А если бы в день с химической атакой дезодорантами Ася не болела? Если бы она знала о том, что затевается, – что тогда? Она бы тоже принесла дезодорант и направила его на живого человека? Или наотрез отказалась бы участвовать? Или предупредила Валю, или рассказала маме или Анне Михайловне? Или все-таки поддержала бы класс? Ася не знала, и ей страшно было не знать. Во-первых, она еще никогда в жизни не шла против всех. А во-вторых, когда кипеж только начинается, всегда кажется, что это будет весело. Потом стыдно и противно. А вначале-то весело. И раньше сама она за спиной у Вали вместе с остальными смеялась над ней, острила.
Еще она вспомнила, как Анна Михайловна несколько дней назад подошла к ним, отвела Асю к окну и, глазами показав на Валю, сказала:
– Ты молодец, Ася.
– Я? – От неожиданности Ася заморгала, совсем как Валя у доски.
– Я всегда знала, что ты молодец, но ты меня еще больше удивила, – сказала Анна Михайловна и пошла по коридору.
На самом деле Ася не была молодцом. И хотя ей было интересно болтать с Валей и хотелось ей помочь, она по-прежнему очень скучала по Яне. Еще ей ужасно не хватало себя. Возможности, ни перед кем не оправдываясь, гулять одной, чтобы никто не шел рядом, или домой прийти раньше родителей и лежать смотреть кино спокойно. Иногда даже кричать хотелось, так не хватало времени, когда можно быть одной. Странно, что Валя не понимала и обижалась. То ли наелась одиночеством, то ли что другое.
После уроков Ася сказала:
– Я сегодня хочу одна гулять.
Она любила после школы сделать круг по центру, одна, с музыкой в ушах, ни с кем не разговаривая и нигде не останавливаясь.
Валя сглотнула:
– А давай я с тобой пойду, я тебе мешать не буду, я молчать буду.
Ася едва не закричала на нее. Как можно быть такой непонятливой?
– Завтра, – сказала она. – Сегодня я одна.
И потом, когда она поворачивала от набережной к памятнику воинам, Асе показалось, что вдалеке идет Валя. Не могла же она в самом деле пойти за ней? Ася отошла за угол и подождала, когда человек, похожий на Валю, пройдет мимо. Это оказалась не Валя, а похожая на нее бабушка, но, пока Ася ждала, она злилась на Валю так, что эта злость долго не могла выветриться из нее. Надо же было все испортить! Вот что за человек? И что теперь с ней делать?
Она все-таки набрала на ноутбуке два Валиных стихотворения, которые запомнила наизусть, и попросила маму показать знакомому поэту. Тот посмотрел и просил передать, что задатки есть, но надо много читать хороших стихов, а лучше всего – заниматься в литературной студии. Ася хотела рассказать Вале про студию, а потом забыла. Может, и хорошо, потому что вряд ли Валя решилась бы туда пойти.
А в конце мая Яна пришла в школу писать годовую контрольную по математике вместе со всеми. Она села на свое обычное место – рядом с Асей. Села, как будто ничего не произошло. Та – прежняя – Яна умела быть невозмутимой, даже когда ей было страшно и обидно. А о новой Ася еще ничего не знала.
Ася вбежала перед самым звонком, увидела ее, и у нее сразу же резко заболел живот. Яна даже не кивнула в ответ. Ася глубоко вдохнула, подошла и демонстративно села на свое место. Еще чего не хватало, пересаживаться. Оглядела класс в поисках Вали – та сидела на старом месте, на задней парте в самом углу, и смотрела в окно. Ася отправила ей СМС: «Все хорошо?», но Валя ей не ответила.
Ася не волновалась перед контрольной. Вчера она прорешала оба варианта с Инной, которая откуда-то достала нужные задания, поэтому сдала работу намного раньше срока и ушла в столовую. Валя ничего не решала и по-прежнему смотрела в окно. Яна, опустив голову, что-то быстро строчила в черновике.
Когда Ася, копошась в телефоне, допивала в столовой сладкий холодный чай, Яна села напротив. В руке у нее был такой же стакан чая.
Ася не могла понять, что в ее лице изменилось. Яна всегда была серьезной и спокойной, даже немного суровой. Ее вечно спрашивали, почему она такая грустная, даже когда на самом деле она грустной не была. А теперь вообще другое было лицо.
– Мы, наверное, уедем скоро, – сказала она.
Ася молчала.
– Папа хочет, чтобы мы все уехали, – продолжала Яна.
– Куда? В Москву?
– Нет, к морю. Он собирается слетать в Сочи, осмотреться. Что с работой, где жить, все такое. Но это только если мама захочет, а пока она отказывается, говорит: «Ну как Лешка тут без нас один останется?» Она к нему каждый день ездит. Может быть, когда здание снесут, легче будет, а то кто-нибудь из нас постоянно мимо… У папы его вообще из окна офиса видно. Я бы на его месте точно не смогла больше там работать. Хотя, по-моему, даже если здание снесут, я все равно буду его видеть на прежнем месте.
«Мне до сих пор кажется, что там продолжается пожар», – хотела сказать Ася, но не смогла. Вместо этого она спросила:
– А ты хочешь уехать?
Яна ответила равнодушно:
– Не знаю. Наверное, хочу.
– Ты не поедешь летом в Москву со школой?
– Меня не отпускают. Хотя даже деньги на билеты зимой сдали, но передумали.
– Меня тоже не отпустили. Даже Валя едет, даже ее отпустили, а меня нет.
– Я бы и сама не поехала, я до сих пор ни с кем нормально не могу. Понимаешь? – Яна посмотрела на Асю.
