Вскоре пришел с работы папа и погнал Дашу в магазин за хлебом и молоком. На обратном пути Даша завернула в Димкин двор и посмотрела на его окна – шторы были задернуты, и, судя по всему, никого не было дома.
Как только она открыла дверь, услышала голоса. Говорили, перебивая друг друга, мама и еще какая-то женщина. В животе у Даши снова заворочался, заурчал страх. Она заглянула в зал и увидела Тамару Ивановну, Димкину маму, почему-то в сапогах и в норковой шубе – из тех, что нормальные люди, говорила Дашина мама, уже давно не носят. Тамара Ивановна размахивала руками так, что занимала собой всю комнату. Под ее сапогами по полу растекалась грязная лужа. Отца Даша не заметила.
Она вынула наушники и немедленно услышала четко сказанное слово, которое никак не могло к ней относиться. Ее всю обдало жгучим холодом и стыдом. Дыхание перехватило. Даша, не закрывая дверь, выскочила из квартиры.
Она оставила рюкзак с телефоном в коридоре и теперь не могла позвонить Димке. Его окна оставались темными, а домофон не отвечал, и было непонятно, куда он девался.
Даша вернулась в свой двор и села на качели на детской площадке, поджидая, когда уйдет Тамара Ивановна. Что делать дальше, она не знала. Белыми хлопьями с неба валилась зима. Все зашло в тупик, из которого не было выхода.
Мама вышла из подъезда в накинутой отцовской куртке, с трудом пробралась через сугробы и встала рядом с качелями. Даша не смотрела на нее.
– Все хорошо, не переживай. Все хорошо! Я не сержусь, Даша, честное слово! Плохо только, что ты сама мне не рассказала.
– Я хотела, – сказала Даша. – Я не знала, когда и как начать.
– Эта женщина… Я от нее узнала много нового и интересного и о тебе, и о себе. Она как с цепи сорвалась. Орала как ненормальная, мне пришлось ей ответить. Ей это не понравилось.
Даша молчала.
– Давно ты забеременела?
– Мы думаем, что в сентябре.
– Как ты себя чувствуешь? Тошнит?
– Несколько раз всего.
– Живот не болит?
– Болит почти все время.
– Это плохо, так не должно быть. Я завтра же с утра позвоню врачу, тебе надо срочно на прием. Иначе это может паршиво закончиться.
– Что папа говорит? – с трудом спросила Даша.
– Он не верит, что ты так могла.
– Как «так»? – Даша уже не могла сдерживать слезы.
– Неосторожно и безответственно. Он и подумать не мог, что вы зашли так далеко.
– Надо, наверное, аборт? – сквозь слезы спросила Даша.
Мама задумалась.
– Мы потом об этом поговорим. Когда тебя посмотрит врач, когда будет ясно, все ли в порядке. Я бы не советовала, но это всё обсудим после. Всему свое время. Сейчас идем ужинать и отдыхать. Пойдем, – поторопила она, – не надо сидеть на холоде. Тем более что я, посмотри, в тапках.
– Там папа, я не хочу, я боюсь!
– Во-первых, он закрылся и не хочет никого видеть. Во-вторых, рано или поздно вам все равно придется поговорить. Ты только с ним не спорь. Видишь же сама, как все обернулось. А сказала бы мне, я бы его заранее подготовила.
Даша вошла в квартиру, будто была здесь гостьей, и, пока разувалась, вешала куртку на крючок и складывала на полку шарф, прислушивалась, как там папа. Сразу стало понятно, что тут совсем недавно ругались. Комнату еще не проветрили после прихода гостьи, в воздухе висел плотный шлейф ее ванильных духов. На полу остались грязные следы от сапог, которые никто не стал вытирать. Даша заперлась в своей комнате и сидела там до ночи. Дима звонил ей раз пять, она сбрасывал звонки, наконец написала ему, что спит, и выключила телефон. В квартире было тихо, не слышалось ни шагов, ни шепота, ни стука по клавишам.
Уже за полночь Даша выскользнула на кухню и сделала себе бутерброд. Ей показалось, что кто-то стоит за спиной, в дверях кухни, и она не обернулась. По-прежнему пахло приторными духами Тамары Ивановны.
Утром Даша не услышала будильник. Мама разбудила ее в начале девятого, когда отец уже ушел на работу. Завтрак не лез в горло, снова подступала тошнота, а когда Даша выпила полчашки чая, ей стало по-настоящему плохо.
– Так будет все девять месяцев?
– Меня вообще не тошнило, – сказала мама. – Может быть, и у тебя скоро прекратится.
Она доела кашу и повезла Дашу к своему врачу. Когда ехали мимо школы, Даша зажмурилась, чтобы даже случайно не увидеть никого из своего класса.
Они приехали в маленькую клинику на несколько кабинетов. Мама рвалась зайти в кабинет с Дашей, но ее попросили подождать за дверью. Даша так сильно боялась врача, что уже устала, и, глядя в окно, покорно отвечала на вопросы: шестнадцать лет, один партнер. Окно выходило на детскую площадку, заметенную снегом. Врач была старенькая, как Анна Ивановна, она ее не ругала, не стыдила и, что хорошо, не жалела, она работала: спрашивала о том, что творилось в Дашином организме, и говорить об этом было несложно, как о другом человеке, не о себе. Она дала Даше направление на УЗИ, которое можно сделать прямо сейчас в соседнем кабинете, прописала лекарства и сказала, чтобы две недели сидела спокойно дома и никакой школы.
