ый» разум и зачем он киту. Лилли ошибочно предположил, что размер мозга напрямую связан с его способностью мыслить.
У разных видов животных мозг обладает разными способностями. Нервные пути и структуры, предназначенные для обнаружения и анализа запахов, занимают значительную часть мозга собаки, но у кита они почти отсутствуют. В то же время огромные ресурсы мозга кашалота отведены на генерирование, обнаружение и анализ звука. Мозг кашалота больше, чем мозг синего кита, а размеры тела в два раза меньше. Как кашалот использует свой выдающийся мозг? Он прокладывает курс для дальней миграции, поддерживает связь с семьей и друзьями на протяжении десятилетий и на расстоянии тысяч километров. Он подготавливает кашалота к погружению на глубину больше полутора километров, управляет перекачкой, распределением и перераспределением крови и кислорода, когда кит задерживает дыхание почти на два часа, отвечает за наблюдение и за координацию мышц при охоте в полной темноте на осьминогов таких размеров, которые могут присниться только в страшном сне. Кашалот может многое, чего не могут люди, и не может многое из того, что можем мы. Это гораздо интереснее и полезнее с практической точки зрения, чем нечто «поистине богоподобное». Как бы то ни было, выражение «богоподобный» было просто неудачной заменой «мы не знаем». Оно прикрывало большую интеллектуальную ошибку в мышлении самого Лилли.
У ученых были серьезные основания критиковать Лилли. Его утверждение, что мы сможем разгадать коммуникативные способности дельфинов – обучив их английскому, – оказалось неверным. Но его представления о превосходстве дельфинов над людьми захватили воображение публики, которая до сих пор ждет подтверждения этого. Возможно, мы втайне надеемся, что кто-то лучший, чем мы, когда-нибудь избавит нас от наших недостатков.
Только в 70-е годы после исследований группы Луиса Германа работы по изучению когнитивных способностей дельфинов обрели реальную основу. Герман продемонстрировал, что гавайский бутылконосый дельфин по имени Акикамаи может правильно реагировать, когда ему показывают произвольный символ (а не изображение) «мяча» вместе с символом «вопрос». Если мяча не было, Акикамаи нажимала на рычажок «нет». Это доказало, что дельфин способен сформировать понятие «мяч», а также опираться на это знание, когда ему показывают символ, используемый для обозначения мяча. То есть дельфины очень умны, как и предполагалось. Что бы это ни значило.
В Институте морских млекопитающих дельфины выучились убирать свой бассейн, обменивая мусор на рыбу. Самка дельфина по имени Келли сообразила, что получает рыбу одинакового размера и за большой клочок бумаги, и за маленький. Поэтому она прятала на дне бассейна под грузом всю бумагу, которую находила. Когда появлялся тренер, она отрывала кусок бумаги и обменивала на рыбу. Потом отрывала еще кусок и получала следующую рыбу. Она экономила на мусоре, создавая инфляцию, чтобы получить больше еды. В Калифорнии точно так же вел себя дельфин по имени Спок – он отрывал кусочки от бумажного пакета, который сунул за одну из подводных труб, и обменивал каждый кусочек на рыбу.
Однажды в бассейн Келли залетела чайка. Келли схватила птицу и стала ждать тренеров. Похоже, люди очень любят птиц, потому что за чайку она получила несколько рыбин. Келли разработала новый план. Во время следующего кормления она спрятала последнюю рыбину. Когда люди ушли, Келли достала рыбу и использовала ее в качестве наживки для чаек, чтобы получить еще больше еды. В конце концов, зачем прятать случайные клочки бумаги, если можно наладить успешную коммерцию, ловя птиц? Она научила этому трюку своего детеныша, тот – своих детей, и дельфины превратились в профессиональных ловцов чаек.
В морском парке «Маринлэнд» в канадской провинции Онтарио молодой самец косатки каким-то образом сообразил, что если распределить остатки рыбы по поверхности бассейна и спрятаться, то можно внести разнообразие в свою жизнь. Если за рыбой спускалась чайка, косатка выпрыгивала – иногда удавалось поймать и съесть птицу. Такую ловушку он устраивал несколько раз. В конце концов его примеру последовал младший сводный брат и три другие косатки.
Догадка, инновация, планирование, культура.
В 1979 году доктор Дайана Рейсс приступила к работе с живущим в неволе бутылконосым дельфином по имени Цирцея. Когда Цирцея делала то, что ждала от нее Рейсс, она получала словесную похвалу и немного рыбы. В противном случае Рейсс брала тайм-аут – отступала назад или отворачивалась, показывая, что Цирцея ведет себя неправильно. (Сейчас такие тайм-ауты признаны устаревшим методом, они могут расстроить разумное существо.) Цирцее не нравилось, когда на макрели, которой ее кормили, оставались хвосты; выплевывая куски с хвостами, она приучила Рейсс отрезать их. Однажды, через несколько недель после начала исследований, Рейсс по рассеянности дала дельфину кусок макрели с неотрезанным хвостом. Цирцея покачала головой из стороны в сторону, словно говорила «нет», выплюнула рыбу, отплыла в дальний конец бассейна, замерла в вертикальном положении и некоторое время просто смотрела на Рейсс. Потом вернулась. Дельфин Цирцея взяла тайм-аут в отношениях с человеком.
