Глава третья
Ася думала, что дома будет проще дышать, но нет. Ничего подобного. Дома тоже стояли запахи дыма и гари, хотя были закрыты все окна, и даже от чистой футболки, вынутой из шкафа, пахло так же, как от школьной рубашки.
Она бросила одежду в стирку и пыталась полистать учебники, начала смотреть одну дораму, вторую, но не увлекало, не затягивало, и даже не было того чувства легкости и свободы, когда дома до вечера одна. Ася снова открыла новости и читала комментарии. Оказывается, бывает такая беда, что вся кожа на теле натянута и болит. Даже шевелиться больно.
Родители вернулись рано, приехали вместе. Папа, увидев Асю, сказал:
– А мне кажется, сегодня Асина очередь ужин готовить.
– Мне неохота, – отмахнулась она. – Давай я пельмени сварю.
– А своего мужа ты тоже будешь пельменями кормить? – как обычно, спросил папа, и Ася ответила привычно:
– Я выберу такого человека, который в состоянии сам поесть.
Она поставила на плиту кастрюлю и полезла в морозилку за пельменями, которые всей семьей налепили в новогодние каникулы.
– На меня не варить! – крикнула мама из ванной. – Я не голодная!
Потом она вышла на кухню, умытая, в домашнем платье, и спросила:
– Как в школе, Ась? Что интересного?
– Ничего. Всё нормально.
– Яны не было, да?
– Я ей звонила, она не отвечает, – сглотнув, сказала Ася.
– Это непросто – говорить с людьми, когда горе, – сказал папа. – С ней же случилось чуть ли не самое худшее, что может случиться с человеком.
– Но ведь это же еще не точно! Разве нет? Ты же сам всегда говоришь, что надо надеяться, даже когда кажется, что шансов нет!
Родители переглянулись и ничего не сказали.
– Когда бабушка… – продолжала Ася, – когда все говорили про три месяца, а получилось четыре года! Ты же сам со всеми спорил, ты не верил в три месяца!
– Пельмени, Ася! – напомнил папа.
– Положи мне тоже штук пять, – попросила мама.
За ужином Ася поняла, что у всех людей, которых она сегодня видела в городе, одинаковые лица. И у родителей тоже. Она попробовала улыбнуться, но получалось плохо, губы сразу начинали дрожать. Да и как-то это было глупо – улыбаться.
– Триста, – сказал отец, будто продолжая прерванный разговор.
Мама ответила:
– Нет, я в это не верю.
– Так говорят люди, которые работают в морге. Я иначе бы сам не поверил. Ну ты чего как маленькая? Нам что, когда-нибудь правду говорили? Ты вспомни: когда нам говорили правду? Правильно кто-то написал: вся наша страна – это торговый центр «Горизонт», а мы в нем – контактный зоопарк.
Ася услышала, как в ее комнате звонит телефон, и ушла из кухни. Это была Яна. Асю снова словно обожгло.
– Ты звонила? – спросила Яна. Обычным голосом, только уставшим.
– Как у тебя? – только и смогла проговорить Ася и сама поняла, как это глупо и неудачно прозвучало. Потому что нет особого языка, чтобы разговаривать с людьми в таких случаях.
– Как бы так, – сказала Яна.
– Ты в школу когда придешь?
– Не знаю. Меня пока вообще никуда не отпускают. Ни в школу, ни в магазин, ни в бассейн.
– Про тебя Анна Михална спрашивала.
– Ей отец позвонил уже. Она хотела прийти, он ей сказал, что не надо. Мама или спит, или плачет, или моет пол по двести раз в день. Было сказано русским языком: не приходите, что непонятно? А все равно пришла. Я ее в дверной глазок увидела и не стала ей открывать. Наглость же, скажи? – спросила она тем же неживым голосом.
– Уже точно известно, да? – У Аси задрожал голос.
– Ну… Отец Лешкин, то есть родной его отец, из Москвы приехал. Они с папой вдвоем ходили. Маме запретили. Сказали: он. Но по-всякому же бывает. На сто процентов, говорю? На девяносто девять и девять десятых. Но ведь это не сто? Правда ведь?
– Правда. Конечно, правда. Помнишь, как он сказал, что будет жить до ста пятидесяти лет?
Это было прошлой весной. Ася с Яной смотрели фильм, когда Лешка заглянул в комнату и попросил передать родителям, что будет поздно, что он записался в школу бега, будет бежать полумарафон и у него теперь четыре тренировки в неделю. «Когда ты собираешься все успеть?» – спросила Яна, а он ответил: «По моим примерным подсчетам, у меня еще сто тридцать лет в запасе». И ведь ничего не екнуло.
– А какой у него отец? – спросила Ася.
Яна, помолчав, ответила:
– Ну какой… Обычный дядька… Нормальный вообще. Борода, как сейчас носят. Он мне, представляешь, айпад подарил. Мама запретила брать, сказала, что он Лехе никогда никаких подарков не делал, только эти, ну, алименты, и всё, – и что теперь уж точно ничего нам не надо от него. Но я взяла, а если Лешка найдется, я сразу же ему айпад отдам, – заторопилась Яна. – Я не для себя, я для него! Мама еще не знает, я боюсь ей говорить, она так странно стала себя вести. Да, кстати, к нам же вчера Лешкина девушка приходила! – вспомнила она. – Я ее ни разу раньше не видела!
Ася с силой вонзила ногти в ладонь.
– Они давно встречаются?
