На этой неделе, пока я в гостях у Кена, приходит электронное письмо: «ВМФ США сообщает, что не будет учитывать единодушные рекомендации прибрежной комиссии Калифорнии по уменьшению вредного воздействия сонара на морских млекопитающих, которые обитают на территории штата. ВМФ планирует существенно повысить использование опасного сонара и мощных бомб у побережья Южной Калифорнии во время маневров и испытаний. Предполагается, что подобные действия приведут к смерти сотен морских млекопитающих – и ранению тысяч других – в течение следующих пяти лет. Новые исследования показывают…» Совет по охране окружающей среды добивается прекращения этой деятельности или корректировки планов.
ВМФ проводит испытания на обоих побережьях. Много лет военные бросали бомбы на остров Вьекес рядом с Пуэрто-Рико, где живут люди, пока в конечном счете не убили человека и их не заставили убраться оттуда.
Так происходит во всем мире. И виноваты не только военные. В 2008 году к северо-востоку от Мадагаскара мощный сонар нефтедобывающей компании стал причиной массовой гибели китов, выбросившихся на берег. Люди хотят добывать больше нефти, проводить еще более масштабные маневры.
В 1996-м в результате маневров сил НАТО у берегов Греции группа клювокрылых китов выбросилась на берег. Это был первый документально подтвержденный инцидент гибели китов из-за военного сонара. Клювокрылые киты могут нырять очень глубоко. Обычно после всплытия они делают вдох, а затем несколько раз погружаются на небольшую глубину, чтобы избавиться от избытка растворенного в крови азота и избежать декомпрессионной болезни. Быстрый подъем в попытке убежать от невыносимо громкого сонара может вызвать закипание крови от пузырьков азота. Мы точно не знаем, что происходит. Но ясно одно: сонар убивает здоровых животных. Косаток. Клювокрылых китов. Малых полосатиков. Карликовых кашалотов. Дельфинов.
– Если синхронизировать несколько передатчиков для создания направленного луча, можно получить мощную ударную волну, которая способна преодолеть пятьдесят километров, почти не ослабевая, – объясняет мне Кен. – Это стандартный способ обнаружения подводных лодок. Им пользуются многие флоты мира.
По мнению Кена, мы находим меньше 1 % погибших китов. Он убежден, что каждый год погибают тысячи животных.
– Если во время маневров сбрасывают бомбу, в радиусе километра погибают все существа, внутри которых имеются воздушные полости. В радиусе десяти километров результатом становятся гематомы и, возможно, кровоизлияние в мозг. Когда здесь используют сонар, мы наблюдаем стресс и беспокойство у всех китов, а потом внезапно на берег выносит десятки мертвых морских свиней. Мы считаем, что это вина ВМФ, и говорим им об этом. Но они контролируют расследование и составляют отчеты. А потом пишут: «Доказательств нет». Обычно они не склонны брать на себя ответственность.
Тайные военные учения во всех морях и океанах свидетельствуют о том, что мы не можем доверять себе подобным. В марте 2000 года на Багамах несколько китов разных видов вынесло на берег прямо перед домом, где жил Кен. Неподалеку находились британские и американские корабли. На телевидении Майами в новостной передаче «60 минут» Кен заявил, что, по его мнению, в смерти животных виноват военно-морской флот. «Целый месяц они это отрицали. Ушли в глухую оборону». Но в конечном счете признались. «Мои флотские друзья смотрели на меня как на врага, – с некоторым разочарованием прибавляет Кен. – Очень жаль, потому что я патриот. Я служил в армии. Но я один из тех, кто предупреждает об опасности сонара, и поэтому…»
Киты умеют издавать звуки, но у них нет политического голоса. В этом смысле они похожи на коренное население, крестьян, бедных, а также на большинство из нас – тех, кто не имеет своего представительства, кого игнорируют богатые и сильные, но недалекие люди, которые не в состоянии понять, что они и так владеют слишком многим, что они политически едины, но оторваны от самих себя и от мира.
Что такое радость жизни? Это значит с удовольствием работать дни напролет, ощущать невероятную, ошеломляющую красоту мира, замирать от восхищения, сгорать от любопытства, быть исполненным благоговения и с изумлением повторять: «Почему я? Почему я?»
Наша ближайшая цель – найти и идентифицировать китов, разговоры которых мы слышали. На катере Кена мы направляемся в пролив Харо; погода быстро меняется – то осенний дождь, то солнце не желающего сдаваться лета. Две или три чайки следят за косатками сверху.
Вскоре примерно в миле от берега и прямо напротив дома Кена мы приближаемся к двум большим двухтонным косаткам. Такое впечатление, что мы попали внутрь черно-белого фильма: серая вода, серые холмы и черно-белые тела животных.
Нас окружают косатки из стада Л и стада К. Это хорошо. И Кен радуется. Он озорно улыбается и говорит:
– Если бы я не был вынужден жить на суше, то присоединился бы к ним. Плыть по течению. Рыба, семья…
Старая шутка. Он смеется. Но в каждой шутке есть доля правды.
Приблизительно пятьдесят косаток занимают гораздо большее пространство, чем мне казалось раньше. Они плывут на юг ровным строем и равномерно дышат, выныривая с легким плеском, снова погружаясь под воду и снова поднимаясь к поверхности.
