«Вот бы Гиацинт сейчас взвалил меня на спину и донёс до дверей!» Но, конечно же, об этом не могло быть и речи.
Стиснув зубы, я покрепче сжал костыли и заковылял вперёд. Гиацинт шёл рядом.
– Я до сих пор не могу поверить, что ты втихомолку так преуспел в силе воображения. Что ещё ты от меня скрываешь, маленький гений? – спросил Гиацинт.
– Не волнуйся, я по-прежнему физически и психически травмирован и не освоился в новой реальности, – ответил я, вспомнив его слова.
– Ты же знаешь, что я не имел в виду ничего плохого, правда? Я просто волнуюсь. – В голосе Гиацинта звучало раскаяние.
– Тебе не даёт спокойно жить эта встреча с Фреем, я знаю! Но не могли бы мы сегодня об этом больше не говорить? – Мысли о предстоящей встрече с величайшим злодеем Вселенной спокойно могли подождать хотя бы до завтра. – Подрожу от страха, когда придёт время.
Гиацинт тихонько рассмеялся:
– Кажется, с выборочной памятью у тебя всё в порядке, да?
– Ага, а ещё с бессонницей, – ответил я и рассказал ему о неожиданном появлении в нашей школе Жанны д'Арк. Сначала Гиацинт сильно удивился, но затем заверил меня, что это, скорее, забавное, а не угрожающее происшествие.
– Жанна – это ходячая неожиданность, – сказал он. – Никогда не знаешь, что у неё в голове.
– Она намекнула, и уже не в первый раз, что Кассиан – мой биологический дедушка, – вырвалось у меня.
– Кассиан? Откуда такая странная идея? – спросил Гиацинт. – Если бы это было правдой, зачем ему держать это в секрете?
– Потому что… мне казалось, что аркадийцам не рекомендуется… э-э… жить и иметь потомство… с людьми.
– Но Кассиану это никогда не мешало. Последняя женщина, которую он любил, была человеком, и Кассиан будто бы состарился вместе с ней. Он не хотел выглядеть моложе неё, поэтому тоже постарел. С тех пор он так и ходит с белой бородой. – Мне показалось, что Гиацинт улыбнулся. – Это было не так давно: лет сто пятьдесят, сто шестьдесят тому назад. Её имя – Розалинда. Она была его великой любовью, и у них родилось трое детей. Кассиан очень горевал, когда они умерли. Хотя все они прожили долгую жизнь. Был, как я понимаю, ещё один внук, но он тоже в какой-то момент умер.
«Бедный профессор. Наверное, это так ужасно – видеть, как один за другим умирают все члены семьи, и знать, что нет никакой возможности последовать за ними. Но, по крайней мере, их он не забыл. В отличие от других близких».
– Не думаю, что после Розалинды он снова влюблялся, но даже если и так – Кассиан не из тех, кто станет отрицать или скрывать, что у него есть ребёнок, – уверенно сказал Гиацинт. – Если бы Юри Ватанабе был сыном Кассиана, он бы обязательно это признал.
– Не исключено, что он и сам не знал, – предположил я. – Бывает ведь и такое. Жанна без тени сомнения говорила о том, что он мой дед. Может, она узнала об этом от Северина. Когда мы встречались в последний раз, он утверждал, что может рассказать, кто мои биологические дедушка и бабушка. Вот он, наверное, и поделился с Жанной. А профессор… Не знаю, что-то в этом есть. Он с самого начала вёл себя как-то странно. – Я припомнил, каким удивительно знакомым показалось мне его лицо во время нашей первой встречи на кладбище.
– Нет, этого просто не может быть.
– Но выяснить правду – проще простого! – воскликнул я. – Ведь у моего аркадийского предка должна быть такая же татуировка с девятилапым осьминогом, как у меня. И если Кассиан покажет мне свою татуировку…
– Ишь чего захотел! – перебил меня Гиацинт, как будто я сказал что-то возмутительное и неприличное. – Никто никому вот так просто не будет демонстрировать свои татуировки.
– Почему? («Какая глупость».) Тогда вопрос можно было бы закрыть раз и навсегда. И, кстати, вы-то видели мою татуировку! Вы же притащили меня в эту библиотеку только для того, чтобы на неё поглазеть.
– Да, но мы ждали, пока она проявится сама. Мы никогда бы не заставили тебя показать её. Потому что так… так нельзя делать, это…
– Неприлично? – Он так засмущался, что я не смог сдержать смех. – С каких это пор ты стал ханжой? Это всего лишь живые татуировки.
– Нет, ты не прав, – возразил Гиацинт. К этому времени мы уже подошли к выходу из кладбища, и уличные фонари осветили лицо моего провожатого. – Они часть нас, наша тайна, наша самая сокровенная сущность. Лентиго, или, как ты говоришь, «татуировка», – это что-то очень личное. Их нельзя показывать просто так. Это даже прописано в законе: только при подозрении на преступную деятельность можно заставить человека показать свои лентиго.
Я слушал его с изумлением.
– Значит, я не могу попросить Кассиана показать мне его татуировку?
Гиацинт отрицательно покачал головой:
– Ни в коем случае. Лентиго имеют свой собственный разум и свои желания, они проявляют себя только тогда, когда сами того хотят. – Его зубы сверкнули в свете уличного фонаря. – Даже друзья могут знать только одно лентиго, а второе может упорно от них прятаться.
