одимые приказания.
В общем, через несколько мгновений десяток воинов, в хорошем темпе рванувший к воротам, вцепился в запирающий их здоровенный брус…
…Наблюдать за тем, как Томас ведёт себя в дороге, было довольно забавно: двадцатидвухлетний парень, пытающийся меня охранять, ни на секунду не отрывал взгляда от придорожных кустов. При этом он то и дело хватался за свой топор и периодически пускал своего коня рысью, чтобы первым осмотреть чем-то не приглянувшееся ему место. Вспомнив, что ему приходилось подрабатывать в охране купеческих караванов, я слегка расстроился — на мой взгляд, в его профессиональной подготовке были значительные пробелы. Слишком большие для того, чтобы продолжать считать его профессионалом.
Во-первых, несмотря на то что он старательно обращал внимание на поведение птиц, он не различал, что вызывает их беспокойство в тот или иной момент. Во-вторых, вглядываясь в заросли, Ромерс не реагировал на изменение цвета листвы придорожных деревьев и кустов. В-третьих, он довольно долго определял места, где могли бы сидеть лучники или арбалетчики. И, соответственно, постоянно подставлялся под возможный выстрел. Поэтому, добравшись до очередного места, удобного для устройства засады, я попросил его придержать коня и вкратце обрисовал ему основные правила, используемые разбойниками при подготовке места нападения на купеческие караваны. А потом выдал кое-какие рекомендации по траектории движения на подобных участках дороги и первоочередным действиям при начале атаки.
У Тома отвалилась челюсть. Дослушав мои объяснения, он хмуро почесал затылок, сплюнул и, расстроенно посмотрев на меня, пробормотал:
— Мда… Смотреть меня научили, а видеть — нет…
— Именно… — кивнул я. — Видишь вот эти кусты? Присмотрись к ним внимательнее. Видишь, на них листва слегка пожухла, а вот там, чуть поодаль — нет. О чём, по-твоему, это говорит?
— О том, что они неживые? Срезали где-то в лесу и вкопали в землю? — побледнел Ромерс.
— Угу… — усмехнулся я. — Не дёргайся: сейчас за ними никого нет.
— Потому что птицы спокойны?
— Не только: оглянись вокруг! На дороге пусто. Какой смысл сидеть в засаде, если в такую погоду большинство путников отсиживаются на постоялых дворах?
— Ну да… Действительно… — Томас тяжело вздохнул и, надвинув на голову капюшон, расстроенно добавил: — А я всю дорогу ломал себе глаза…
— И правильно делал — бережёного Бог бережёт. И капюшон ты сейчас надел зря… Дождь и так скрадывает звуки, а в нём ты вообще ничего не услышишь…
— Так вы же сами сказали, что непогода…
— Да. Сказал. Но это не повод расслабляться… Воин ты или кто? — сдув с носа каплю дождевой воды, я подмигнул своему оруженосцу и тронул Злюку с места…
Глава 9Граф Томас Ромерс
Дождь закончился ближе к вечеру. А на смену ему поднялся северный ветер. Холодный настолько, что Ромерс довольно быстро перестал чувствовать ноги. И, сжавшись в комок, пытался сохранить хоть какие-то остатки тепла, что в мокрой насквозь одежде было почти невозможно. Попытки напрягать и расслаблять мышцы почти не помогали, и вскоре парень впал в сонное оцепенение…
— Что, замёрз? — голос Аурона Утерса, раздавшийся совсем рядом, заставил Тома открыть глаза.
— Есть немного… — с трудом разомкнув непослушные губы, пробормотал он.
— Немного? — улыбнулся граф. И ехидно посмотрел на скрюченные от холода пальцы Ромерса. — Что ж, тогда и согреваться будем чуть-чуть. Слазь с коня. Ну, живее, а то совсем заиндевеешь!
Выполнить приказ удалось с большим трудом — затёкшие от долгого сидения ноги норовили подогнуться, поэтому, для того, чтобы удержать равновесие, Тому пришлось судорожно вцепиться в седло.
— О-о-о… — удивлённо пробормотал граф Вэлш. — Ещё немного, и ты бы превратился в ледышку. А потом сверзился бы с седла и раскололся на тысячу осколков… И чего же ты молчал?
Говорить о том, что ему было неудобно показать свою слабость тому, кто младше, Ромерс не стал. Хмуро посмотрев на низкие облака, между которыми уже начали появляться первые просветы, он пожал плечами, а потом, пытаясь хоть немного согреться, вдохнул воздух и задержал дыхание.
Спрыгнув на землю, Аурон Утерс перекинул повод через голову своей Злюки, потом снял мокрый насквозь плащ и, повернувшись к Тому, усмехнулся:
— Как говорит мой учитель, самый лучший способ просушить одежду и согреться — это немного пробежаться…
Как оказалось, «немного» по меркам учителя графа Вэлша составляло не менее четверти дневного перехода. Пробежка в хауберке[12] с конём на поводу по лужам и грязи действительно оказалась очень неплохим средством согреться: к моменту, когда на горизонте показались стены Заречья, Ромерс чувствовал себя почти превосходно. Ну, если не замечать подгибающихся от усталости ног, сбитого дыхания и отваливающейся подмётки на правом сапоге…
— Если… мы… подбежим… к городским… воротам… прямо… так, то стража… умрёт от хохота…
— Нет, подрывать обороноспособность этого городка я не собираюсь… — ухмыльнулся Утерс. И, не успев закончить предложение, оказался в седле.