Больше она ничего не говорила, пока не допила до дна чай. На донышке он самый сладкий, будто с сиропом.
– Я забыла, какой здесь ужасный чай, – сказала Яна, поднимаясь со стула. – Я пойду, я и так уже задержалась. Я тебе позвоню.
В ожидании следующего урока Ася вернулась в холл, кинула под ноги рюкзак и села на подоконник. Она написала маме, что заболела голова после контрольной и можно ли уйти. Одноклассники толпились рядом и спорили о том, виноваты ли пожарные, которых арестовали, могли ли они что-то сделать или нет и что надо было сделать на их месте на самом деле.
В холле было полно народу, Ася высматривала в толпе Валю, но не могла ее найти. А за окном шли люди. У кого-то уроки уже закончились, а у кого-то тоже закончились – только, например, двадцать лет назад, – и они уже и не помнили, кто на кого обижался в школе. Когда бывало совсем тоскливо, Ася представляла, что прошло пять лет, она студентка, у нее новые друзья, вечером она идет по набережной при свете фонарей и слушает музыку, и ей хорошо.
Дальше не думалось в таком шуме. Мама ничего не ответила, и Ася пошла на урок. Вали не было, Ася нервничала и постоянно оборачивалась, будто Валя могла внезапно появиться из ниоткуда. На сообщения она не отвечала.
Утром ненадолго проглянуло солнце, но день вышел пасмурный, скукоженный, крапчатый, как грязное стекло в автобусе. Вали снова не было в школе, и хорошо, потому что Ася не хотела ее видеть. Вчера вечером мама зашла в комнату к Асе, когда она смотрела на планшете мультфильмы Миядзаки, и сказала:
– Мне сегодня звонила мама Вали Мироновой. Валя отказывается ходить в школу, сказала, что ты со всеми вместе ее гнобила. Что там у вас случилось? Почему она обманывает?
Ася рассказала, как было на самом деле. Мама только вздохнула.
После уроков Ася ездила по городу на маршрутке от конечной до конечной. Из одного конца города в другой. От новостроек до промзоны. Она слушала музыку в наушниках и старалась ни о чем не думать. Как будто ее вообще нет и никогда не существовало.
Потом ей снова вспомнился тот день, когда они с Яной и Лешкой ходили в заброшенную общагу. Там неподалеку от входа лежала крупная дворняга, серая, клочкастая, худая как велосипед. Увидев ребят, она уставилась на них с непонятным выражением.
Яна и Лешка спокойно прошли мимо нее, а Ася остановилась. Ей показалось, что она этой собаке не нравится. Она собак не понимала и опасалась, потому что в первом классе в гостях у маминой подруги ей вцепился в ногу с виду безобидный плюшевый пекинес.
«Ты чего тормозишь?» – крикнула Яна, а Лешка добавил: «Ты просто иди вперед». Лешка тогда не знал, что случится с ним через полгода и куда ему предстоит шагнуть.
Ася не хотела, чтобы все подумали, что она боится собаки, и осторожно двинулась ко входу. Собака оскалилась, заворчала, и Ася остановилась и закрыла глаза, чтобы пройти вслепую. Ей казалось, что это будет не так страшно.
И почти сразу она почувствовала, как кто-то сжимает ее ладонь своей, шершавой и теплой.
– Иди! Отсчитай десять шагов, – сказал Лешка. – Глаза можешь не открывать. Держи меня за руку.
Когда Ася наконец открыла глаза, они уже стояли на крыльце общаги, а собака лежала в пыли, на том самом месте, где скалилась на Асю. До конца дня Ася продолжала чувствовать, как ее ладонь лежит в Лешкиной руке. И потом, когда случалось что-то неприятное, она представляла себе, как другая рука крепко ее держит и ведет: не бойся, я с тобой. Где найти надежную руку, нужную и ей, и Яне, и, так уж и быть, Вале?
Маршрутка въехала на мост. Ася крепко сжала правой ладонью левую и так держала ее до самого дома.
Глава шестая
Hi, Yana! I haven’t seen you for ages![1]
Помнишь, как раньше мы писали друг другу открытки из поездок? Твои до сих пор хранятся у меня в столе, в большом конверте. В июне я их там нашла и долго разглядывала. Мне сразу захотелось куда-нибудь уехать и отправить тебе открытку.
Но потом я подумала, что письмо, наверное, лучше. Настоящее бумажное письмо. Я никогда такие не писала. Мама говорит, что в моем возрасте у нее было много друзей по переписке из разных городов. Они обменивались статьями про всяких актеров и группы, но и просто о жизни тоже писали. Мама до сих пор дружит с одной девочкой из тех, с кем раньше переписывалась. Хотя теперь она вовсе не девочка, а как мама и живет в Америке. Мама обещает, что мы когда-нибудь поедем к ней в гости.
Но пока мы с мамой поехали в Крым! Может быть, ты уже об этом знаешь, потому что я как нормальный человек везде выкладывала фотографии, но давай притворимся (раз уж я пишу бумажное письмо), что это для тебя новость. В общем, мы приехали в гости к маминому младшему брату, дяде Толе. Раньше он жил в Москве, а потом решил переехать к морю и позвал нас в гости. Дядя Толя открыл здесь столовую и гостевой дом. Он называет его домовладением, это такие комнаты, которые он сдает отдыхающим. Например, нам. Представь себе длинный одноэтажный дом, в нем четыре или пять комнат типа гостиничных номеров, и из каждой выход во двор. Кухня общая, в отдельном домике. А во дворе стоят столы со скамейками, есть беседка, и еще телевизор есть. Только его никто не смотрит.