спокойная безбрежная лазурь,
и жертв зиме, бессмысленных, напрасных,
не кружит вихрь осенних тёмных бурь.
Земля тиха, как будто бы в июне, —
вот только ночи сделались длинней,
да холоднее в небе блещут луны,
да с каждым утром солнца свет бледней.
И тяжесть на душе непроходяща,
непреходяща. И в земной красе
росинкой каждой утренней маняще
цветы тревожат память о весне.
«Ещё глазами даже нераскрытыми…»
Ещё глазами даже нераскрытыми
я чувствую, как свет пронизывает день
и гомон птиц через окно открытое
пронизывает всю листву насквозь, как свет.
И два желанья борются:
проснуться?
нет! Не просыпаться!
войти в мир чудный пробуждения
или мгновение на грани сна и бодрствования
остановить?
И муки горше нет, чем с этим мигом
распрощаться;
и счастья выше нет – мир света солнечного
обрести.
Майское цветение
Отражается свет в зеркалах.
Зеленее зелёного дали.
Облаками осевшими встали
все деревья в окрестных садах.
В тот майский день
цвела сирень,
и в кружевах листвы и тени
стоял туман
и плыл дурман
черёмухи и птичьих трелей.
Стеной жемчужной белые туманы
стоят, в низинах уплотняясь. А кругом
сирени лиловеющим дурманом
роса благоухает. Серебром
чернёным проступили дали —
размыты очертания. Вдали
тумана клочья.
Солнце подымается,
и тёплый пар восходит от земли.
«Среди степей, под раскалённым небом…»
Среди степей, под раскалённым небом
всё выжжено, и зной слепит глаза.
И солнце жалит беспощадным светом,
как будто разозлённая оса.
Июль увяз в расплавленном асфальте
и задыхается в густой пыли
и духоте. А сверху солнце жалит
большой пчелой: гудит, жужжит, палит.
И степь от солнечных ожогов в язвах:
трава вся выжжена, растрескалась земля.
И небо обожжённое лизали
своими языками тополя.
И в мареве расплавленном калёный,
усталый ветер крылья опустил.
…Но и такой, ветрами опалённый,
сожжённый солнцем край,
ты сердцу мил.
Шарик улетел
Дворы – колодцы; улицы – траншеи.
Слепят глазницы окон облака.
Тягучий зной асфальт расплавил. Шеи
согнули крыши, и едва-едва
колеблет ветер ретушью ленивой
искусно заштрихованный простор.
Дыханье спёрло. Не хватает ливня.
Да проку нет от редких облаков.
Ну и кого обрадовало солнце
в таком гигантском каменном мешке?
Ту девочку с косичками, быть может,
с воздушным красным шариком в руке.
Она смеётся. Просто нету сладу
с тонюсенькою ниточкой в руке.
Поднялся ветер. Он принёс прохладу.
Вот только жаль, что шарик улетел.
«Солнце распласталось раскалённой медузой…»
Солнце распласталось раскалённой медузой
над каменным мешком города.
А тот, весь в ожогах
от прикосновений гигантских щупалец,
пытался зализывать раны
едва заметным колыханием ветра
и уползти в тень деревьев —
обрубков, лишённых листвы.
«Так расстаются с нелюбимыми…»
Так расстаются с нелюбимыми:
ни в крик, ни «лучше б умереть!»,
ни памятью, короткой, длинной ли,
в ночах бессонных сердце жечь.
И встречей, более случайною,
чем преднамеренной, войдёшь,
минуя боль, тоску, отчаянье,
в воспоминаний нудный дождь,
рождённый сыростью осеннею
неразгоревшихся надежд.
А свет, ленивый и рассеянный,
скупой, мглой поглощённый свет,
не выхватит из утра майского
ни сожалений, ни обид.
И сердце тупо и надсадно
скорее ноет, чем болит.
…так расстаются с нелюбимыми.