«Ого… — подумал Том. — Судя по лёгкости исполнения, он совсем не устал…»
— Ну что, согрелся? — дождавшись, пока Ромерс заберётся на своего коня, ухмыльнулся граф Вэлш. И поднял кобылку в галоп…
…Часовые, стоящие у городских ворот, пребывали в омерзительном настроении — ветер, дующий со стороны Сыромятной слободы, доносил до них удушающую смесь запахов крови, извести, шамши и дубла.[13] Смешиваясь с «ароматами» городских нечистот, они превращались в такой смрад, что Томас даже посочувствовал часовым, вынужденным дышать им до самой смены караула.
Однако, услышав тон, которым мрачный, как грозовая туча, стражник потребовал с въезжающих в город крестьян въездную пошлину, а потом увидев его алчный взгляд, Ромерс мгновенно забыл про сочувствие и помрачнел.
— Что случилось? — поинтересовался Утерс, увидев, как изменилось выражение его лица. — Что с твоим настроением?
— Не люблю хамство… — буркнул Ромерс: желания объяснять, что он, скитаясь по королевству, не раз сталкивался с таким же, только в свой адрес, никакого желания не было. — А ещё терпеть не могу, когда стража грабит тех, кто пытается въехать в город…
Граф Вэлш посмотрел на крестьян, потом на стражника, копающегося в содержимом одного из тюков, нагруженных на телегу, перевёл взгляд на Тома и негромко спросил: — Грабит? Что ты имеешь в виду?
— Только что вот этот доблестный воин достал пару лисьих шкурок из вон того распотрошённого тюка и спрятал к себе под плащ. Как вы думаете, эти шкурки входят в стоимость въездной пошлины или всё-таки нет?
— Если хочешь понять человека, поставь себя на его место… — непонятно пробормотал Утерс и, повернувшись к воину, рявкнул: — Солдат! Марш ко мне!! Бегом!!!
Удивлённо повернув голову, стражник набычился, потянулся к рукояти меча… и вдруг заметил фамильный герб Утерсов, вышитый на сюрко Аурона. Мгновенно переменившись в лице, он забыл про крестьян, разворошённую им телегу и, сорвавшись с места, в три прыжка оказался рядом с графом.
— Д-да, милорд! Чем могу быть полезен?
— Согласно Уложению,[14] человек, уличённый в краже личного имущества в первый раз, наказывается усекновением правой руки. Кроме того, преступление, совершённое во время исполнения служебных обязанностей, является прямым оскорблением короны и расценивается как дискредитация королевской власти. Такие преступления не имеют срока давности и… Стоять!!! — зарычал он, заметив, что побледневший стражник старается незаметно избавиться от добычи. — Эй, ты, у ворот! Десятника ко мне! Живо!!!
Солдат тут же бухнулся на колени:
— Простите меня, милорд! Бес попутал, не иначе!!!
— Встань! — в голосе графа зазвенел металл. Второй стражник, подпиравший стену рядом с рычагом, опускающим решётку, выйдя из ступора, сорвался с места и, придерживая сползающий с головы шлем, унёсся внутрь захаба.
— Томас! Факел! — приказал Утерс, и Ромерс, не успев сообразить, что делает, метнулся к городским воротам, рядом с которыми чадило нечто похожее на факел.
— Что тут происходит?
Услышав возмущённый рёв появившегося из захаба десятника, граф Вэлш нахмурился и, развернув вора лицом к его командиру, негромко произнёс:
— Я бы хотел, чтобы вы при мне обыскали вашего подчинённого. У меня есть основания подозревать его в краже.
— Ч-что? — десятник обалдело посмотрел на Утерса и зачем-то сделал шаг назад.
— У вас проблемы со слухом? — негромко спросил граф Вэлш. — Обыщите его! Немедленно!
Десятник, сглотнув подступивший к горлу комок, сделал шаг вперёд и остановился:
— Может, не стоит волноваться, милорд? Думаю, что эти крестьяне…
— Сними плащ, солдат… — повернувшись к десятнику спиной, приказал Аурон Утерс.
Глядеть, как воин трясущимися руками стягивает с себя плащ, Томасу было неинтересно: его больше заботило постоянно меняющееся выражение лица десятника. Судя по всему, он как минимум был в курсе того, что творили его подчинённые!
— Интересные плащи у ваших подчинённых, десятник! Вы когда-нибудь проводите строевые смотры? Проверяете оружие и доспехи своих солдат? Откуда на плаще появились внутренние карманы? Мне кажется, что вы нерадиво относитесь к выполнению своих обязанностей, воин! О, а вот и шкурки… — брезгливо поморщился граф. — Что ж, я уверен, что теперь оспаривать факт кражи этот воин не будет. Поэтому я, Аурон Утерс, граф Вэлш, обвиняю этого стражника в присвоении личного имущества и в оскорблении короны. Есть здесь лица, которые считают, что моё обвинение несправедливо? Может кто-нибудь озвучить факты, свидетельствующие о невиновности этого человека? Нет? Отлично. Согласно Уложению, виновные в преступлении против короны наказываются на месте любым должностным лицом королевства, а также лицами, приравненными к ним. Господин десятник? Статью о краже помните? Усекновение правой руки. Я жду…