Асе было неуютно. Она словно зашла в чужую спальню, куда совсем не хотела заглядывать. А там кровать незаправленная и колготки со стула свисают.
– Гену я могу понять, – продолжала Марина. – Ну ладно, со мной он может не разговаривать, переживу, но с отцом-то? Вот мы его пригласили, он приехал, Толя обрадовался, а Гена ему ни слова нормально. Только сквозь зубы, только с издевкой. Надо же как-то привыкнуть уже… А он такой принципиальный. Нет, вот как приехать к нам и жить бесплатно, друзей своих пригласить – так это пожалуйста. А как два слова в день сказать по-человечески родному отцу – это сложно.
– Марина, – перебила ее Ася. – А это у вас что? Можно посмотреть?
На одной из полок, рядом с чайным сервизом, Ася увидела несколько фигурок. Миниатюрная Эйфелева башня, у них дома была такая же. Русалочка на камне. Нефритовая лягушка. И фарфоровая статуэтка высотой с палец: маленькая балерина. Ася подошла ближе: она! Светловолосая, с двумя бантами, с задумчивым лицом. У мамы дома была такая же, мама любила с ней играть, хоть это было нельзя, и в конце концов разбила. Мама недавно вспоминала об этом и хотела купить статуэтку в интернете, нашла ее и показала Асе, но пока не купила – как выяснилось, стоила она очень дорого.
– Откуда это у вас? – спросила Ася.
– Толя привез из Копенгагена.
– Балерину?
– Нет, балерина вроде бы очень старая, ее Толя купил, потому что у его мамы была такая. Он мне говорил, что однажды они с сестренкой, то есть с твоей мамой, играли с ней и нечаянно разбили, а их мама так сильно расстроилась, что он решил: вырастет и купит ей такую же. Он вырос и купил, но уже после того, как мама умерла.
Ася вспомнила, как мама говорила: «Разбила я, а наказали почему-то Толика! Родители решили, что это он!»
– У моей бабушки тоже была балерина, наверное из этой же серии, – балерина, надевающая пуанты, – вспомнила Марина. – И мне все хотелось проверить, снимаются у нее туфельки, как у кукол, или нет. Мне вообще нельзя было ее трогать, даже самой сервант открывать и смотреть было нельзя. Только когда бабушка стояла рядом. Она мне миллион раз показывала, что пуанты не снимаются, а я думала: при взрослых-то всегда всё иначе, а вот если мне самой! А потом бабушка подарила ее другой девочке. К ней ходила ученица, бабушка же пела всю жизнь и брала учеников, и вот, когда эта девочка поступила в консерваторию, бабушка так была за нее рада, что достала балерину из серванта и подарила ей. А я сидела в другой комнате и делала уроки, и когда я услышала – я плакала, Ася, представляешь, так было обидно, что не мне подарено. Уж лучше бы я ее разбила.
Марина покраснела и замолчала, потому что в кухню вошел Геннадий.
– Гена, – помогла ей Ася, – хочешь чаю? Я сегодня сама испекла печенье.
– Я не ем печенье. Папы нет?
– Он уехал в город, – отозвалась Марина.
Ася вскочила:
– Ген, ты сейчас куда? Я пойду на море. Может, мы…
– У меня свои дела, – ответил Генка и вышел из кухни.
Ася выскочила за ним во двор, едва не наступив на кошку, но догонять не стала. И возвращаться тоже не захотела.
Ася пошла на центральный пляж и по пути поняла, что ей страшно хочется тех самых вкусных золотистых чебуреков, какие она ела несколько дней назад. Она заглянула на рынок, который тянулся вдоль пляжа, с удовольствием съела пару чебуреков с сыром, скормила третий бродячей собаке и внезапно купила надувной матрас, который давно хотела и на который не соглашалась мама. Розовый. Где его продали, там и надули. Ася дошла до дальнего пляжа, туда, где видела лошадь, бросила вещи недалеко от воды и вошла в море, толкая матрас перед собой.
День был жаркий, вода с утра успела нагреться. Ася вскарабкалась на матрас и закрыла глаза. Ее качало море, мягко, будто на руках, и она понемногу успокаивалась, прогоняла из мыслей и Генку, и Марину, и неприятное знание, что совсем скоро придется лететь домой. Она медленно считала до тридцати и открывала глаза, смотрела на горизонт и снова зажмуривалась, чтобы по-настоящему ощутить, какое море сильное, качает ее, будто щепку, как оно дышит – вдыхает и выдыхает, на вдохе толкает матрас к берегу, на выдохе – относит от него. Потом Ася вышла на берег, легла на матрас, позвонила маме и рассказала, что ее никто не обижает и что она не гуляет допоздна, ни с кем не знакомится и не ест уличную еду.
По морю скользило серебро, солнце, как ни повернись, слепило глаза. Вдоль горизонта шел маленький, будто игрушечный кораблик. Словно вообще все было ненастоящим.
Парень с лошадью снова не пришел, и Ася уже не была уверена, что не выдумала его. Она вскользь подумала, что, если бы увидела его где-нибудь в поселке одного, то есть без лошади, она бы его и не узнала.
Ася достала из рюкзака темные очки, которые только вчера купила. Крупные, в половину лица. Мама бы не оценила, она говорила, что Асе идут только небольшие узкие очки. И теперь Асе нравилось, что она купила именно те, что хотела сама, а мама не видит, какие у нее очки, и не может высказать свое ценное мнение.
