– Спокойной ночи, – сказала Ася и ушла в свою комнату.
Отложив на ночь телефон и погасив свет, Ася подумала, что завтра они наверняка поедут еще в какое-нибудь красивое место. Все вместе. Она обеими руками обхватила себя и представила, что она снова на носу катера, летящего в море, к горизонту. А потом – что сидит на берегу, закопав ноги в песок, и смотрит, как Вадим и Паша выходят из воды, и рядом с ней уже лежит арбуз, который купил Генка у входа на пляж.
Утром оказалось, что они уехали без нее. На Беляус[4], сказал дядя Толя, на весь день. Ее не позвали. Когда дядя предложил взять и ее с собой, Генка отказался. «Мы же ее вчера уже брали!»
– Ну что поделать, я же не мог его заставить, – говорил дядя. – Взрослый человек. У них там своя компания, свои разговоры. И потом, с ними была еще какая-то новая девушка. Вы все равно поместились бы в машине, но Геннадий решил, что они сегодня без тебя. Я надеюсь, он тебе ничего не обещал?
Ася мотнула головой и отхлебнула чаю. Она почувствовала себя так, словно несколько дней не спала. Как мягкая кукла, у которой не гнутся руки и ноги. Она добавила себе сахара и снова отпила, но чай оставался горьким. Сейчас она доест омлет, пойдет к морю одна. Как она уже делала не раз, и было спокойно и хорошо. Кроме того дня, когда утащили рюкзак. А сегодня словно дыра внутри, так не хватает кого-нибудь живого рядом, и в ней ветрено, в этой дыре. А дыра не ровная, а с острыми царапучими краями.
И ладно бы кто-то – Вадим, Генка, да хотя бы Паша – подошел и сказал ей по-человечески, что сегодня они едут без нее. Ася бы поняла и не обиделась. Но вот такое… Будто ее нельзя принять в компанию, будто она обуза, маленький ребенок! Как будто она вчера так уж сильно им мешала!
Вспомнилось, как папа купил новый комод. Комод привезли разобранным, то есть в виде досок, всяких винтиков, ручек, креплений и прочих деталей. Субботним утром папа с большим энтузиазмом принялся его собирать и сказал, что управится до обеда. В общем, к вечеру комод стоял на нужном месте, но у папы осталась одна лишняя деталь. Он раз пять собирал и разбирал комод, и все время у него оставалась одна и та же деталь. Папа так и не догадался, куда ее приткнуть. Может быть, она вообще была от какого-нибудь другого комода.
Ася постоянно чувствовала, что она такая же лишняя деталь.
– Выспалась? Не болит больше?
Это дядя Толя спросил у Марины, которая незаметно вошла на кухню и стала мыть яблоко.
– Все хорошо, – тихо, будто испуганно, ответила Марина. Она была еще в халате, в розово-глянцевом, на завязках.
– Я сегодня вечером в город к ребятам. Надо решить вопрос до конца недели, иначе закошмарят. Я вернусь очень поздно, может быть, заночую в городе.
Марина тоже налила чаю и села за стол. Она не грызла яблоко целиком, а разрезала его на тонкие ломтики и рассеянно их жевала.
– Я пойду, – сказала Ася.
– Ты на море новый телефон не бери, переставь симку в старый, – посоветовал дядя. – Второй раз может не найтись.
Ася кивнула и вышла. У дверей ее встретила кошка и начала тереться о ноги. Ася присела на корточки и запустила руки в густую рыжую шерсть – лекарство от грусти.
– В понедельник они будут здесь, значит, до конца недели все нужно утрясти, – услышала она дядин голос.
– Думаешь, получится? – спросила Марина.
– Тебе-то точно беспокоиться не о чем. Обычная проверка. Только уже надоели. Ходят и ходят, работать не дают, и всё-то им не так, а сделаешь, как говорят, – приходят другие и выясняется, что надо было совсем по-другому. И проемы им дверные узкие, и запасной выход заперт. Ну это ладно, откроем. А еще пишут, что стройматериалы в проходе перед запасным выходом навалены. Где же их еще хранить? В июне приходили злые, бумагу накатали на десять листов, читать не перечитать. Ведут себя так, будто этой стране не нужен малый бизнес.
– Опять закрываться? Опять ремонт?
– Не знаю. Можно и по-другому, ты же понимаешь. Ремонт выйдет дороже. Еще ж и в самый сезон. Если все начать переделывать, то можно вообще закрыться и не работать. Да ты не переживай, зайка! Ты что так нервничаешь? Первый раз, что ли? Обычные рабочие вопросы. Мне юриста толкового обещали…
– Там же не может быть как в «Горизонте», правда?
Ася выпустила кошку и замерла, обратившись в слух.
– Да конечно! Ты что сравниваешь? Просто кто-то очень хочет или получить с меня деньги, или чтобы я намучился с проверками и закрылся. Потому что место у нас хорошее. Будь там что-то действительно опасное, я бы первым побежал исправлять. Все будет хорошо.
– Толя, ты, конечно, лучше меня в этом разбираешься. Но ведь есть правила. Что можно, что нельзя.
– Правила есть. Но чтобы вести дела удачно, надо понимать, какие правила соблюдать обязательно, а какие можно нарушить, где-то закон обойти хитрыми способами, где-то чисто по-человечески договориться. Обязательно думать надо. Самому оценивать. А не тупо смотреть в книгу и шпарить по инструкции, в которой кто-то решил за тебя, что такое хорошо и что такое плохо. Но и не на авось надеяться, а думать головой. Ты отдыхай. Это обычный рабочий вопрос, – повторил он. – Я все устрою как надо.
