О да, я ненавидел такие фильмы. Сначала героям не терпится войти в мрачный особняк, где обитает привидение повешенного убийцы с топором, а потом ещё удивляются, почему этот топор вдруг застрял у них в голове…
– У Квинна правильный настрой. – Профессор Кассиан улыбнулся сначала мне, а потом Гиацинту. – Если мы будем делить мир лишь на добро и зло, то никакого диалога не получится. Фрей не такой уж глупый и грубый злодей, каким ты его видишь, Гиацинт. Всё гораздо сложнее, и понимание неоднозначности этой ситуации было и остаётся ключом к решению проблемы.
– Может, хочешь сказать, что у Фрея было трудное детство? – раздражённо спросил Гиацинт. – Всё, чего я хочу – это чтобы с Квинном ничего не случилось. Он ещё не совсем освоился в новой реальности, по-прежнему физически и психически травмирован несчастным случаем и не слишком преуспевает в силе воображения. А вам вздумалось бросить его в лапы к Фрею на поле битвы только потому, что вам это удобно из политических соображений.
Другими словами, он считал меня полным идиотом. Что ж, возможно, в этом была доля правды. Но, по крайней мере, в том, что касается воображения, Гиацинт ошибался. Сегодня в тумане-дурмане я использовал силу воображения как настоящий профессионал. Непонятно как, но это сработало. А значит, я смогу провернуть этот трюк ещё раз.
Фея положила руку на покрытое разноцветными татуировками плечо Гиацинта:
– Остынь немного, сынок. Мы не позволим, чтобы с Квинном что-то случилось. И дело не только в политических соображениях. Стоит разузнать, что именно Фрей задумал на этот раз, как он готовится к ритуалу у звёздных врат. Ведь осталось всего несколько месяцев.
«Ах вот как!»
Я подавил вздох. За последние двенадцать часов я уже узнал больше нового, чем способен был усвоить. И вовсе не факт, что мой мозг технически способен воспринять ещё хоть какую-то информацию.
«Эх, если бы рядом сейчас была Матильда, она бы только обрадовалась такой возможности и помогла бы мне собраться с мыслями».
И я неохотно сказал:
– Может, расскажете мне побольше о пророчестве, звёздных вратах и обо всех остальных штуках. И… «о силе памяти».
– Все эти вещи связаны между собой. – Профессор Кассиан откинулся в кресле и достал из жилетного кармана серебряную табакерку. – Мне казалось, что феи уже давным-давно ответили на все вопросы, но, конечно, я с удовольствием дополню твои познания. – Он ласково улыбнулся мне. – Это, кстати, ещё и рассказ о том, как незабудка получила своё название. Память, Квинн, – это единственный рай, из которого нельзя изгнать человека. Так говорят у вас, у людей. А мы, эоны, этого рая лишились. – Он принялся неловкими движениями набивать трубку, появившуюся из ниоткуда в его руке. – Всё началось много тысяч лет назад…
«Что ж…»
Сил моих больше не было вслушиваться в эту тягомотину. Профессор любил бессвязные объяснения, а сейчас он зашёл особенно издалека. Гиацинт тем временем улыбнулся мне, вытянул ноги и, усевшись поудобнее, сложил руки на затылке. На его лице появилось странное выражение: смесь покорности, злорадства и жалости. Фея встала и начала расхаживать взад-вперёд перед камином. Не похоже было, что она пыталась убить скуку, а, скорее, успокаивала нервы.
– Не стесняйся прервать меня в любой момент, если у тебя возникнут вопросы. – Профессор Кассиан ободряюще кивнул мне, а затем продолжил, как заправский сказочник: – Давным-давно, когда всё было едино (и даже граничные существа не подвергались забвению после смерти), все мы: феи, ангелы, аркадийцы, гиганты, атланты, эльфы, люди и множество иных существ, жили бок о бок и друг с другом. Нам покровительствовали боги, удалившиеся к звёздам, в мир света, который окружал нас защитным слоем.
«Б-р-р-р-р-р!»
Я мысленно нажал на паузу. Если перебивать профессора Кассиана каждый раз, когда мне что-нибудь непонятно, мы и через четыре дня не встанем из-за этого стола.
«Значит, боги, мир света, защитный слой, – всё едино. Почему бы и нет? И описания „давным-давно“ уж конечно мне должно хватить для обозначения времени».
– Осталась последняя богиня, – продолжал профессор-сказочник, раскуривая трубку. – Она старалась направлять судьбы неба и земли, чтобы каждый вид существ мог развиваться в гармонии. Последняя богиня обучала своих жрецов и жриц магии и искусству врачевания, чтобы её божественные знания сохранялись и передавались из поколения в поколение на благо всех. Ведь в то время все существа, не только люди и животные, имели смертную оболочку, которую они должны были когда-то покинуть. Бессмертие было уготовано лишь богам, которые встречали каждое существо после его смерти в звёздном мире.
Я прикусил губу, чтобы случайно не спросить, как можно себе такое представить. Вместо этого я сделал как можно более безразличное лицо и уставился на жёлтый цветок, нарисованный на чайнике. Мне стало интересно, смогу ли я изменить его цвет. По идее, вообразить это гораздо проще, чем мост из кафельной плитки. Я старался не думать о камнях, на которые тщетно пялился во время наших тренировок, а о том, с какой лёгкостью в турмане-дурмане под моими ногами одна за другой возникали квадратики плитки.
