не злобу желчную, но благость утешенья
ты людям нёс.
И нет судьбы твоей судьбы полезней.
2. «Художник, жадно время стерегущий…»
Художник, жадно время стерегущий,
в чём источник вечных бед
и мук твоих? Найти на то ответ
не смог доселе ни один живущий.
Единственною жаждою – творить,
наполнить мир дерзанием искусства.
И этот акт Господь благословил.
О, как ничтожно, горестно и пусто
всё, когда иссяк животворящий пыл, —
померкли звёзды, тьма чернила гуще,
и в древний хаос погрузился мир.
Но вот созвучия пленительною стаей
взмахнут крылами мощными, влетая
в поэзии блистательные кущи.
3. «Поэзии блистательные кущи…»
Поэзии блистательные кущи…
Светила замедляют мощный блеск,
чтоб ты узрел наплыв тоски гнетущей,
печаль высокой пробы. Ото всех
болезненно-трагичные черты
отобразили выжженные чувства.
Двуликий Янус – тоже! – друг искусства.
Как в блуд, впадая в ересь простоты,
судьбу и суетность тоскою разграничив, —
жизнь, ты берёшь своё! – расставив
по местам
мечты и боль, взмываешь в небо птицей
или скользишь по узеньким мосткам.
Окно в глубь мирозданья прорубить
и – над жизнью быстротечной воспарить.
4. «Над жизнью быстротечной воспарить…»
– Над жизнью быстротечной воспарить.
О, если бы слова найти мне эти!
Нагроможденьем мрачных пирамид
в песках зыбучих тонет стих раздетый.
Крик радости прорвётся на рассвете,
взорвёт едва рождённые созвездья
исторгнутой в ночи благою вестью.
Над ними, робкий, бестелесный,
клубится стих. Над арфою Эола
взмывают руки брезжущего дня,
и возвышается окрепший голос.
Ночных видений спутанные волосы
расчешет гребень солнца. И в его лучах
предстанет жизнь превратной и суровой.
5. «И пусть превратной и суровой…»
И пусть превратной и суровой
судьбою ты с покоем разлучён.
Но неотступно – след в след – за тобою
стихи идут. Ты с ними обручён
навек. Тоска от века гложет,
как червь, грызёт, покоя не даёт.
Но вот фантазии блистательной полёт
сон наяву подхватит и закружит.
Он крыл не сложит ни на миг единый.
Взрыв до небес. Страстей накал и взлёт.
Сотрутся горы и растает лёд,
и реки вспять от моря потекут.
О, многое разрушат там и тут.
Такою твоя судьба окажется, поэт?
6. «Твоя судьба окажется, поэт…»
Твоя судьба окажется, поэт,
источником неисчислимых бед.
Все, кто любимы, отвернутся. Мимо
проносятся, визжа, автомобили.
За ними – тени пламенных сердец,
ещё недавно бившихся, страдавших,
испепелённых страстью, одичавших.
Круговорот непоправимых бед,
как реквием. Твой чёрный человек
без стука входит в запертую дверь,
как встарь, сокрыв свой мрачный гений
снова.
Но – окна настежь! – брезжит утра свет.
Кошмар всё длится, длится… Но теперь,
капризное, тебе подвластно слово.
7. «Капризное, тебе подвластно слово…»
Капризное, тебе подвластно слово.
И лишь в больных глазах укор.
Вот скорбной жизни горькая основа —
канва, на коей проступил узор
созвучий, слов. Над бездной просветлённой
подарит озаренье счастья миг,
неразделимо чудный для двоих,
и светлой радостью повеет.
На душу вдруг нисходит тишина:
ликует плоть; вся радости полна
душа. Все бури – прочь! Прошла гроза.
Стихи заплещутся, как море в берега.
Весь мир наполнит щебет, гомон, смех,
порханье мотыльков среди цветов. Но нет.
8. «Порханье мотыльков среди цветов…»
Порханье мотыльков среди цветов, где нет
иной незыблемой основы счастья.
В безумном мире слёз и чёрных бед,
разорванном на горестные части,
в чём счастья суть? И слово неземное
с земным слилось, в земном отобразясь.
