— Ну, с голоду ни один из вас не умрет, — сказал тот. — Давайте! — Он улыбнулся. — Боитесь растрясти свои сбережения, что ли?
Продолжать препирательства было неприятно, и все же Ричарду не хотелось отступать перед таким напором.
— Будем играть по-старому, — сказал он, — меня это вполне удовлетворяет.
— А меня нет. Мне нужно уходить. Так я скорее разделаюсь.
Это, безусловно, звучало заманчиво. И сказано было не просто, а со значением; Ричард заметил, что Маргарет слегка покраснела.
— Давайте компромисс, — сказал Ричард, — шесть пенсов стук, пенни очко.
— Три партии, — сказал человек, уже совсем бесцеремонно, — две по-вашему, одну по-моему. Справедливей некуда.
— Но я не хочу играть по такой ставке.
— Ничего. Не разоритесь!
— Но… меня удовлетворяет прежняя ставка… по-моему, глупо залезать так высоко.
— Метнем! — Человек положил пенни на ноготь большого пальца, приставив к нему ноготь указательного. — Орел — играем по-моему, решка — по-вашему.
— Нет!
Монетка по-прежнему лежала на двух обломанных ногтях. Ричард заметил, что они не только обгрызены, они были все в трещинах, черными полосками расходившихся от бледных лунок, будто на них наступили подбитым гвоздями сапогом. От вида этих ногтей Ричарда замутило.
— Смотрю я на этот пенни, — сказал человек, — и думаю: скучно ему, наверное, сидеть так без дела. Дам-ка я ему попрыгать.
Он щелчком подкинул монетку в воздух, поймал ее на ладонь правой руки и тут же шлепнул на тыльную сторону левой. Затем открыл монетку.
— Орел, — сказал он. — Моя взяла. — И положил монетку рядом со своей кучкой. — Пусть дама перемешает.
Маргарет посмотрела на Ричарда и не шевельнулась. И вовсе я не боюсь этого человека, уверял он себя, — да так оно и было, поскольку возможность драки не страшила его. Испытывал он не страх, а какое-то другое, непонятное чувство, хотя, собственно, что тут могло быть непонятного: он должен уметь постоять за себя, не копаясь в мотивах; столкновение все равно неизбежно, но так оно хоть было бы оправданно, тогда как сейчас даже Маргарет, как он видел, была озадачена его странной несговорчивостью при полном неумении настоять на своем. Не навязывай волю свою ближнему своему!
— Ладно!
Маргарет перевернула кости рубашкой вверх и перемешала их. Эдгар закурил сигарету, затем аккуратно положил ее на край пепельницы, словно ружейный патрон, который должен быть под рукой в решающий момент. Снаружи доносился шелест автомобильных шин, мальчишеские возгласы: «Пасуй сюда, да сюда же!» — и хлюпающий удар футбольного мяча о стену. Неизменные часы в баре: сколько раз их тиканье было единственным звуковым дополнением к их разговору. Мелодраматическое тик-так. Весенний сумрак быстро сгущался, но игра теней скрадывалась двумя горевшими электрическими лампочками, ярко-желтыми под белыми абажурами.
Они разобрали кости и начали первую партию. Эдгар, ссутулившись, привалился к стойке, возле которой он совсем еще недавно стоял, выпрямившись во весь рост, напряженно вглядываясь в темные прямоугольники, один против всего света и колеса фортуны. Овчарка свернулась у его ног; безо всякого повода с ее стороны он пнул ее в бок твердым носком сапога. Забытая сигарета дымилась сама по себе, и длинный стебелек пепла подкрадывался все ближе к коричневому мундштуку.
Маргарет выиграла первую партию, но досталось ей немного — всего три шиллинга. Во второй партии Эдгар остался с шестеркой, тройкой и «дублем-пять», успев дважды «постучать» — это стоило ему одиннадцати шиллингов и шести пенсов, достались они Ричарду.
— Давайте метнем, кому начинать последнюю партию, и удвоим ставки, — сказал Эдгар.
— Нет, — сказала Маргарет, — вы как хотите, а для меня ставки и без того высоки.
— А вы что скажете? — спросил он Ричарда.
— Я с ней согласен.
— Еще бы! При таком выигрыше и я бы с кем угодно согласился.
— Ну, знаешь, Эдгар, — сказала Маргарет, — ты же сам хотел повысить ставки. И проиграл, только и всего.
— А этого разве мало? — Он улыбнулся ей. — Ну давай, ты и твой кавалер не обедняете, если мы сыграем по два шиллинга стук и шиллинг очко.
— Нет, я не буду.
— Ну что ж, — сказал Эдгар, сунув в рот окурок и осыпая пеплом пол, — придется нам играть вдвоем, так, что ли?
Он шумно перемешал кости, не подымая глаз от доски. Затем протянул кость Ричарду, тот в свою очередь протянул одну кость ему. Начинал тот, у кого была старшая, и снова Ричарду повезло.
— Видно, мамаша вам ворожит. Поехали!
Пока они играли, Маргарет перетирала стаканы, вымытые после первого наплыва посетителей. Напряженная складка, появившаяся у губ, когда Ричарда назвали ее кавалером, так и не исчезла; если не считать этого, она была спокойна и сдержанна, как обычно. Она уступала Дженис в красоте, но глаза у нее были серые, овал лица тонкий и едва заметная впалость щек отнюдь не грозила в близком будущем стародевьимя морщинами. То обстоятельство, что она не была замужем, казалось ему совершенно нелепым, загадочным даже, и невозможность проникнуть в эту тайну — о чем ясно говорило все поведение Маргарет — только распаляла его любопытство.