– Цена бессмертия высока, – раздался голос позади нас. Обернувшись, я увидел чёрно-белого призрака Фридриха Ницше, который развалился на диване, предварительно бросив рядом свою саблю. Почему-то сегодня на нём была прусская артиллерийская форма в комплекте с неудобной островерхой каской. Возможно, поэтому его голос звучал особенно звонко. – Я-то знаю, о чём говорю. Образование – это в некотором роде бессмертие самых благородных ду́хов.
– Под самыми благородными ду́хами он, конечно, подразумевает себя, вечно скромного Фридриха, – пробормотал Гиацинт.
Фея забарабанила кончиками пальцев по каминной полке.
– Речь идёт не о… – нахмурив брови, ответил профессор Кассиан, но затем со вздохом сдался и снова повернулся ко мне. – Ладно, допустим. На чём я остановился? Ах да. В те времена никто не был забыт после смерти, всех помнили, по каждому скучали и каждого оплакивали, но при этом знали, что после смерти можно надеяться на новую встречу.
«Среди звёзд. Я уже понял».
Я снова уставился на жёлтый цветок. Мне так хотелось, чтобы он стал розовым. Таким же розовым, как… губы Матильды.
– Конечно, даже в первобытные времена существовали противоположные силы, которые мы для простоты называем «злом» и которые, к сожалению, в большей или меньшей степени присущи всем существам. – Голос профессора Кассиана проносился мимо меня успокаивающим, почти медитативным ветерком. – Но благодаря силе и доброте последней богини добро всегда побеждало. Мир находился в равновесии, пока однажды пять молодых жрецов и жриц из внутреннего круга, приближённого к последней богине, не решили поднять восстание…
«Ура-а-а! – Под моим пристальным взглядом фарфоровый цветок действительно приобрёл нежно-розовый оттенок. – Сработало! Значит, я могу пользоваться силой воображения не только, если нахожусь в опасности». Но стоило, наверное, радоваться более незаметно, вместо того чтобы ошалело размахивать руками.
Все раздражённо уставились на меня. Я поспешно опустил руки.
– Я только хотел сказать, что наконец-то рассказ становится по-настоящему увлекательным, – немного неубедительно пробормотал я.
– Многие люди – паузы в симфонии жизни, – пояснил Ницше. Судя по его презрительному тону, эта фраза задумывалась как оскорбление.
– Почему же тогда жрецы и жрицы восстали, когда мир находился в равновесии? – спросил я, пытаясь хотя бы сделать вид, что слушаю.
Улыбка растянула ухоженную, как у Санта-Клауса, бороду профессора Кассиана:
– Это очень хороший вопрос, Квинн. Наверное, равновесие – это тоже вопрос перспективы. Пятеро жрецов и жриц, которых позже окрестили Большой Пятёркой, хоть и были молодыми, но являлись самыми одарёнными магами своего времени. Их не устраивало, что богиня относилась ко всем существам одинаково. Ведь все понимали, что одни виды гораздо более жестокие, разрушительные и эгоистичные, чем другие.
– Например люди, – прорычал Ницше.
– Безнадёжный случай.
– Ну великаны и тролли тоже были не самыми простыми современниками, – добавил Гиацинт. – Не говоря уже о химерах, орках и саблезубых эльфах.
– И аркадийцах, – добавила Фея.
– Да, – признал профессор. – Но, как известно, гораздо легче распознать ошибки других, чем свои собственные. А эти пятеро молодых людей были очень уверены в себе и в своих добрых намерениях. – Он сделал глубокую затяжку из трубки и вместо завитка дыма выпустил в воздух пятиконечную звезду, линии которой соединились в пентаграмму.
«Неплохо. Мне бы тоже такому научиться».
Я огляделся по сторонам в поисках другого предмета, на котором мог бы потренироваться в воображении.
«А как насчёт старинного глобуса на стопке книг?»
Пока я сосредотачивался на континентах, слова профессора продолжали пролетать мимо меня.
– Относиться к этим несовершенным существам, что бы они ни делали, исключительно с добротой и терпением, как того требовала богиня, Большой Пятёрке казалось несправедливым, да и ненужным, учитывая силу, которой они обладали. Почему бы не искоренить зло, вместо того чтобы каждый раз кропотливо преобразовывать его? К чему вся магия и мораль, которой они обучались, если она умирала вместе с ними, а следующему поколению приходилось учиться всему заново? И почему бессмертие должно быть только у богов?
«Вот это да! У меня действительно получается!»
Глобус находился в двух метрах от меня, но я полностью его контролировал. Без особых усилий я придвинул Африку ближе к Европе, создал группу островов в Атлантике и окрасил Средиземное море в неоново-зелёный цвет. Затем я увеличил глобус, снова сжал его и стал очень медленно вращать. Он продолжал с тихим скрипом крутиться, даже когда я отвёл глаза. Видимо, достаточно было просто о нём подумать.
«Ха, я им ещё покажу! Видите ли, „не слишком преуспевает в силе воображения“!»