ня на телефоне сохранились фотографии и даже видео, на которых этот Северус Забринко учит меня ходить. Такого человека я бы в жизни не забыл! Один только шрам чего стоит!
Гиацинт рассерженно зыркнул на меня.
«Кажется, я чуть-чуть перестарался».
– Так уж устроены граничные существа. Когда мы умираем, нас забывают, – сказал он, не сбавляя шага.
– Только не надо слёз, тысяча двухсотлетний малыш, – прошептал я. И громче добавил: – Как же это, должно быть, ужасно.
Гиацинт снова зыркнул на меня, но при этом усмехнулся.
За следующим стеллажом лабиринт расширился, и мы оказались в гостиной, напоминающей комнату в английском особняке, с коврами, картинами, удобными креслами, бархатными диванами и тяжёлыми шторами. В открытом камине, как всегда, потрескивал огонь, столы были завалены стопками книг и бумаг, винтовая лестница вела на галерею с бесчисленными полками и стеллажами. Всё тонуло в мягком, приглушённом свете, источник которого я так и не нашёл.
Профессор Кассиан ждал нас, как и в прошлый раз, сидя в одном из кресел, расставленных по кругу. Перед ним на небольшом овальном столике стоял уже знакомый мне чайник, из носика которого поднимался пар, а рядом – несколько чашек. Пар – это всего лишь плод воображения. А чай был, как и огонь в камине, совершенно не горячий – температуры на Грани не существовало. Тем не менее профессор Кассиан придавал большое значение таким вот мелким атрибутам, пусть даже чай не имел совершенно никакого вкуса. Во время наших бесед профессор также любил покуривать трубку, из которой выходил ничем не пахнущий табачный дым, висящий в воздухе идеальными кольцами.
Обычно мы здесь не задерживались надолго, оставались всего на несколько минут, в течение которых профессор Кассиан интересовался моими успехами в воображении. К сожалению, их пока не было. И объяснял мне какое-нибудь запутанное явление, хотя его и не просили. Но сегодня рядом с профессором Кассианом сидела Фея, и выражение её лица было очень серьёзным.
Фея выглядела лишь немного старше своего сына, у неё были такие же, как у Гиацинта, рыжие кудри и ярко-зелёные глаза, а кожу почти везде, кроме лица, покрывали разноцветные татуировки. Обычно она улыбалась, но сегодня была очень серьёзной, как будто собиралась сообщить нам плохие новости.
– Только не говорите мне, что Фрей сбежал из граничной тюрьмы. – Я вздохнул.
«Что там говорил Северин? Фрей – самый коварный и мстительный человек из всех, кого тот знал. Остаётся лишь надеяться, что я не вхожу в список его врагов за то, что разрушил один из созданных им порталов».
От удивления брови профессора Кассиана подпрыгнули вверх:
– Граничная тюрьма? Кто тебе такое сказал?
«Вообще-то, никто, если быть точным».
– Где-то же вы его заперли.
«Иначе бы мне не позволили бродить здесь одному и без охраны. Разве не так?»
– Боюсь, ты что-то неправильно понял, милый, – сказала Фея с лёгкой горечью в голосе. Она подождала, пока мы с Гиацинтом сядем, и продолжила: – Никто не посмеет запереть Верховного советника Фрея в тюремной камере с такими ничтожными уликами. До выяснения обстоятельств инцидента он всего лишь согласился на домашний арест с охраной. Официально он путешествует.
– Домашний арест? В своём роскошном норвежском замке? – недоверчиво спросил я.
Фея покачала головой:
– Нет, там слишком много порталов, через которые он может исчезнуть. Фрей, как вы, наверное, знаете, обладает редким даром создавать порталы. Он… – Фея бросила быстрый косой взгляд на профессора Кассиана. – Скажем так: таких старых и могущественных аркадийцев, как он, совсем немного.
– Значит, он добровольно дал себя арестовать?
Теперь слова Северина обрели смысл: Фрей изображал мученика, чтобы использовать ситуацию в политических целях.
– В настоящее время Фрей находится в гостях в тибетском горном монастыре у нашего советника Цао Цзюня. – Профессор Кассиан налил чай в изящную фарфоровую чашку с тонкими стенками, стоявшую передо мной на столе. – Но это ненадолго.
– Да, ведь теперь, когда Северин мёртв и забыт, против Фрея не осталось никаких улик, – вслух размышлял я. С запозданием я вспомнил, что притворяюсь, будто не помню имени Северина. Поэтому я быстро добавил: – Или как звали того парня со шрамом.
Фея кивнула:
– Всё верно. Теперь у нас есть только записи с вашими отчётами и показания Жанны д'Арк о том, что Северин Зеленко работал на Фрея и что портал на крыше вёл прямо в башню, где располагался совет Фрея. Но таких улик, конечно, недостаточно. Без этого Северина у нас больше нет шансов раскрыть планы Фрея. Что бы он ни замышлял.
Гиацинт фыркнул:
– Всё предельно ясно: Фрею нужен Квинн. Он всегда так поступает с избранными, которых нашёл кто-нибудь другой.
Профессор Кассиан задумчиво покачал головой:
– Мне так не кажется. Я снова и снова пересматриваю записи. Северин Зеленко был физиотерапевтом Квинна и занимался с ним несколько месяцев, он сыграл важную роль в его выздоровлении. Если бы Фрей просто хотел избавиться от Квинна или похитить его, у него было для этого огромное количество возможностей. Из записей ясно, что в тот день на крыше Северин Зеленко действовал спонтанно, потому ряд непредвиденных событий привёл к тому, что его разоблачили, а Жанна д'Арк тоже стала претендовать на Квинна. Это явно не вписывалось в его планы.