Удивленная, но все еще настроенная скептически, Рейсс спланировала эксперимент. В течение нескольких недель она шесть раз намеренно давала Цирцее хвостовую часть макрели с плавником. Цирцея еще четыре раза устраивала Рейсс тайм-аут. Больше никогда она себя так не вела. Цирцея не только поняла, что такое «вознаграждение» и «нет вознаграждения, тайм-аут» в отношении своего поведения. Она концептуализировала тайм-аут как способ передачи идеи: «Это не то, что я просила» – и использовала этот способ для оценки поведения человека.
Рейсс также работала с молодым самцом по имени Пан. Он учился пользоваться абстрактными символами на клавиатуре. (Символы никогда не были буквальными; символ, обозначающий «мяч», мог быть треугольным. Клавиши меняли местами, чтобы дельфин запоминал символ, а не местоположение того, что он хотел получить.) Игрушки Пану были не нужны, он хотел рыбу. Когда Рейсс убрала клавишу «рыба», Пан нашел рыбу, оставшуюся после завтрака, подплыл к клавиатуре, коснулся рыбой пустой клавиши и выжидающе посмотрел в глаза Рейсс. Экспериментатор поняла, что хотел Пан, он очень ясно выразил свое желание.
Вскоре после начала проекта дельфины начали повторять свистящие звуки, которые компьютер сопоставлял с разными объектами. Когда Пан и его подруга Дельфи играли с игрушками, они копировали сигналы компьютера, обозначавшие «мяч», «кольцо» и другие предметы. Доктор Рейсс, рассказывая мне об этом, прибавила: «Однажды я подала Пану сигнал принести мне игрушку. В бассейне была всего одна игрушка, но ее держала во рту Дельфи. Пан подплыл к Дельфи, и я услышала звук „мяч“. Дельфи передала мяч Пану, и они оба поплыли ко мне». Они запомнили символы, придуманные людьми, и использовали их для общения друг с другом.
Другой дельфин, тоже по имени Дельфи, только самец, начал играть с пищей: он брал рыбу в рот, а затем разбрасывал ее по бассейну. Дайана Рейсс научила Дельфи понимать команду «глотай» и не давала ему другую рыбу, пока он не продемонстрирует, что съел первую. На следующей неделе Рейсс пришлось уехать, но ее студенты по-прежнему требовали от Дельфи «подтверждения». Когда Рейсс вернулась, она заметила, что Дельфи глотает с трудом. Болит горло? Снова затрудненное глотание, демонстрация открытого рта. Внезапно, пишет Рейсс, «глаза Дельфи вылезли из орбит». Он открыл рот. Смотри – еда! «Я увидела, что во рту его полно рыбы». Должно быть, он удерживал ее в горле. «Не успела я открыть от удивления рот, как он начал трясти головой, слева направо, слева направо». Рыба полетела во все стороны. «Дельфи явно развлекался, причем решил проделать этот трюк со мной, а не со студентами». Он обманул Рейсс, с успехом ею манипулировал – и, похоже, получал от этого удовольствие. Как, впрочем, и Рейсс, которая «истерически хохотала».
Да, они разумны. Но что такое разум? Нечто связанное с пониманием, рассуждением, гибкостью? Любознательность, воображение? Планирование, решение задач? Возможно, у нас разные виды разума. Ведь одному человеку лучше дается математика, другой умеет играть на скрипке, а кто-то очень общителен; среди людей есть искусные рыбаки, жестянщики или рассказчики. Может ли быть вообще одинаковый разум у всех людей и у животных разных видов?
«Лично я не вижу смысла в попытке выстроить разные виды по линейной шкале интеллекта, – пишет специалист по китам Питер Тайак. – Существуют сотни тестов только для человеческого интеллекта, но мы так и не нашли для него точного определения».
Чей интеллект выше, Пабло Пикассо или Генри Форда? Оба обладали выдающимся умом – каждый в своей области. Возможно, наше слово «интеллект» подразумевает разнообразные способности к решению задач и потенциал обучения разным навыкам.
Возможно, талант – это самое странное, что связано с нашим мозгом. Разум пещерных людей не отличался от нашего; сохранились их рисунки на стенах. До появления сельского хозяйства или техники, которые теперь отражают наш интеллект, человек уже обладал способностью все это изобрести. Жизнь многих охотников и собирателей не менялась тысячелетиями на протяжении многих поколений; орудия из камня, дерева и кости исправно служили им вплоть до наших дней. Еще в XIX веке коренные племена Америки, Африки, Австралии и большей части Азии все еще использовали технологии каменного века; многие не знали колеса, железа и орудий с движущимися частями. Даже сегодня в отдаленных уголках нашей планеты еще сохранились культуры каменного века. Их представители – такие же люди. В эпоху промышленной революции, Моцарта и Бетховена авторы конституции Соединенных Штатов писали перьями, не знали электричества и машин. Компьютеры, торговые центры, аэропорты, посудомоечные машины, телевидение – в 1900 году всего этого не было. Не смартфоны делают нас людьми. Это мы их делаем. Причем совсем недавно.