— Ну?
— Так вот под ней четверо чёрно-жёлтых бились против двадцати шорровских солдат… — в голосе отца Зайцу почудилось непонятное ощущение гордости. — Почти час… И устояли…
— Час? — не поверил дядя. — Да там тебе от поворота и до поворота ехать от силы минут пятнадцать…
— А я стоял и смотрел… Интересно же…
— Вот опять… Слышал? — чуть поспокойнее поинтересовался Кугс.
— Что-то было… — согласился отец. — Здорово. Сейчас увидишь сам… Судя по всему — это там, за поворотом…
— А Вилы уже видны? — негромко спросил Суор. И тут же почувствовал себя дураком: разглядеть хребет с тремя белоснежными пиками посередине в свете звёзд мог, наверное, только филин. Или сова…
— Нет… — усмехнулся отец. — Но только потому, что темно… Зато днём их не увидит только еле…
— Крик! Ты слышал ЭТОТ крик, Комель?! — перебил его Кугс. И от его тона Зайцу стало не по себе.
— Да… — хрипло ответил отец и, изо всех сил дёрнув за поводья, заставил Гриву остановиться…
— Лежи тут… Мы быстро… — голос отца донёсся откуда-то издалека. И у Зайца тут же перехватило дух от дикого, ни с чем не сравнимого ужаса. Он мгновенно оказался на ногах и, стараясь не шевелить примотанной к груди правой рукой, аккуратно сполз с телеги. А потом, по дуге обойдя Гриву, с трудом нашёл взглядом два полусогнутых силуэта, бесшумно скользящих вдоль нависающей над дорогой скалы…
Как ни странно, никаких криков Суор так и не услышал. В ущелье было тихо и спокойно — прыгая по камням, негромко журчала река. В наваленных на телегу брёвнах еле слышно посвистывал ветер. Негромко похрапывали лошади, радующиеся короткой остановке…
«Может, им показалось?» — подумал мальчишка. И почувствовал, что замерзает: вставать на холодный ветер в мокрой от пота рубахе не стоило.
«Ну, вот, если я ещё и простужусь, мама меня вообще убьёт… — криво усмехнулся Суор и, вернувшись к телеге, принялся обустраивать своё ложе. — И папу — тоже… За то, что позволил мне заболеть. Поэтому накрываемся овчиной и стараемся заснуть: как говорит Марфена, лучше сна травника нет…»
— Заяц, ты что, опять спишь? — почувствовав рывок за плечо, Суор не удержался и взвыл от боли.
— Тихо!!! — Широченная, покрытая мозолями отцовская рука со всего маха запечатала ему рот. — Уходим отсюда! Немедленно!!!
— Комель! Что встал? Лошадь выпрягай!!! — услышав горячечный шёпот Кугса, Суор почувствовал, что снова трясётся от страха: в голосе дяди чётко слышался ужас!
— Ни слова, понял? — легонько встряхнув сына, отец убрал руку с его лица и, сорвавшись с места, принялся резать постромки.
Грива, почувствовав волнение хозяина, нервно переступила на месте и негромко заржала.
— Что смотришь? Помогай!!! — взвыл отец, и тут же откуда-то из-за поворота ущелья раздался еле слышный лязг…
— Услышали… — выдохнул Куге и, взлетев на свою Гриву, попытался поднять её в карьер. Старая кляча, забывшая, что такое двигаться бегом, возмущённо фыркнула и, слегка поддав задом, неторопливо двинулась вверх по ущелью.
— Руку… — не дожидаясь, пока сын среагирует на его шёпот, Комель вцепился в его рубаху и рывком посадил его перед собой.
Невесть как удержавшись в сознании, мальчишка судорожно вцепился в отцовскую рубаху… и чуть не упал с лошади, услышав следующую фразу:
— Запруда пала… За поворотом ущелья — делирийцы… Добивали пару посыльных…
Глава 25Граф Томас Ромерс
…Тридцати шести сменных лошадей на почтовой станции, естественно, не оказалось: вбежав в конюшню, Том ошалело оглядел полупустые ряды стойл и схватился за голову: о продолжении скачки в том же темпе, каком отряд двигался с утра, можно было забыть.
— Всё нормально… Седлаем тех, которые есть… — проскользнув между плечом Ромерса и дверным косяком, усмехнулся один из подчинённых шевалье Пайка. — Да не дёргайся ты так: для такой деревеньки, как эта, коней вполне достаточно! Вон, аж двадцать штук! Главное, чтобы их хватало его высочеству, его телохранителям и тебе. А мы можем и пешим по конному…
— Как? — решив, что ослышался, переспросил граф.
— Увидишь… — жизнерадостно рассмеялся воин и, подхватив со стеллажа вальтрап,[35] набросил его на спину каракового жеребца…
…Через полчаса Томас почувствовал себя не в своей тарелке — он, оруженосец графа Утерса, восседал в седле, а его сюзерен, вцепившись в стремя его коня, бежал! Как и вся безлошадная половина воинов Правой Руки! И при этом умудрялся ехидно подначивать возмущённого такой несправедливостью оруженосца:
— Да это не бег, а отдых. Вот если не держаться, то устаёшь значительно больше. И потом, бежать по такой дороге — одно удовольствие: она уже подсохла, но ещё не пылит. Вот разберёмся с этим заговором, я займусь твоими тренировками, и ты почувствуешь, как это здорово. На своей шкуре… Нет, можешь не уговаривать — пока я не могу тебе этого позволить… Почему? А думать ты не пытался?
