бенок! Живой, настоящий, не кукла. Маленький человек. Что она будет с ним делать? Как его держать, такого шустрого? Как с ним играть, о чем разговаривать? Когда дети начинают понимать человеческую речь? Надо будет обо всем прочитать заранее. А если он заболеет? А вдруг она с ним упадет?
Врач назвала ее сегодня «мамочка». Это она, Даша. Дыхание перехватило – такого не бывает. Мама – это мама. Это не она, не Даша. Пока она не услышала, как в ней бьется чужое сердечко, ей все еще казалось, что понарошку, что все можно вернуть назад. Закончить игру и вернуться на прежний уровень.
Даша положила руку на стол. Стол был настоящим. Ее ладонь была настоящей. Стакан какао был настоящим. Браслет на руке был настоящим.
– К этому сложно привыкнуть, – сказала сегодня мама, когда они ехали из клиники. – Мне было двадцать восемь, я была замужем и все равно чувствовала, что рано, чудовищно рано, что я еще столько важного не успела сделать. Мне казалось, что моя жизнь с ребенком обязательно превратится в унылое существование.
Еще она сказала:
– Ты только замуж прямо сейчас не выходи, не торопись.
И на молчаливый вопрос ответила:
– Потому что ребенок – не причина. Выходить замуж надо, только когда выходишь за мужа. А если вы играете в семью, в дочки-матери за счет родителей, то это не семья, это пародия на семью. Родить без мужа, Даш, не стыдно – стыдно выскочить замуж в шестнадцать лет за первого встречного. Появится ребенок, поживете, присмотришься, подумаешь.
– Что в школе начнется, – одними губами проговорила Даша. У нее не было сил спорить про первого встречного.
– Да какая разница, кто что скажет? У тебя есть ты. Твой ребенок. Мы с папой. Плевать нам на остальных. Дремучих людей много, Даш, из-за каждого из них переживать – никаких нервов не напасешься.
Когда ребенку исполнится шестнадцать, мне будет целых тридцать два, сосчитала Даша. Тридцать два – это же очень много. Она пыталась представить себе, что за жизнь у нее будет, и отчего-то видела кухню – родительскую, не Димкину, и как они вдвоем со светловолосой тоненькой девочкой, похожей на Лизу, пьют чай и смотрят «Танцы» на ТНТ.
Даша вернулась домой к ужину и попыталась как можно незаметнее проскользнуть в свою комнату. Она не была голодна и больше всего на свете хотела ни с кем не говорить.
Из-за стенки, из спальни родителей, доносились незнакомые звуки, словно кто-то безутешно плакал. Даша прислушалась:
– Мозгов нет… я-то думала, отстрелялась уже, всё, можно жить для себя… А тут эта… сюда принесет… уже без вариантов.
Отец что-то ей ответил, но слишком тихо, Даша не разобрала. Ей было достаточно того, что она уже услышала. Она надела наушники и вползла с планшетом под одеяло.
Вдруг резко вспыхнул свет. Отец вошел к ней в комнату, сдернул с Даши одеяло, забрал наушники вместе с планшетом и скинул с кровати акулу, которую обнимала Даша.
– Ну, рассказывай, – сказал он.
– Что рассказывать?
– Как дошла до жизни такой. Что будешь делать дальше. Где жить.
– Ты меня прогоняешь?
Даша такое раньше только в кино видела, про прошлый век или вообще про девятнадцатый.
– Да никто тебя не прогоняет. Я тебя хочу послушать. Прежде чем с мальчиком ложиться, надо было думать головой, – брезгливо сказал отец. – Ну не реви. Как будто сама не знаешь, что я прав.
– Мы любим друг друга.
– С чем я вас и поздравляю. А дальше что?
– Он сказал, что меня не оставит.
Отец вздохнул.
– В общем, так, Даша. Тебя никто не гонит. Ребенок не виноват в том, что у него такие безответственные и неумные родители. Это раз. Мы тебе поможем. Это два. Твой Дима нам тут не нужен ни живым, ни чучелком, ни тушкой. Это три.
– Он не виноват!
– А кто виноват? – Отец прищурился.
– Никто, так получилось.
– Даша! Я всегда говорил и буду говорить: люди, у которых всегда «так получилось», – никчемные существа. Я не хочу, чтобы ты была такой. Это раз. Виновата ты, разумеется, потому что ты ему разрешила сделать с тобой вот это. – Он показал на ее живот. – Это два. Хотя про меры предосторожности ты всё прекрасно знаешь. И Дима, разумеется, виноват наравне с тобой. Это три. Раз он до сих пор не пришел и не поговорил со мной, то может больше здесь не показываться. Он сегодня был у меня на уроке. Пытался слиться с рисунком на занавеске. Глаза отводил, как девочка-институтка. После урока сбежал так быстро, словно прошел сквозь стену. Я не удивлюсь, если сейчас он мчится к монгольской границе, переодетый в женское платье. Я все сказал. Тебе все понятно?
– Понятно, – буркнула Даша.
– Что тебе понятно?
– Я ухожу жить к Диме.
– Что? – Отец хлопнул руками по коленям и расхохотался. – Вера! Иди сюда! Посмотри на нее, она замуж собралась!
Даша схватила телефон, набрала Димку, и он, к счастью, сразу ответил.
– Дима, забери меня отсюда, я здесь больше не могу! Приходи прямо сейчас! – закричала она.
Потом вскочила с кровати, достала сумку, с которой обычно ездила на отдых, и принялась кидать туда джинсы, школьные рубашки, физкультурную форму, учебники, тетрадки, колготки – всё, что попадалось под руку.