– Даже так, – пробормотал я, и это почему-то нас обоих рассмешило.
Только когда мы попрощались и я в одиночестве заковылял к входной двери, мне пришло в голову, что я ведь скрывал от Гиацинта намного более серьёзные вещи. Мою вылазку в Город Теней, а ещё тот факт, что не я один помнил Северина.
И мои мысли тут же обратились к Матильде: «Может, пока меня не было дома, она написала сообщение?» Я понимал, что ужасно расстроюсь, если включу телефон, а там не будет весточки от неё.
Прежде чем переступить порог, я снова поднял глаза на её окно. Там мерцал слабый свет. Или мне это лишь показалось?
Задрав голову, я вдруг почувствовал, что ночная тишина будто устремилась внутрь меня и каждый звук, даже самый ничтожный, усилился: топот мышиных лапок по асфальту, тиканье старинных часов в соседнем доме, скрежет двух разворачивающихся листьев на кусте. А потом, словно волной, меня накрыли звуки всего города, и пришлось ухватиться за костыли, чтобы удержать равновесие. Всё вокруг шумело, гудело, дышало, жужжало, колотилось и пульсировало, и посреди всей этой какофонии вдруг раздался голос, произносящий моё имя.
Голос Матильды.
– Его зовут Квинн фон Аренсбург, а не надоедливый козявка-потомок, человечек-огуречик или как ты там его ещё называешь, Бакс. Если кому-то и позволено его обзывать, так это мне, потому что я влюблена в этого человечка-огуречика, который до сих пор мне не написал. – Она вздохнула. – Хотя он…
Голос угас, и волна шума тоже схлынула. Мой супер-слух пропал так же внезапно, как и появился. Но пусть даже от меня ускользнуло окончание фразы, мне было всё равно. Она сказала «влюблена», и этого слова оказалось достаточно, чтобы за одну секунду превратить меня в самого счастливого человека на свете. Вернее, самого счастливого человечка-огуречика.
«Влюблена! Матильда Мартин в меня влюблена», – эта фраза заплясала в моём мозгу, и усталость вдруг испарилась. Я рывком отворил входную дверь и поспешно заковылял вверх по лестнице, чтобы как можно скорее взять в руки свой телефон.
»12«Матильда
Пока Бакс с любопытством следил за событиями, которые разворачивались в вечернем детективе, и весь светился от счастья, я изо всех сил пыталась сосредоточиться на домашнем задании. Но в моей голове путались мысли, строчки прыгали перед глазами, и я никак не могла сосредоточиться ни на графиках и производных, ни на митохондриальном окислении. Тем более что Бакс, как оказалось, совершенно не мог смотреть фильм молча, ему обязательно надо было всё комментировать.
– Точно тебе говорю, это тот сторож, который только вышел из тюряги. Нет-нет. Иначе серия уже закончилась бы… А-а-а, это одна из монахинь, эти тётушки знают толк в ядовитых травах, у них всё схвачено… Ставлю на сестру Барбару. А ты как думаешь?
– А я ставлю фильм на паузу, если ты сейчас же не замолчишь, – сказала я, и на Бакса это подействовало безотказно. Правда, только на пять секунд, потом он продолжил болтать и не останавливался до самого конца серии.
– Ха! Значит, это была сестра Юлия, я же говорил! – самодовольно подытожил он. – Можно мне ещё одну серию?
За это время я успела почистить зубы и надеть пижаму, но успокоиться никак не удавалось. Спать не хотелось, поэтому я позволила Баксу посмотреть ещё одну серию детектива, а сама тем временем достала дневник, который хранился в тайнике: за неплотно пригнанной доской в обшивке стены. Там, в щели, в слое изоляции, лежала моя секретная тетрадка. Я старалась прятать её каждый раз, после того как вносила новую запись, чтобы никто из членов моей семьи случайно на неё не наткнулся, если вдруг вздумает искать что-нибудь в моей комнате. А это случалось до ужаса часто. Буквально на днях я застала маму и тётю Бернадетт в своей комнате: они рылись в ящиках моего стола якобы в поисках изоленты. Я сказала им тогда, что не обязательно забираться сюда тайком, с удовольствием поделюсь с ними водкой и пивом, достаточно лишь вежливо попросить. Но моя шутка их почему-то не рассмешила.
Тут я перевела взгляд на свой мобильный телефон и подтвердила запрос от некоего Nadim-ension2. Мне очень захотелось полистать страницы Надима и Эрика, но я рассудила, что дневник сейчас куда важнее.
Я попыталась как можно более подробно записать всё, что пережила сегодня и что нам удалось выяснить. Каждая мелочь могла когда-нибудь оказаться важной, и описывать происшествия этого дня было гораздо приятнее, чем делать домашнее задание. Набросав схему входа в катакомбы к тайному логову «Пандинуса Императора» и добавив к ней загадочные сокращения на случай, если она попадёт в руки постороннего человека, я попробовала нарисовать портал, включая надпись «Facultas intrare» и каракули на стене рядом с ним.
– Тебе тоже интересно, серийный убийца это или нет? – заговорил Бакс.
– Нет, но мне интересно, что означает «Facultas intrare».
– «Разрешение на вход», – ответил Бакс, не отрываясь от экрана ноутбука. – В поведении серийных убийц всегда виновата мать. Может, и здесь та же история?