Партия по новой ставке шла медленно. Оба «стукнули» по разу, отчего на доске появилось четыре шиллинга. Выиграл партию Эдгар, но Ричард остался с «дублем-один» и, следовательно, должен был доплатить всего два шиллинга.
Эдгар взял деньги и начал снова перемешивать кости.
— Пять шиллингов — стук, шиллинг — очко, — сказал он, не глядя на Ричарда.
— Нет, спасибо, — ответил Ричард, — с меня хватит.
— А с меня нет, — возразил Эдгар, — я хочу отыграться.
— Если вы хотите получить обратно свои деньги, пожалуйста, забирайте их, — сказал Ричард. — Но игру я кончил.
Эдгар перестал мешать кости и поднял глаза. В каждом жесте его была нарочитость; сам отлично сознавая угрозу, крывшуюся за этой нарочитостью, он несколько переигрывал и от этого постепенно становился смешон.
— Вы хотите сказать, что предлагаете вернуть мне мой проигрыш?
— Да, уж лучше, чем продолжать игру.
— Вы что, думаете, я совсем уж до ручки дошел?
— Нет, — ответил Ричард, — отнюдь.
— Так вот, я дошел, — с расстановкой сказал Эдгар.
Ричард взял свой стакан и отпил из него; ободок был твердый и холодный, пиво не спеша лилось в горло. Эдгар повернулся в сторону Маргарет, чтобы посмотреть, оценила ли она по достоинству его остроумный ответ, но она по-прежнему стояла к ним спиной.
Он тоже отхлебнул пива.
— Значит, шабаш?
— Боюсь, что так.
— Боитесь? С чего это вы забоялись?
— Я не хочу больше играть.
— Значит, не хотите уважить.
— Совершенно верно.
Эдгар ухмыльнулся, но ухмылка опять не достигла цели. Момент затеять ссору каким-то образом был упущен. Ричард убедился, как легко бывает одержать верх и как это, в общем, неважно.
— Выпьем? — предложил он.
— Давайте! Только что-нибудь покрепче.
— Прекрасно. Виски?
— Можно.
— Двойное, пожалуйста, Маргарет.
Она надавила рычажок под бутылкой и, после того как определенное количество виски налилось в стакан, надавила на него еще раз. Эдгар осушил стакан одним глотком, кивнул, стегнул собаку поводком и ушел.
Ричард сгреб деньги. Он выиграл около тридцати шиллингов. Монеты с трудом умещались в обеих горстях.
— Не могли бы вы обменять все это на пару бумажек?
— Я дам вам фунтовую бумажку, которую он у меня разменял.
— Я положу ее отдельно — пусть при случае отыграет. — Он улыбнулся.
— С какой стати?
— Ну, он…
— Он, по всей вероятности, зарабатывает не меньше вашего. Тратит по-другому — вот и вся разница.
— Неужели столько же?
— Он должен получать шиллингов двадцать пять в неделю как разнорабочий. Он работает сдельно на строительстве дорог.
— Ну а зимой как?
— Не беспокойтесь, он себя в обиду не даст. — Маргарет улыбнулась. — Теперь такой народ.
— Может, вы чего-нибудь выпьете?
Он еще ни разу не угощал ее. Значение, которое он придавал ответу на свой вопрос, ему самому показалось несуразным. Он не выдержал и расхохотался.
— В чем дело?
— Я просто подумал… — Ричард помедлил, — для меня очень важно, чтобы вы разрешили мне угостить вас.
— Ну, раз так, я выпью шотландского виски.
— Тогда и я тоже, если вы мне нальете.
— Отчего же не налить. — Она рассмеялась. — У вас такие веселые глаза, а разговариваете вы ужасно серьезно. Знаете, — прибавила она, — мне кажется, вы нарочно нарываетесь на неприятности. Вроде Эдгара.
— А он нарывается?
— Вечно затевает драки. Он бы и на вас полез, если бы не побоялся, что ему и в наш бар закроют вход. Его здесь, в городе, уже почти никуда не пускают.
— Понятно. Новое подтверждение тому, что инстинкт самосохранения действует во спасение всех окружающих. Популярная теория.
— Я тоже ничего оригинального в этом не вижу.
— Сколько вы еще пробудете здесь? — внезапно спросил Ричард.
— Несколько недель. А может, месяцев. Очень приятно пожить спокойно, после того как намотаешься как следует.
— И вы тоже?
— Нет. — Она покачала головой. — У меня теперь вроде бы все ясно. Мне нравится здесь свежий воздух, я люблю днем гулять — и проводить время с людьми, среди которых выросла. И все же здесь будто стоишь на месте, а не движешься.
— А может, оно и лучше — стоять на месте?
— Нет!
— Вы уверены?
— Да, конечно.
— Но лучше, чем если вас остановят — вот так, обухом по голове?
— Думаю, что да. Но не очень-то многих людей останавливают обухом по голове! — Она улыбнулась, подняла стакан и не отрываясь выпила.
— Впечатление, будто у вас на все готов ответ.
— Впечатление? — Она помолчала. — До чего ж легко создавать впечатление. — Но это было сказано вскользь, без намерения вызвать Ричарда на дальнейший разговор.
— А теперь мне пора идти готовить ужин, — сказала она, — спасибо за угощение.