Несмотря на кажущуюся непринужденность движений, невольно поражаешься их мощи. Они грациозны и легки, но массивное тело придает каждому движению ощущение рывка. И мне кажется почти невероятным, что они, древние хозяева моря, так нуждающиеся в сохранении всего, что мы у них отняли, еще не исчезли с лица земли. Я с трудом верю, что время и место нашего существования пересеклись. И я очень надеюсь, что они выживут.
Вскоре мы приближаемся к одному из самых любимых косатками мест охоты на лосося, Пайл-Пойнт. Приливные течения создают водовороты у мыса, которые привлекают лосося, а также косаток, питающихся лососем. Рыбакам это тоже известно.
Несколько косаток изгибают спины и уходят под воду. Там их внимание поглощено рыбой. Два других животных на высокой скорости плывут на поверхности, быстро меняя направление, – Кен называет этот маневр «акульим». Они увлечены погоней. Ближайшая косатка, прямо у нас за кормой, – это Л-92. А крупный самец с высоким волнистым спинным плавником – К-25. Он несколько раз бросается из стороны в сторону, разбрызгивая воду, – преследует одинокую рыбину. Потом ныряет. А когда внезапно появляется на поверхности, его размеры и мощь заставляют меня удивленно раскрыть глаза.
– Видишь, как они смещаются к берегу? – Кен объясняет мне происходящее. Косатки прижимают лосося к берегу, сбивая в кучу. – Им некуда торопиться. Они могут поймать около сотни рыб. Косатки будут медленно теснить лосося, стараясь не вызвать панику, собирать в группы, выбирая одну для атаки, или охотиться на отдельных рыб, отбившихся от стаи. Просто теснят их. Такая тактика. Рано или поздно какая-нибудь рыба отстанет или отобьется от остальных. И ее поймают.
Мы описываем круги, чтобы Кен мог закончить сегодняшнюю регистрацию.
Это очень необычное ощущение – плыть среди косаток, занятых охотой. Я задумываюсь над словами Кена, который говорил, что хотел бы жить с ними. Наблюдая за косатками, я понимаю, до какой степени он с ними сроднился. Вместе с ними он ныряет в глубину своих знаний, своей уникальной жизни. По его словам, нас окружают К-22, К-25, К-37, Л-83, Л-116… Он знает, кто они. Знает, где они были. Знает, как они живут, потому что это и его жизнь. В этот момент они – его жизнь. А что касается нашего катера в самый разгар охоты, то Кен, я и косатки согласны, что нам нечего бояться. И я не боюсь. Опасаюсь только за свою камеру: с затянутого серыми тучами неба уже упали первые капли. Плыть среди ныряющих косаток абсолютно безопасно.
Кен наклоняется к телескопическому объективу, ловко управляясь с ним. Среди своих косаток он снова превращается – как всегда – в молодого человека с фотоаппаратом, жаждущего получше их узнать.
Опять повороты и брызги. Все действие происходит на глубине, в том мире, куда они с такой легкостью ускользают и куда мы не можем за ними последовать. Вот чего я боюсь. Не того, что они нападут на меня, а того, что они исчезнут.
– Ну вот, готово, – говорит Кен. – Фотография с рыбой в пасти – то, что нужно.
Мы продолжаем снимать. Эта работа может показаться скучной. Бесконечная идентификация, занесение в каталог, составление таблиц, ведение записей. Тем не менее это прекрасная работа, почти возвышенный поиск более глубокого понимания. И не только китов. Мира. Кто был здесь, рядом с нами? Этот вопрос помогает сохранению памяти. Кто с нами здесь теперь? На протяжении сорока лет Кен повторяет этот вопрос словно священную мантру. И ответы со временем пришли, а вместе с ними и мудрость. Но не просветление. Наши знания поверхностны. Кен может сфотографировать спины косаток, определить их возраст, посвятить все свои дни их изучению. Но они остаются истинными хозяевами своей жизни, такой же естественной и загадочной, как задерживаемое дыхание. Мы нуждаемся в более близком знакомстве. Мы должны использовать редкую возможность узнать этих удивительных соседей, без которых мир был бы беднее.
Дождь усиливается, и окружающая нас вода словно вскипает от падающих с неба капель.
– Заканчиваем, – с сожалением говорит Кен. – Я испортил достаточно камер. Завтра будет новый день.
Убрав камеры, мы медлим. Наблюдаем. Вокруг нас черные плавники продолжают вырезать свои истории на серой поверхности моря. Я торопливо читаю эти письмена, понимая, что скоро волны сотрут написанное, а копии у нас не сохранилось.
Эпилог. Последний штрих
Всякий, кто изучает диких животных, задается вопросом, в чем смысл его существования на Земле. Надеюсь, что для моей жизни есть достаточно веские причины.
Когда опыта общения с собаками и другими животными – а также людьми – у меня было меньше, я думал, что глупо называть собак «членами семьи» или других животных – «друзьями». Теперь я думаю, что глупо это отрицать. Я переоценивал верность и преданность людей и недооценивал интеллект и восприимчивость других животных. Мне кажется, сейчас я лучше понимаю и тех и других. Мы все обладаем разными талантами, но у нас много общего.