Лицо стало очень горячим, сердце билось под ключицами. Слова теснились в горле вперемешку со слезами. Ася распахнула дверь и влетела в дом.
– У моей подруги был брат, – начала она, глядя в пол и стараясь не плакать. – Такой же, как Гена. Умный очень, все хотел успеть, все его любили. Он пошел в кино со своей девушкой. Он не вернулся домой, он даже не позвонил, чтобы попрощаться, как другие люди. То есть он до последнего надеялся выбраться. Его нашли под запертой дверью запасного выхода. А всего там, внутри, во всем торговом центре, осталось шестьдесят человек. И дети тоже. Там были даже очень маленькие дети. Есть семьи, у которых все дети там – двое, трое. Вы себе хотя бы представить такое можете? Потому что я не могу. А это было. Дети звонили родителям и прощались. Маленькие дети, гораздо младше меня.
– Ты что, Ася? Я же вообще не о том. Ты что же, подумала, что я…
Ася вытерла щеки и заговорила быстрее:
– Ты все устроишь как надо! Другие тоже всё устроили! Другие особо одаренные люди однажды решили, что их выгода важнее, чем чужие дети. Что они самые умные и лучше знают, какие правила можно нарушать. Такие же, как вы. – Она бросилась к двери. – Я больше не могу на вас смотреть, мне противно, просто не могу больше!
Дядя Толя рванулся за ней, развернул за плечи и схватил за запястья. Ася закрыла глаза, чтобы не видеть его. Ей показалось, что он ее ударит. Но он не ударил, даже ничего больше не сказал. И почти сразу отпустил.
– Ася, давай поговорим спокойно! – крикнул он ей вслед. – Ну хочешь, прямо сейчас доедем до столовой, я тебе покажу, что все безопасно!
Вбежав в свою комнату, Ася бросилась на кровать и позвонила маме.
– Я хочу уехать раньше! – закричала она. – Ты можешь поменять билет? Нет! Меня никто не обидел! Просто мне здесь очень плохо! Я хочу домой!
Она выслушала, что билет поменять нельзя и можно только купить новый, что ее рейс – ближайший прямой, а лететь с пересадками ей нельзя ни в коем случае, и отключила телефон. До отлета оставалось четыре дня плюс день, который уже начался. И придется как-то находиться рядом с ними со всеми. Если повезет, то не рядом, а неподалеку.
Ася решила на весь день уехать в город, но, пока полчаса ждала автобуса, передумала и направилась к морю. Не купаться, а так, охладиться после торчания на остановке. Сняла сандалии и пошла по кромке воды влево, туда, где еще не была.
Кажется, прошло больше часа. Пляж тянулся очень далеко, а когда он закончился, начался берег, заросший низкой травой. Вдали виднелась ладонь обсерватории, повернутая к небу. Людей – никого. Вдоль берега цепочкой шли четыре толстые чайки.
Ася смотрела на море. Ей казалось, что в следующий раз она увидит его очень нескоро, и хотела насмотреться сразу надолго. Белые барашки добегали до нее, хватали за ноги и возвращались обратно. Вскоре в шуме волн Ася стала слышать неразборчивые, перебивающие друг друга голоса. Среди них мамин: «Немедленно вернись и попроси прощения!», папин: «Ты, конечно, во всем права, но стоило быть повежливее», снова мамин: «Мне за тебя стыдно», дяди Толи: «Все в порядке, это юношеский максимализм, я и сам таким был», Янин: «Спасибо», Анны Михайловны: «Ты молодец, Ася», Генкин: «Ну ты даешь, малышка» и еще чей-то – едва слышный: «Возьми меня за руку».
Глава одиннадцатая
Ася спала, когда в дверь постучали, и ей там, во сне, подумалось: снится, что стучат. Сон не отпускал, наплывал волнами, но стучали всё настойчивее и громче, и стало ясно, что стучат наяву.
Она никому не хотела открывать, потому что вчера вечером несколько раз приходил Генка, принес инжир, звал гулять, играть в «Гномов-вредителей», предлагал пойти со всей компанией в кафе, через два часа еще зачем-то приходил, вконец ей надоел, и она уже не отзывалась.
В дверь снова постучали. На часах без четверти два.
– Открой мне, Ася, пожалуйста. Это Марина!
Ася в полусне открыла ей. Марина тенью скользнула в комнату и, скрючившись, села на вторую, заправленную, кровать. Она снова была в том же халате, что утром. И босиком.
– Ась, я боюсь, – сказала она. – У меня живот болит очень сильно.
– А где дядя?
– Толя остался в городе ночевать. Я ему звоню, звоню, а он недоступен, – Марина поморщилась, прижав руки к животу. – Можно я тут у тебя лягу? Я не хочу одна в доме.
– Наверное, врача надо вызвать?
– Да нет. Не до такой степени болит. Мне нужно просто немного полежать спокойно. Скоро пройдет. Я думаю, что пройдет.
Марина вытянула из-под себя покрывало и укрылась им. Она подтянула колени к груди и спрятала лицо в локтях.
– Ты спи, – сказала она глухо, – не обращай на меня внимания, я тоже скоро усну.