«Тишина превращается в звук…»
Тишина превращается в звук,
и становится звук тишиной,
словно любящих трепетных рук
за спиною сомкнётся кольцо.
Но нечаянный звук упадёт.
(Тишина, как круги на воде.)
И прогорклой полынью вплетёт
в косы память о прошлой беде.
Ночной разговор
В чашках дымящийся чай.
Стол накрыт на двоих.
Давай позовём луну
в гости
и спросим у тишины,
вобравшей рокот волн и цикад,
отчего скалы так смущены
и брызжут солью из глаз.
По направлению к Дао
Наполню бокал вином
и вылью в бурный поток,
чтоб тот умчал его к морю
и выплеснул на песок
ажурной пеной прибоя.
И будет, рыча, мчать поток
сквозь трещины мрачных скал
и путать дебри лесов,
чтоб выплеснуть на песок
шальное бродяжье вино
и растворить его
в потоке странствий и волн.
«Это горькое-горькое время…»
Это горькое-горькое время —
смутной Вечности мутный поток,
инфильтрованный в жизнь, где отмерян
чистой радости каждый глоток
скупо, скаредно. Еле-еле
наползает на берег волна.
И нога, занесённая в стремя,
ожиданием странствий полна.
Синтезатор
Прощальная симфония стучится —
уходят музыканты. Гасят свечи.
Судьбе претит премного благолепья.
В холодном блеске проступает Вечность,
но вздыблена в порыве Бесконечность.
Судьбе земной причастность, как участье.
А быть судьбою – надобно решиться.
«Занесённые песком дороги…»
Занесённые песком дороги…
Только ветры свищут над пустыней.
Погибающий от жажды странник.
…Всё теряется в немыслимом просторе.
Ты ещё не допил этой чаши?
…Красоты нетленной светлый искус…
Господи! Почто меня оставил?
Свет небес – высокое искусство
торжества любви. В земной юдоли
постигает путник безыскусный
смысл скитаний. Нестерпимой болью
свет пронзает грозовые тучи.
«На пустынном океанском берегу…»
На пустынном океанском берегу
трубили ветры в раковину морей,
и зарубцовывались раны на телах атлантов.
Их прижигали небо, солнце, ветер и песок.
В солёных брызгах клочья пены висли.
И океан свои объятья раскрывал
для всех бродяг морей.
Рукопись найдена в Сарагосе
Всё идёт по замкнутому кругу…
Время!
Лишь безумцу чувствовать твои шаги
дано.
В этой сьерре злые духи кружат,
молодой сеньор, тебя давно.
Успокойтесь, гордый гранд, —
прошу Вас.
На Мадрид Вам дальше путь закрыт.
Ты услышал лёгкое шуршанье
платьев молодой сеньоры?
Это Время.
И его уже не возвратить
в суету сует.
– Сеньор, прошу Вас в замок!
…Чернокнижника вертеп…
Мудрого цыгана речи слушать – прихотливое
плетенье кружев из судеб.
…Святотатство – смысл искать у жизни…
Святотатца сумрачен удел.
Бедный юноша!
Не верю. Неужели
эту книгу ты в руках вертел?
…Всё идёт по замкнутому кругу.
Время!
Лишь безумцу чувствовать твои шаги
дано.
Шпага – вот достойное оружье
молодым и дерзким.
Ну а эта книга…
Для чего тебе она,
молодой сеньор?
Венок – художнику
1. «Сначала нужно эту жизнь прожить…»
Сначала нужно эту жизнь прожить.
Художник, жадно время стерегущий,
поэзии блистательные кущи
над жизнью быстротечной воспарить
вольны. И пусть превратной и суровой
твоя судьба окажется, поэт,
капризное, тебе подвластно слово —
порханье мотылька среди цветов.
И нет
страданий, жажды, голода, болезней —
есть только звуков, красок чудный мир.
и пусть ты нищ, осмеян всеми, сир,
а жизнь твоя —
сплошная цепь жестоких унижений,