Рассмотрим для примера общение между двумя слонихами или между двумя сближающимися группами. От одной из сторон поступает «призыв к контакту»; этот сигнал можно перевести как «Я тут, а где вы?». Адресат в ответ резко вдергивает голову и издает раскатистое урчание, означающее: «Это я, я тут». У инициатора общения напряженная поза меняется на более спокойную, как будто слониха-матриарх в этот момент думает: «Ах, вот ты где, голубушка». Бывает, она снова подает голос, словно посылает собеседнице своеобразное «уведомление о вручении». Находящиеся с ней рядом члены семьи могут по пути присоединиться к перекличке, которая будет продолжаться часами, пока семьи не сойдутся.
Но вот наконец этот миг настал: разговор вспыхивает, монотонный обмен сигналами сменяется громким приветственным урчанием, которое раздается со всех сторон, словно собеседники перебивают друг друга. Потом беседа переходит в новое русло, урчание становится тише, его ритм и структура меняются. Эта фаза длится продолжительное время.
Если речь слонов лишена сложного синтаксиса, то в наличии лексического запаса сомневаться не приходится. У слонов в обороте коммуникационный инструментарий, состоящий из десятков жестов и звуков в разнообразных сочетаниях. Но почему мы до сих пор так и не научились понимать их? Изучение коммуникации животных началось сравнительно недавно, это все еще лишь попытки, так что у горстки специалистов по общению слонов было совсем немного времени для работы.
Возможно ли, чтобы за свой долгий век слоны овладевали богатейшим арсеналом сложных звуков, которые при этом либо вообще лишены смысла, либо их смысл или значение носят сугубо окказиональный характер? Очень сомнительно. Значение этих звуков, даже ограниченное, особям вполне понятно. От их понимания зависят вопросы жизни и смерти. Иначе набор жестов и звуковая палитра не отличались бы такой изощренностью.
Слоны наделены мистической способностью общаться, находясь на очень больших расстояниях друг от друга, и никто пока так и не понял, как им это удается. Даже если основная часть этого общения лежит в инфразвуковом диапазоне, недоступном для человеческого уха, оно все равно обладает изрядной громкостью (сто пятнадцать децибелов, то есть громкость почти как на рок-концерте, где она сто двадцать децибелов). По идее благодаря такой громкости они могут слышать голоса друг друга на расстоянии десяти километров. Известно, что в подошвенной части ног у слонов есть специальные нервные рецепторы под названием пластинчатые тельца или тельца Пачини, с помощью которых они могут улавливать звуковые колебания, распространяющиеся в почве. Но возможно, у них есть и другие способы передачи голосовой информации на большие расстояния? Может, существует система ретрансляции сигнала, подобная «барабанному телеграфу»?
Мы знаем массу историй, не имеющих пока логического объяснения. Например, в частном заповеднике на территории Зимбабве спокойно жили себе около восьмидесяти слонов, которых персонал знал наперечет. В основном они бродили вокруг искусственных водоемов неподалеку от гостевого домика. В это время в крупнейшем заповеднике Зимбабве, Национальном парке Хванге, находящемся за сто пятьдесят километров, администрация приняла решение о сокращении поголовья слонов путем отстрела. Животных предстояло выбраковывать сотнями. Их предполагалось вертолетами гнать на снайперов, которые бы расстреливали целые семьи. В день, когда началась эта бойня, добродушные слоны из частного заповедника, обычно прогуливавшиеся вокруг гостевого домика, внезапно исчезли. Через несколько дней их обнаружили сбившимися в кучу в самом дальнем от Хванге углу заповедника. Они прятались в лесной чаще. «Слоны способны воспринимать сигналы бедствия на огромном расстоянии от источника и всегда знают, когда кого-то из сородичей убивают», – пишет Синтия Мосс. Многие ученые подтверждают: в тот момент, когда слонов убивают, остальные члены популяции узнают об этом. Но как же это происходит?
Когда от сердечного приступа скончался знаменитый южноафриканский специалист по охране окружающей среды Энтони Лоуренс, больше двух десятков слонов, которых он спас и приветил в своем частном заповеднике, разбившись на две группы, два дня подряд стекались к его дому и еще два дня прощались с ним. Слоны пришли туда специально, до того они не появлялись в окрестностях в течение года. Мы уже говорили, что слоны оплакивают мертвых. Но тут умер не слон, а человек. И каким образом находившиеся в двенадцати часах пути животные смогли узнать, что сердце их друга и заступника перестало биться? Уму непостижимо. Все это так похоже на сказку, что присущий мне скептицизм заставляет спросить: а все ли здесь правда? Может, есть более объективные доказательства?
Сотрудники Фонда дикой природы Дэвида Шелдрика[29] спасают осиротевших слонят, несколько лет искусственно выкармливают в питомнике при Национальном парке Найроби, а потом передают в Национальный парк Цаво, где им предстоит жить среди других слонов, уже подрощенных, но когда-то спасенных сотрудниками того же фонда и того же питомника. Слонят ждет новая жизнь в африканском буше, в условиях, приближенных к естественным, среди слонов разновозрастной группы. Мне довелось сопровождать одного из служителей Цаво, Юлиуса Шивегу, во время выгула молодняка по бушу, и вот что мне рассказал этот очень компетентный сотрудник заповедника:
– Когда новичков только-только привозят в Цаво, они все время спрашивают: «Где мы? Зачем вы нас сюда привезли?» Ну, не словами, конечно, а по-своему – ни на шаг от нас не отходят. Потом потихоньку начинают общаться с остальными на своем языке, и им уже легче, они все понимают.
