. На вид ему могло оказаться и несколько лет.
Однако косвенная польза от острова была. Матвей заметил едва различимую разницу в поверхности океана. Оттенок воды под лучами солнца был разным. Вода в том месте, где находился остров, имела более серый оттенок, а там, откуда приплыл Матвей она была сине́е. У границы смешения оттенков наблюдались спорадические водовороты, появляющиеся на несколько секунд.
Матвей решил, что стоит положиться на бесплатный морской транспорт – течение, который обязательно его куда-нибудь принесёт, иначе можно было повторить судьбу острова и остаться болтаться на просторах океана бесконечно долго. Преодолев почти невидимую границу вод, Матвей заметил течение. Остров быстро исчезал вдали.
Теперь у него появилось новое занятие – всматриваться в горизонт, чтобы увидеть землю. Не стоило думать, что Матвей предавался ему постоянно. Как только боль в груди позволила её терпеть во время работы руками, он сразу же занялся наведением порядка в шлюпке. Разобрал вещи, развесил, что можно, на борта для сушки, начал фильтровать воду. С того момента, как он пришёл в себя, больше не было ни одного дождя, и потому следовало серьёзно озаботится питьевой водой.
Матвей фильтровал её через грубую ткань, чтобы избавиться от чешуи и прочей крупной грязи, затем пропускал через воронку из плотно свёрнутой мехом внутрь оленьей куртки. Шерсть задерживала некоторую муть, но недостаточно. Матвея это совсем не пугало. Чем здоровее он становился, тем больше на ум лезли мысли о том, что он потерялся в океане. Даже пристав к берегу, он не смог бы точно определить, в какой части планеты находится.
Холодными ночами ему становилось особенно одиноко. Казалось, что он остался один на всей планете. Даже дельфины не появлялись, чтобы скрасить его одиночество. В голове появлялись вопросы без ответа, за что ему такое. Была даже некоторая зависть к товарищам, погибшим в лапах медведя. Они не испытывали непреходящего страха одиночества, для них всё закончилось и, возможно, они теперь испытывают блаженство загробной жизни.
Матвей оставил с утра на борту двадцать пятую зарубку. Перегнулся через борт, чтобы зачерпнуть воды для умывания и увидел свою непривычно бородатую физиономию. Глаза терялись на ней. Они ушли куда-то глубоко, так что вместо них в отражении были видны только два тёмных круга. Матвея ударило суеверной волной страха и прошибло потом. Ему показалось, что он увидел вместо себя отражение покойника. Зависть к товарищам как-то сразу пропала.
– Ты счастлив, что остался жить. Ты здоров и твои мысли только о хорошем, – Матвей ударил себя по щекам, зачерпнул руками забортной воды и замер с ней в ладонях, впитывая холод, освежающий мозг. – Ты больше не нытик. Ты, Матвей, тот парень, который носился по пещерам в свои самые сложные моменты жизни, – приободрил он себя воспоминаниями, которыми гордился.
С этого момента начался некоторый перелом сознания. Матвей будто испугался, что негатив, возникающий из-за постоянных мыслей о своём одиночестве, непременно выльется в какую-нибудь беду. Чтобы не дать дурным мыслям снова занять собой рассудок, Матвей принялся придумывать себе занятие. Он начал рыбачить небольшой запасной сетью. В еде он ещё не нуждался, но был не прочь отведать мягкого рыбьего мяса, вместо осточертевшей дубовой оленины. К тому же рыба могла удовлетворить жажду.