– Я же сказала: мы друг друга любим! Если ему здесь нет места, то и мне тоже нет!
Отец смотрел на нее с презрением:
– Прекрати истерику!
– Это ты прекрати!
– Стоп! – сказала мама, глядя на них. – Нам всем надо успокоиться. Даша, тебе правда лучше побыть у Димы. Он тебя встретит? Его мамаша не отправит тебя обратно? Хочешь, я пойду с тобой?
Даша продолжала запихивать вещи в сумку.
– Зарядник возьми, – сказала мама. – Позвони мне обязательно, как придешь.
– Трусы не забудь, – усмехнулся отец.
Мама вздрогнула и что-то поспешно начала говорить, но Даша заткнула пальцами уши и замотала головой: заткнитесь все.
Они внимательно смотрели, как она собирается, словно им было все равно, что она больше никогда – ни одного дня – не будет с ними жить. В детстве она уходила из дома раз десять, самое дальнее – до остановки, потом ее догоняли и возвращали. Теперь никто не собирался ее останавливать, а раз так – она уйдет отсюда как можно скорее.
Дима прислал сообщение, что ждет ее внизу.
– Кишка тонка подняться, – сказал отец. – Если что, звони.
– Не забывай пить таблетки, которые мы сегодня купили, это важно, – добавила мама.
Если бы отец не пошутил глупо, как пацан-недоросток, про трусы, Даша еще могла бы остаться. Но он пошутил. Поэтому Даша подхватила сумку и вышла из квартиры, специально хлопнув дверью. Димка ждал ее в подъезде этажом ниже. Даша прижалась к нему и перестала дышать.
– Совсем плохо?
– Скажи спасибо своей матери. Она не выгонит меня?
– Я сказал, что ты всего на одну ночь, чтобы не нервировать ее, а дальше что-нибудь придумаем.
Даша прерывисто вздохнула:
– Может быть, мне лучше прямо сейчас вернуться домой?
– Ну что ты опять начинаешь.
Дома Димка повесил ее куртку в шкаф и сразу повел за руку в свою комнату. Тамара Ивановна закрылась на кухне, откуда что-то шкворчало, и Даша хотела было войти, поздороваться, как полагалось, но Дима мотнул головой и приложил палец к губам. Димке было виднее – это же была его мама.
Даша кинула в угол сумку и поняла, что забыла пижаму.
– Дай мне майку, чтобы в ней спать, – попросила она. Димка кинул ей свою старенькую домашнюю майку, и она, отвернувшись от него, переоделась. Майка доходила почти до колен. Даша села на диван, скрестив по-турецки ноги.
– Ты спать ложишься? – спросил Дима.
– Нет, наверное, а ты что будешь делать?
– Вообще-то у меня еще не все уроки сделаны. Но можно посмотреть одну серию, если хочешь.
Даша не знала, хочет ли смотреть сериал, ее занимали другие мысли. Они с Димой никогда раньше не ночевали вместе. Даша не могла понять, как ей утром принять душ, не побеспокоив Тамару Ивановну, есть ли здесь фен, чем завтракать. Она не взяла зубную щетку и кучу других очень важных вещей.
– Мы же вместе спим вот здесь? – Она похлопала по дивану.
– Если ты не забыла, он раскладывается.
– Тогда разложи.
Дима разложил диван и достал постельное белье с незабудками. Даша легла под одеяло, подтянув ноги к груди и спрятав руку под подушкой. Было неуютно – она не любила ложиться спать, не приняв душ, но боялась идти через комнату, где уже разложила свой диван Тамара Ивановна.
– Иди сюда, – сказала она Димке. – Мне надо тебя почувствовать.
Димка вздохнул и лег рядом. Они ткнулись подбородками и носами, и Даша положила голову ему на плечо. Ее по-прежнему трясло внутри, и она никак не могла успокоиться и отогреться. Дима снова начал говорить, что все будет хорошо и что в субботу, когда все успокоятся, надо встретиться двумя семьями и все обсудить. Все, что он говорил, было правильно, но Даша ждала от него совершенно других слов. Она не хотела думать о том, как все соберутся и будут думать, как с ними поступить. Будут решать за них, словно они маленькие дети.
Дима погладил ее по животу:
– Когда он начнет шевелиться?
– Через несколько месяцев.
– Как ты думаешь, кто там? Мальчик или девочка?
– Лучше бы девочка.
– Будет такая же красивая, как ты. – Даша почувствовала, что он улыбается.
Уткнувшись в него носом, Даша вспоминала, как в теплый сентябрьский день они с Димкой ездили к нему на дачу. Они валялись на чердаке на груде старых матрасов и смотрели, как через щели в стенах ложатся на пол солнечные полосы, а Даша целиком, каждой клеточкой принадлежала Димке, и цепенела от счастья, и не верила, что когда-нибудь станет иначе. Потом они ели мед из банки, потому что Даша забыла в автобусе сумку с продуктами, а ничего другого съестного на даче не было, кроме этого засахаренного твердого вкуснейшего меда. Нашли книжку для молодых супругов пятидесятилетней давности и хохотали над ней, никак не могли прекратить смеяться. А потом Димка наступил на осу, и это было уже не весело, потому что у него аллергия на укусы этих тварей, и пришлось срочно вызывать такси в город. Дима говорил, что такое случалось уже не раз и надо только скорее принять лекарство, но Даша всю дорогу домой обмирала от страха и крепко сжимала Димкину руку. В тот день она впервые за шестнадцать лет почувствовала себя настолько живой и настоящей.