– А если я не захочу оставить? – Даша задала вопрос, который репетировала все утро.
Врач не стала ее отговаривать.
– На этом сроке остается только чистка. Про последствия почитайте в интернете. Дальше затягивать уже нельзя, надо решить в течение нескольких дней.
– Ты пойдешь со мной на УЗИ? – спросила Даша у мамы, выйдя из кабинета. – Тебя туда пустят?
– Сейчас узнаем.
Ее пустили. Мама сидела на стуле рядом с кушеткой и внимательно смотрела на монитор.
– Как сейчас помню, – сказала она.
Даша закрыла глаза, закусила щеки и медленно считала до ста. Датчик полз по ее животу. Врач смотрела в экран и молчала. И мама тоже молчала. Плотность молчания в кабинете была такая, что Даше стало очень, очень страшно.
– Плод двадцать миллиметров, – сказала врач.
– Это мало? – встрепенулась мама.
– Это как надо. Он у вас сейчас размером с фасолинку. Мамочка, посмотрите тоже.
Даша не сразу поняла, что обращаются к ней. Она взглянула на монитор. В черном пространстве расплывались мутные пятна, ни одно из которых не было похоже на ребенка.
– Где он? Куда смотреть?
– Вот же, вот он. Как фасолинка или виноградинка.
– Он живой? – спросила Даша.
– Конечно. Посмотрите, он шевелится. Сейчас мы послушаем сердечко.
Дашино собственное сердце забилось так, что едва не выскочило из горла. Она снова закрыла глаза. Быстро-быстро стучало второе сердечко в ее теле. Непроизвольно выступили слезы. С ней происходило что-то, чему не было названия. Она словно падала с большой скоростью в безвоздушном пространстве.
– Ничего, что так быстро бьется? – спросила мама.
– Ничего. Всё как положено: сто сорок ударов в минуту. Пока я никаких отклонений не вижу, через месяц надо прийти в следующий раз. Вам врач все расскажет – что, когда, какие анализы.
Они вышли на набережную. «Давай пройдемся», – попросила Даша. Она думала, что маме надо срочно на работу, и надеялась, что она уедет, но мама согласилась.
На набережной было безлюдно. Внизу текла мутная тревожная река. Снег летел во все стороны сразу, даже вверх, и слепил, и было сложно смотреть куда-то, кроме как себе под ноги. Даша не хотела разговаривать и оторвалась от мамы на несколько метров, но все время чувствовала, что мама идет за спиной.
Даша хотела позвонить Димке и рассказать ему про двадцать миллиметров и сто сорок ударов в минуту, но не знала, как теперь с ним разговаривать. Она сняла перчатки, приложила руки к щекам и не узнала своего же лица.
– Отвези меня к Димке, – попросила она маму.
– Я думаю, он в школе.
И правда, он был на уроках, но они подъехали как раз к перемене.
– Я пойду? – спросила Даша у мамы.
– Иди. Только мне уже надо как можно скорее на работу. Сама доберешься домой? Или мне тебя подождать?
– Поезжай. Я сама.
Димка стоял на крыльце без куртки и с кем-то разговаривал по телефону.
– Даш, привет, – растерялся он и посмотрел по сторонам. – Ты что здесь…
Даша налетела и с размаха хлестнула его по лицу. В первый раз в жизни она ударила человека по мягкой теплой щеке.
– Ты зачем ей рассказал? – закричала Даша, захлебнувшись рыданием. Ей было все равно, что все на них смотрят.
– А как я мог ей не сказать?
– Я же попросила не говорить! Я же попросила тебя, как ты мог меня не послушать? Ты знаешь, что было? Что из-за тебя было? Что она моим родителям сказала?
– Она должна знать…
– То есть ты специально ей сказал? Сам начал этот разговор, сам меня сдал… Сдал меня, как будто так и надо! Да если бы я не захотела, и ты бы ничего не узнал! Ты должен был поступить как мужчина, а ты побежал к своей мамочке жаловаться на меня!
Он больше не пытался возражать. Стоял, краснея всем лицом, и смотрел себе под ноги.
– Я не думала, что ты такой, – задыхаясь, сказала Даша и побежала от него прочь.
Она надеялась, что он догонит ее, поймает, схватит в охапку и попросит прощения, и она простит, она расскажет про сердцебиение, они вечером вместе придут к ее родителям.
Она забежала в первый попавшийся магазин и посмотрела в окно – Димки не было. Наверное, он вернулся в школу как ни в чем не бывало.
В кармане звякнул телефон. «Прости, я тебя люблю», – прочитала Даша. У него даже не хватило смелости сказать это лично.
Магазин, в который она забежала, оказался пекарней. У окна стояло несколько столиков и кресел, и можно было перекусить. Даша взяла какао в бумажном стаканчике и булку с корицей и села за свободный столик. В углу сидела девушка с ребенком на коленях, у дверей стояла коляска. Даша не разбиралась в возрасте малышей, но этому было явно меньше года. Он жевал булку так, что все падало у него изо рта, размахивал руками, и девушка все время отодвигала от него чашку с кофе.
Даша представила на ее месте себя так ясно, будто увидела собственное будущее, и ей стало страшно. Врач сказала, что, если все будет хорошо, ребенок родится в июне. Ре