Нагревшись, Ася снова нырнула в море, уже без матраса. Она плавала до буйков и обратно, пока руки и ноги не напитались морем и не налились усталостью. Тогда она вышла из воды и рухнула на матрас. Сквозь усталость почувствовала: что-то не так, но что именно – поняла не сразу. А когда поняла, ее затрясло, несмотря на жару. Ася вскочила на ноги, осмотрелась вокруг, оттащила в сторону матрас. Рюкзака под ним не было.
Слезы потекли сами собой, кажется, еще до того, как Ася снова начала соображать. Паспорт в ее комнате, в тумбочке, деньги там же – Ася не носила с собой сразу всё, хоть на это ума хватило. Что пропало: сам рюкзак (любимый, сшитый на заказ девочкой из «Инстаграма»), очки, которые ей так понравились, а главное – телефон. Ася натянула одежду на мокрый купальник, подхватила матрас – дурацкий, неудобный – и быстро пошла по пляжу, озираясь.
Украли? Вряд ли. На море не могло случиться ничего плохого. Кто-то пошутил? Дядя Толя, в воспитательных целях? Глупо. Он же уехал до вечера. Генка? В его духе шутка. Три года назад, когда Ася с родителями приезжала в гости к дяде Толе, Генка потихоньку взял ее телефон и поменял все рингтоны на дурацкие. Все-таки Генка? Если он, она его убьет! На всякий случай посмотрела в кустах: мусора там полным-полно, а рюкзака – не было.
Она глубоко вздохнула, сказала себе, что глупо плакать из-за вещей – ну рюкзак, копеечные очки, ну телефон, даже если они правда пропали, ну и что же, дома ее отругают и купят новые. Она два телефона разбила и один потеряла, новый ей купили год назад и обещали, что, если снова посеет, будет ходить со старым маминым, десятилетней давности. Ася знала, что пожалеют ее, все равно купят нормальный. Но слезы сами собой текли. Придется звонить родителям, как-то объяснять, что случилось, что она тетеря, ее ведь предупреждали – а она плавала в свое удовольствие, за вещами не следила. Она совсем не ожидала, что кто-то может поступить с ней так, что море может с ней – вот так.
Ася представила себе, как незнакомый пацан в какой-нибудь подворотне брезгливо вытряхивает содержимое ее рюкзака, как летят на землю монетки, карамельки, которые остались с самолета, блеск для губ, пудреница, влажные салфетки, всякая другая мелочевка, и ей стало так обидно за рюкзак, за свои вещи, как будто это саму Асю потрогали чужими грязными руками. Нет, пусть это будет Генка! Она его убьет, конечно, а потом еще раз убьет, но пусть это будет он!
Ася вбежала в свою комнату и – глупость какая – открыла шкаф, посмотрела, не там ли ее рюкзак. Генка вполне мог взять у дяди Толи запасной ключ и спрятать Асин рюкзак у нее же в комнате. Но рюкзака не оказалось ни в шкафу, ни под кроватью, и Генки тоже не было, его комната стояла запертой. Ася прошлась по двору, стукнулась в дядину дверь – никого. Только у жильцов плакал ребенок, который не хотел днем спать. Ася ушла к себе, легла носом в стену и стала ждать.
Наконец во дворе послышался Генкин голос. Ася расчесалась, умыла зареванное лицо и вышла из комнаты. Генка стоял у калитки. Был он не один, а с двумя парнями, которые доставали сумки из багажника ярко-желтой машины. Точнее, один вытаскивал сумки, а второй – арбузы. Ася подошла к Генке и похлопала его по плечу.
– Ладно, – спокойно сказала она. – Пошутил, и хватит. Теперь отдавай.
– Что? – не понял он.
– Отдавай, говорю, хорош прикалываться!
– Ася, детка, у тебя температура? – Он потрогал ее лоб. – Ты бредишь? Опять перекупалась? Я у тебя ничего не брал.
– А я знаю, что брал! – упрямо повторила Ася.
– Ну всё, всё. – Он отвел ее от калитки. – Давай не сейчас. Вон, видишь, это мои друзья. Не мешайся под ногами. Иди отдохни.
– Рюкзак сюда гони! Я дяде скажу!
– Не брал я твой рюкзак, ты чего вообще? Я что, по-твоему, придурок – чужое брать?
– А где ты был? На пляж ходил?
– Я в город ездил, вон тех людей встречал. Эй, ты чего? Ты чего ревешь-то? Ась, мне правда некогда с тобой сейчас! Ты попозже выходи есть шашлык и арбузы!
Дядя Толя приехал только к вечеру и сразу стал помогать ребятам с готовкой. Ася сидела в беседке, смотрела, как он за соседним столом возится с мясом, нанизывая его на шампуры, и не знала, с чего начать разговор. Наконец она подошла к нему и села рядом.
– Помочь решила? – спросил дядя. – Не надо, без тебя справимся. Что у тебя нового? Где сегодня была?
Снова слезы, как назло.
– У меня телефон украли на пляже, – с трудом проговорила Ася.
– Так, никуда не уходи, я сейчас.
Через пять минут дядя Толя вышел из дома с коробкой.
– Это мой старый айфон, забирай. Симку завтра с утра сообразим. Больше ничего не украли? Паспорт, деньги?
– А он вам разве больше не нужен?
– Нет, не нужен, я недавно новый купил. Пусть будет тебе подарок на день рождения. Напомни, у тебя скоро день рождения?
– В феврале.
– Ну, значит, на прошлый день рождения. И с тем телефоном ты тоже пока не прощайся, есть у меня кое-какие подвязки. Главное, не переживай. Как говорила моя мама – твоя бабушка, – спасибо, Боже, что взял деньгами. Ася! Не надо мне тут слёз! Ася, ты слышишь меня?