Дафни Шелдрик добавляет:
– Старожилы знают, откуда привозят новичков, потому что сами там выросли.
Если допустить, что это правда, что слоны постарше помнят свое детство в питомнике и понимают состояние новичков, это означает, что в их сознании существует некая история о себе самих, причем им самим об этой истории известно.
Скептики, наблюдавшие сцены слоновьего братания в Цаво, уезжают с ощущением абсолютной непостижимости происходящего. Служителям Цаво, напротив, все ясно. Опираясь на многолетний опыт, Дафни Шелдрик утверждает: слоны в Цаво всегда знают, когда транспорт с новенькими выезжает из питомника Найроби и направляется к ним. Живущие на воле взрослые слоны выходят из буша, чтобы встретить молодняк. Дафни называет это телепатией. Я после этого слова мысленно отправил рассказанную ею историю в корзину с надписью «Басни», но скоро ей там стало тесно, потому что таких «басен» о слонах я узнал немало.
Можно предположить с позиции неспециалиста, что представителям каждого вида присущ универсальный набор голосовых сигналов, то есть у них не существует иностранных языков или диалектов, которые есть у людей. Можно еще предположить, что вокализация у них врожденная, а не приобретенная, то есть ее не нужно учить, как язык. На самом же деле детеныш, воспитывающийся в неволе – зоопарке, цирке, дельфинарии, – никогда не освоит присущие ему от природы способы коммуникации во всей их полноте, со всем многообразием звуков, жестов, коннотаций и оттенков, как никогда не научатся полноценной человеческой речи дети, выращенные, например, волками.
А вот у птиц существуют диалектные варианты. Дельфины-косатки могут в рамках определенной группы пользоваться голосовыми сигналами, которые непонятны членам другой стаи. Подобные явления происходят повсеместно и постоянно, мы фиксируем и каталогизируем эти звуки, но до анализа пока далеко.
А до перевода, возможно, и того дальше. Так что на сегодняшний день то, что говорят и думают слоны, куда сложнее и интереснее, чем наше о том представление.
Удержать или отпустить
– Вот, – убежденно говорит Вики, – что я называю сплоченной семьей.
Покончив с едой, слоны сходятся вместе, дети в центре, взрослые вокруг, головами наружу. Джин осторожно дотрагивается до Джолин, легонько ее поддерживая.
– Видите, они стоят все вместе, бок о бок, прикасаясь друг к другу то хвостом, то хоботом, – и это так здорово! Все в безопасности. Сейчас у них, наверное, тихий час.
Слонята развалились на земле и сопят в две дырочки под охраной слоних. Взрослые стоят тихо. По крайней мере, кажется, что тихо.
– Уши, видите, шевелятся? – показывает мне Вики. – Это они разговаривают. Просто нам не слышно.
Лайелл Уотсон описывает пронзительную сцену, которую ему довелось увидеть на побережье Южной Африки, где он наблюдал за китами:
«Стоя на вершине утеса, я, казалось, ощущал вибрацию воздуха вокруг. Китиха ушла под воду, а воздух продолжал колебаться. Неведомый ритм шел теперь откуда-то сзади, не с океана, а с берега. Я обернулся, чтобы бросить взгляд через пролив <…> и обомлел.
Там под сенью дерева стояла слониха <…> и смотрела на океан <…> Я сразу узнал ее по обломанному почти у основания бивню – я помнил цветной снимок в департаменте водопользования и лесного хозяйства, там еще надпись была: „Последняя слониха в Найсне“. Это она, слониха-матриарх.
Она вышла на берег, потому что там, в лесу, ей не с кем поговорить. Здесь, в воде, находился другой, ближайший к ней мощный источник инфразвука. Для старухи, привыкшей к низким частотам, звукам жизни ее стада, этот рокот прибоя, идеально попадавший в ее диапазон, был живительным бальзамом, единственной заменой.
Мое сердце рвалось ей навстречу. Трагическая мысль о том, что эта бабка и прабабка стольких внуков вдруг впервые осталась одна, вызывала в памяти вереницу других душ, таких же старых и одиноких. Но в тот момент, когда меня почти поглотила безнадежная тоска, произошло невероятное <…> Воздух снова наполнился пульсирующим биением, и теперь я понял почему. Самка синего кита вновь поднялась на поверхность. Развернувшись головой к берегу, так что дыхало было хорошо видно, она словно ждала чего-то. Слониха-матриарх пришла сюда ради нее. Между самым большим млекопитающим Земли и самым большим обитателем морских глубин было каких-нибудь сто метров, и я готов поклясться, что они общались. Общались на инфразвуке, в гармоничном дуэте; общались два гигантских мозга, два длинных века, понимающих, как больно отдавать всю себя многочисленному любимому потомству; общались две редкие и прекрасные гранд-дамы, познавшие важность и радость сложного социума. Они сострадали друг другу через разделявшие их прибрежные скалы, как женщина женщине, как матриарх матриарху, обе почти последние в своем роде.