Ответ, возникший в его собственной голове через пару минут раздумий, оказался удивительно прост: после такой пробежки он как минимум пару дней не смог бы ходить. Вообще! Значит, должен был превратиться в обузу. Что в сложившихся обстоятельствах было смерти подобно.
— Хорошо, милорд… Я подожду… — кивнул он. Но думать не перестал.
…Выносливости графа Вэлш и воинов Правой Руки можно было позавидовать: казалось, что такой способ передвижения действительно не доставляет им никакого неудобства. Ибо, добравшись до постоялого двора, выбранного для ночёвки, они не повалились кто куда, а тут же занялись делом — кто-то заступил в караул, кто-то выводил лошадей, а кто-то отправился на кухню, чтобы проследить за приготовлением ужина. А ведь всю дорогу до Орша они бежали в полном вооружении! Не пытаясь облегчить свою участь, скажем, сняв с себя кольчугу или передав более «везучему» товарищу своё оружие и щит.
Мысль о том, как избавиться от перспективы смотреть на сюзерена сверху вниз, пришла ему в голову после ужина. Дождавшись, пока граф отойдёт ко сну, Томас пересчитал все имеющиеся у него наличные, вздохнул и, стараясь никого не разбудить, ушёл с постоялого двора. И почти до рассвета мотался по барышникам в поисках верховых лошадей.
А вернувшись на постоялый двор, с трудом удержал на месте отваливающуюся челюсть — идея прикупить заводных лошадей пришла в голову не ему одному!
— Смотри, вот и наш конкурент… — расхохотался сидящий рядом с коновязью телохранитель принца Вальдара. — Теперь понятно, кому среди ночи понадобилось столько лошадей… Что ж, теперь-то твой сюзерен сможет путешествовать нормально?
— Надеюсь… — улыбнулся Ромерс. — Хотя если кому-то из его людей не хватит лошади, то…
— Теперь хватит… — воин мотнул головой в сторону переступающих с ноги на ногу скакунов. — Его высочество приказал поднять на уши всех барышников, перебудить всё местное дворянство, но найти столько лошадей, сколько нам необходимо… Столько найти не удалось… Хотя почему «не удалось»? Вместе с твоими получается самое оно — семьдесят восемь! Даже лишние есть… Ура! Можно больше никого не будить!!!
— Есть причина для радости… — усмехнулся его товарищ. — Если, конечно, не думать о том, что весь этот табун нам придётся ещё и седлать…
…Как ни странно, никакой радости при виде достаточного количества заводных лошадей принц Вальдар не проявил. Выбравшись на крыльцо, он угрюмо оглядел подворье и, дождавшись появления графа Утерса, вполголоса поинтересовался:
— Не передумал?
— Нет… — поприветствовав наследника престола, граф отрицательно мотнул головой.
— Ты, как все твои предки, упрям до безобразия! Неужели ты не понимаешь, что в такое время я просто обязан быть вместе со своим народом? И не где-нибудь, а там, где вот-вот прольётся кровь!!!
— Понимаю, ваше высочество. Однако у меня приказ ПРАВЯЩЕГО короля доставить вас в замок Красной Скалы. И я выполню его в любом случае…
«Излишняя уверенность — насмешка над Судьбой… — мелькнуло в голове Тома. — А она дама капризная. И не любит тех, кто что-то решает за неё… Впрочем, о чём это я? Утерсов она балует… И ещё как!»
…Утро четвёртого дня началось как обычно — отряд, переночевавший на постоялом дворе перед западными воротами Льесса,[36] сразу после очень раннего завтрака отправился в путь. И, объехав начинающий просыпаться город вдоль крепостной стены, вынесся на развилку между Северным и Восточным трактом.
Проскакать галопом мимо вереницы телег, ожидающих, пока откроются городские ворота, не получилось — запруженной оказалась не только дорога, но и её обочина. А съезжать с дороги на поле с колосящейся пшеницей графу Утерсу в голову не пришло.
«Ещё бы… — мысленно усмехнулся Том. — Ему ли не знать, что лицо, вытоптавшее возделанное поле или огород, наказывается штрафом в размере стоимости всего урожая потерпевшего и двумя неделями общественных работ по усмотрению его сюзерена? Хотя… Нет, официально война не объявлена, значит, скакать напрямик ему и в голову не придёт…»
Глядя, с каким уважением кланяются кавалькаде увидевшие цвета Утерсов крестьяне, Томас вдруг почувствовал, что в первый раз за шесть лет не горбится, а наоборот, расправляет плечи. И смотрит в толпу без стеснения.
«Он обещал, что моя мечта осуществится! Самому королю! А, значит, скоро я смогу гордиться тем, что я — Ромерс!»
…— Ваша милость! Ваша милость!!! — мальчишка лет восьми, бросившийся под копыта коня графа Вэлш, разительно отличался от всех тех, кто собрался на Восточном тракте. Разбитые в кровь босые ноги, продранные на коленях штаны, грязная рубаха без одного рукава, что-то вроде косынки, в которой покоилась сломанная правая рука. Измождённое лицо и жуткий, совершенно недетский взгляд. — Вы ведь граф Утерс, правда же?
— Да, Аурон Утерс… Сын Логирда Утерса… — придержав коня, кивнул граф.
— Тогда вы-то мне и нужны… — сжав в кулак левую руку и слегка покачнувшись, выдохнул малец. — У меня для вас очень важное сообщение…