– Нет, недавно, третий раз всего виделись. Но он ее вроде как добивался, долго, с сентября, она сказала. Не знаю, что он в ней нашел, она же некрасивая. Реально некрасивая. В общем, когда начался пожар, они вышли из кинотеатра, вроде бы все нормально, в толпе спустились до второго этажа, и тут он ее отпустил, сказал идти домой, а сам вернулся обратно. Ты, говорит, за меня не волнуйся, я скоро… И она ушла! Не стала его дожидаться, просто взяла и ушла. Я бы никогда так не поступила!
– Я тоже, – выдохнула Ася.
– Я бы вцепилась в него руками, зубами и не отпустила бы назад, ни за что бы назад не пустила, наврала бы, что мне плохо, да что угодно… Это какой надо быть бессердечной идиоткой, чтобы пустить его назад. Ах, она, видите ли, растерялась. Человек, может быть, погиб из-за того, что она растерялась. И такой человек, каких вообще больше нет и не будет никогда. И как! Я один раз на пикнике клала сучья в костер, и у меня загорелся рукав, огонь сразу сбили, совсем маленький был ожог, но просто ужас как страшно и больно, я орала на весь лес! А Лешка туда вернулся, потому что она растерялась… Ася, я ей так и сказала, всё как есть! И мама тоже накричала на нее, вытолкала из квартиры. Эта не ушла, сидела ревела в подъезде… Долго сидела, отец по дороге домой ее увидел, о чем-то они говорили, потом он такси ей вызвал. Хорошо, мама этого не видела… Я так виновата, Аська, я так виновата! – вскрикнула она после паузы.
– Да ты-то в чем виновата?
– Он мне все время мешал, то одно, то другое, то поругались, то еще что-то, то ванну занял, то торт доел, то майку мою оборжал, и я иногда прям жалела, что он есть, я тебе завидовала, что ты дома одна! Это я во всем виновата, я хотела, чтобы его не было, но не так, только не так! Это ты мне должна была завидовать, что у меня такой брат, а не я тебе!
Яна все говорила и говорила, то захлебываясь, будто несколько дней молчала, то заикаясь, – и вдруг затихла совсем. Ася даже телефон потрясла и, не дождавшись ни звука, перезвонила и услышала длинные гудки.
Она испугалась, что Яна подумает, будто Ася трубку бросила, и отправила вдогонку: «Мне правда очень жаль, я люблю тебя, я скучаю, звони мне, когда хочешь», – и тут же пожалела, что так глупо написала. Через полчаса пришел ответ, и такой, какого совсем не ожидала Ася, – ржущий смайлик. Понятно же, что случайно отправлен. Но все равно не по себе.
Когда три года назад умерла бабушка, это было несчастье, но естественное, жизненное. Бабушке было за восемьдесят, она долго болела, и, когда, как говорили родители, ушла, было больно, пусто, одиноко – на целого любимого человека меньше, но и понятно тоже, и даже немного с благодарностью: что во сне, что все приходили к ней накануне, успели попрощаться. А то, что случилось сейчас, – это нечестно, думала Ася, кусая губы и впиваясь ногтями в ладони, просто нечестно! Это внезапное, необъяснимое зло, за которое никому ничего не будет, – потому что сколько бы лет тюрьмы ни дали тем, до кого сумеют добраться, этого даже только за Лешку, за Яну, за ее маму, за девушку, рыдающую в подъезде, будет несправедливо мало, все равно что ничего! Даже двадцать лет тюрьмы, даже пожизненное – это ничего, это пшик, это несоразмерная расплата!
В одиннадцать вечера мама вошла в комнату, положила руку Асе на плечо и сказала:
– Ты ложись со мной сегодня, ладно? А папа на диван спать пойдет.
– Поспорили, что ли?
– Да, то есть нет. Мне просто спокойнее с тобой. Но если не хочешь, то не надо.
– Я бы одна лучше…
Мама кивнула.
– Ладно. Как у Яны?
– Плохо, как еще может быть?
– Надо мне позвонить ее маме. Но что я могу сказать? Это даже представить невозможно, что она сейчас чувствует.
– Можно я не пойду завтра в школу? – спросила Ася.
После Яниного звонка ей казалось, что сил у нее больше нет ни на что.
– Конечно.
– Тогда я сегодня посижу подольше, да? Мне реферат надо к пятнице, доклад и еще что-то там… не помню.
– Завтра напишешь, еще есть время. А гаджеты подлежат конфискации до утра.
– Почему? – заныла Ася. – Почему нельзя, если все равно рано не вставать?
– Нечего читать новости на ночь глядя. Я сама, когда читаю, не могу не реветь. И в офисе сегодня никто не работал толком – все девчонки читали и ревели.
Асе хотелось, чтобы мама снова заговорила обычным голосом, пусть даже сердитым, лишь бы не этим, замороженным.
– Помнишь, ты на прошлой неделе помаду не могла найти? – спросила она. – Это я ее в школу взяла и то ли потеряла, то ли ее у меня из сумки украли.
– Какая ерунда!
– Ты не злишься?
– Какая ерунда, – повторила мама. – Я про нее уже забыла. Хочешь, купим тебе такую же?
– Да нет, – ответила Ася. – Мне она не очень-то идет.
Мама ушла, но вскоре вернулась – Ася еще не спала – и показала ей фотографию на экране ноута.
– Это он, да? Посмотри. Леша, Янин брат? Такой симпатичный.