И нерушима с бренным миром связь;
и вновь основой этой жизни – слово.
И вот художник, над толпой парящий,
с толпою связанный, не принятый толпой,
узрел провалы бездн животворящих,
сквозь мрак и хаос к свету неизбежно
ведущих быт сознанья в бытиё
нужды, страданий, холода, болезней.
9. «Нужды, страданий, холода, болезней…»
Нужды, страданий, холода, болезней
замкнулся круг, упершись в звёздный свод.
Из самых страшных жизненных коллизий
исходит слово. И оно живёт.
И вот она – твоя основа счастья.
И это всё даровано судьбой
тебе, поэт, как первопричастье.
оно в тебе. Оно, смотри, с тобой!
Как чуден свет, где счёт неисчислим
морям, лесам, светилам в поднебесьи.
И льётся свет, и льются вольно песни,
и птицею взмывают в небеса,
и в травах стынет ясная роса.
Всё – только звуков, красок чудный мир.
10. «Есть только красок, звуков чудный мир…»
Есть только красок, звуков чудный мир —
предание Божественной природы.
Дрожит душа, дрожит живой эфир
и сквозь него чредой проходят волны.
Душа ликует в счастьи неземном,
хотя земное счастье – ей основой,
и повторяет, как заклятье, снова
стихи, что жизнь насквозь прожгли огнём.
Поэмы – порожденье звёздных сфер.
Но, мир земной как песню обретя,
созвездий непрактичное дитя,
ты получил Вселенную в удел.
Тот жар души вовеки не остыл,
пусть ты осмеян всеми, нищ и сир.
11. «И пусть ты нищ, осмеян всеми, сир…»
И пусть ты нищ, осмеян всеми, сир,
под какою счастливою звездою
ты родился, скажи? Кумир
Творца – творение с тобою.
О, вечный твой двойник – стихи.
В них мирозданья стройные – поэмы,
где, как дрова в огонь, подбрасывает темы
круговорот житейской суеты.
И ты вкушаешь, снова предвкушая
пронзительную ярость бытия,
и жажду слова словом утоляешь.
Не подчинят тебя несчастия, хотя
юдоль земная – море злоключений,
а жизнь твоя —
сплошная цепь жестоких унижений.
12. «Жизнь твоя – сплошная цепь жестоких злоключений…»
Жизнь твоя —
сплошная цепь жестоких злоключений.
Но щедрый свет на землю льётся свыше,
и косо падают лучи сквозь призму
твоих, поэт, незримых ощущений.
Над городской стеной плывёт луна,
Запутавшись в зубцах окружных гор,
поёт «осанну» ночи тишина,
и щурит глаз неведомый простор.
Смежив ресницы в радужном сцепленьи,
перебирая все тона зари
и хаос первозданного творенья,
душа дрожит. Каноны и прозренья —
в клокочущий котёл. А там внутри
не злоба желчная, но благость утешенья.
13. «Не злоба желчная, но благость утешенья…»
Не злоба желчная, но благость утешенья
спасает мир. Реальность изменить
не в силах воля чудака. При этом,
закон и милосердье совместив,
сплести венок разрозненных сонетов
зачем-то у тебя достало сил.
И если б кто-то у тебя спросил,
какая сила заставляет быть поэтом
тебя, всечасно пробуя на крепость
твой дух, и силу черпаешь где ты,
ответь по праву:
– Многогранна жизнь. Но светоч
твоей души – сплетенье слов в судьбе,
где счастье скупо; много горьких слёз.
Но что в страданиях ты людям нёс?
14. «В страданиях ты людям нёс стих…»
В страданиях ты людям нёс
стих, интегрировавший «со»:
сомненья, сопричастие, союз,
согласие и множество ещё
невосполнимых образов любви
и человечных справедливых слов,
рождённых в муках. Ты о чём? Постой!
Здесь нечего, пожалуй, и ловить.
Где роскошь славы и убор помпезный
земного обладателя земных
блаженств?
Их нет на перепутьях мирозданья.
Но те, кто сир… О, я молюсь за них! —