– На этот раз действительно что-то происходит иначе, – согласилась с ним Фея. – День пророчества стремительно приближается, а Фрей до сих пор не выставил своего избранного.
– Это довольно необычно, хотя… – пробормотал Гиацинт. – Думаешь, он хотел переманить Квинна на свою сторону? Сделать его своим кандидатом?
«Если так, то этот план совершенно не удался».
– Следовательно, Фрей выходит на свободу? – переспросил я.
«Что это означает для меня? Неужели мне теперь придётся где-нибудь прятаться?»
– Да, его освободят. Если мы продлим его заключение, это только сыграет в его пользу. – Профессор Кассиан сделал глоток чая и посмотрел на меня серьёзным взглядом. – В Верховном Совете уже давно звучат голоса, требующие отставки ректора, консерваторы…
– Короче говоря, мир во всём мире под угрозой, – перебила его Фея.
«Конечно, незачем мелочиться. „Мир во всём мире под угрозой“. Эти граничные существа отказываются мыслить хоть чуть-чуть менее масштабно».
– Учитывая нынешние настроения, Фрею ничего не стоило бы подлить масла в огонь. – Профессор отставил чашку с чаем. – Но сегодня он заверил нас, что откажется от любой агитации и даже поддержит ректора Темис при одном условии.
– И что же это за условие? – спросил я, поскольку он по-прежнему серьёзно смотрел на меня.
Профессор Кассиан замешкался.
– Он хочет встретиться с тобой, – сказал он, – для разговора с глазу на глаз.
На несколько секунд воцарилось молчание.
– Об этом не может быть и речи! – воскликнул Гиацинт, а я тем временем пытался осмыслить услышанное.
«Сначала Фрей приставил ко мне физиотерапевта, а теперь хочет поговорить со мной лично? Откуда такой интерес ко мне? Может быть, это как-то связано с силой памяти? Но как Фрей узнал об этом раньше, чем я сам?»
– Это уловка, точно вам говорю, – возмущённо фыркнул Гиацинт. – Ловушка. Мы все знаем, на что способен Фрей.
– Мы, конечно же, не собираемся оставлять Квинна с ним наедине… – сказал профессор, не глядя на Гиацинта, а Фея добавила:
– Мы будем присутствовать при всём разговоре с начала до конца. Если, конечно, Квинн согласится на встречу…
– Нет, не согласится, – твёрдо сказал Гиацинт.
Но я не был так уверен. Ведь на карту поставлена, шутка ли, судьба всего мира. Небольшая беседа во имя мира во всём мире – каким эгоистом надо быть, чтобы ответить отказом? Кроме того, где-то в глубине души меня мучило любопытство: «Как же выглядит этот Фрей и что он хочет мне сказать?»
– Когда? – спросил я.
Гиацинт не дал мне договорить:
– Ты не можешь на это пойти, Квинн! – Он энергично тряхнул кудрявой рыжей головой. – Я своими глазами видел, как Фрей заставил человека перерезать себе горло ножом. Он даже не произнёс ни слова. Фрею достаточно было лишь посмотреть на этого бедолагу.
Я сглотнул:
– Ну тогда, наверное, не стоит мне брать с собой нож.
»10«Матильда
– …Это правда, Матильда?
Услышав своё имя, я вздрогнула.
«О чём, интересно, только что спросила мама? Похоже, о чём-то интересном».
Все сидящие за столом, включая живущего у нас студента Матиаса, выжидающе на меня смотрели.
«Вот так влипла».
Я уже собиралась просто кивнуть или покачать головой, но что-то в выражении лица мамы меня остановило. Она смотрела так, только если речь заходила о чём-то серьёзном.
Я часто витала в облаках во время наших семейных застольных бесед, особенно когда моя сестра Тереза пересказывала свои лекции. Однако сегодня, после ссоры с Квинном, я погрузилась в свои мрачные мысли настолько, что даже не заметила, как съела целую тарелку размороженного тыквенного супа, хотя на вкус он, как всегда, напоминал перемолотые опилки.
Я в нерешительности уставилась на маму.
«Может быть, стоит попробовать что-то нейтральное, вроде: „Зависит от ситуации“ или, например: „Спроси лучше у кого-нибудь другого“? Или что-то простое: „Почему тебя это интересует?“ Да уж, угадать действительно непросто».
– Не уверена, – наконец сказала я, прежде чем молчание бы засчитали ответом.
Мама удивлённо подняла брови:
– Ты не уверена, с кем встречалась сегодня днём?
«Ах, так вот в чём дело».
Похоже, кто-то из ходячих камер слежения нашего семейства видел меня с Квинном сегодня днём. Возможно, Леопольд. Он всё ещё злился на меня за то, что я не рассказала ему, какой «фокус» применила в саду в воскресенье вечером, чтобы включить «голос с небес». Но вероятность того, что это мог быть сам Бог, он почему-то исключал.
– Мне очень жаль каждый раз узнавать такие вещи от сестры, – обиженно продолжила мама, не дождавшись моего ответа. – Она, кстати, не устаёт повторять, что у её детей от неё секретов нет.