Крупный ансамбль современных зданий.
Современная служащая в ванной со своим сыном, съёмки подвижной камерой её спальной комнаты, во главе которой стоит двуспальная кровать.
Публика кино, которая никогда не была слишком буржуазной и уже почти совсем перестала быть народной, давно пополняется за счёт представителей одного и того же социального слоя, к тому же сильно разросшегося в последнее время: слоя служащих низкого ранга, занятых в различных сферах «обслуживания», столь необходимых существующей системе производства – в управлении, контроле, техобслуживании, исследованиях, образовании, пропаганде, развлечениях и псевдокритике. Само по себе это уже достаточно говорит нам о том, кем они являются. Конечно, необходимо также учитывать, что часть этой публики, которая ещё ходит в кино, из тех, что помоложе, всё ещё находится на стадии ускоренного обучения исполнению подобных функций.
По реализму и достижениям этой системы можно уже судить о личных качествах исполнителей, которых она формирует. И в самом деле, они обманываются во всём и способны лишь говорить основанные на лжи нелепости. Это бедные наёмные работники, которые считают себя собственниками, это обманутые безграмотные люди, которые считают себя образованными, это мертвецы, которые верят, что они голосуют.
Люди терпеливо ждут начала сеанса перед входом в кинотеатр. Пейзажи с современными предприятиями и их отходами.
Две молодые покупательницы в бутике одежды.
Как жестоко с ними обошлась система! В своём продвижении по карьерной лестнице они утратили то малое, что у них было, и приобрели взамен лишь то, что никому не нужно. Они собирают всю нищету и унижения всех систем эксплуатации прошлого; игнорируя лишь восстания против этих систем. Они очень напоминают рабов, потому что их сгоняют в массы и содержат в тесноте ужасных жилых домов, мрачных и нездоровых, их плохо кормят вредной и безвкусной едой, их плохо лечат от постоянно обновляющихся болезней, за ними постоянно тщательно наблюдают, их удерживают в модернизированной безграмотности и зрелищных суевериях, отвечающих интересам их хозяев. Их размещают подальше от их родных провинций или районов в новых, враждебных пейзажах, в зависимости от концентрационных потребностей нынешней индустрии. Они лишь цифры в графиках, составленных дебилами.
Рекламная фотография современной пары служащих в их гостиной, в которой играют их дети.
Они мрут пачками на дорогах, при каждой новой эпидемии гриппа, при каждой новой волне зноя, при каждой ошибке фальсификаторов их питания, при каждом техническом нововведении, выгодном для предпринимателей, строящих для них декорации, в которых они празднуют новоселья. Их ужасающие условия существования провоцируют их физическую, интеллектуальную, психическую деградацию. С ними всегда говорят как с послушными детьми, которым достаточно сказать «так надо», и они с удовольствием этому верят. Но прежде всего их рассматривают как отсталых детей, вынужденных полностью принять безумную тарабарщину, которую постоянно бормочут и бредят десятки недавно придуманных патерналистских специальностей, которые в один день говорят им одно, а на следующий – возможно, полностью противоположное.
Та же квартира без жильцов, вид сверху.
Танцы коренных таитянок на пляже.
Отделённые друг от друга полной потерей всякого адекватного действительности языка, потерей, что препятствует любому диалогу, разделённые своей непрекращающейся конкуренцией, постоянно понукаемые хлыстом в своём демонстративном потреблении небытия, и, соответственно, разделённые самой необоснованной и вечно тщетной завистью, они разделены даже со своими собственными детьми, чуть ли не единственной собственностью тех, у кого ничего нет. У них отбирают контроль над детьми, уже с самого раннего возраста начинающими соперничать со своими родителями, не прислушиваясь к их простецким мнениям и смеясь над их явными заблуждениями, презирающими, не без причины, своё собственное происхождение и чувствующими себя детьми правящего спектакля в гораздо большей степени, чем своих домашних, случайно зачавших их: они воображают себя мулатами, родившимися от этих негров. За фасадом лицемерной идиллии между этими парочками и их детьми нет ничего, кроме обмена полными ненависти взглядами.
Та же парочка крупным планом.
Книжные полки в той же квартире крупным планом. Широкая двуспальная кровать.
Те же дети крупным планом.
Потребительница в супермаркете со своим сыном, который толкает перед собой наполовину пустую тележку.
Парочка служащих на мягком диване-кровати с телефоном. Ребёнок с тележкой крупным планом.
Его улыбающаяся мать крупным планом.
Тем не менее эти привилегированные рабочие развитого товарного общества отличаются от рабов тем, что должны сами обеспечивать себе пропитание. По статусу их скорее можно сравнить с крепостными, потому что они привязаны к одному предприятию и его успеху на рынке, пусть предприятие и не отплачивает им взаимностью, но прежде всего потому, что они вынуждены жить в одном и том же месте: это всегда один и тот же круг из похожих друг на друга квартир, офисов, дорог, отпусков, аэропортов.
Одна пара принимает другую в гостях, все тщательно избегают недоброжелательных взглядов друг друга.
Служащие в командировке на скоростном поезде.
Но они также похожи на современный пролетариат – отсутствием гарантированных ресурсов, которое противоречит запрограммированной рутине их расходов, а также тем фактом, что они должны сдавать себя в аренду на свободном рынке, не обладая собственными средствами производства: фактом своей потребности в деньгах. Они должны покупать товары, и всё подстроено так, чтобы они не вступали в контакт ни с чем кроме товаров.
Панорамные съёмки многоэтажного дома, так называемые «высотки», сверху вниз, до ящика с надписью «ящик идей», поставленного под зданием для сбора положительных откликов.
Панорамные съёмки похожего фасада, сверху вниз, до автомобиля, выезжающего с подземной парковки.
Однако больше всего их экономический статус всё-таки близок к ситуации «крепостничества» – в том, что они лишены непосредственного доступа к распоряжению деньгами, вокруг которых обращается вся их деятельность. Они могут лишь тратить их, потому что не получают достаточно, чтобы что-то откладывать. И в конечном итоге им приходится потреблять в кредит; и этот кредит, предоставленный им, удерживается из их зарплаты до тех пор, пока они не освободятся от него, работая ещё больше. Поскольку любое организованное распределение товаров связано с организацией производства и государства, их порции пищи и пространства ухудшаются и по количеству и по качеству. Формально оставаясь свободными работниками и потребителями, им на самом деле больше некуда податься, повсюду лишь смеются над ними.
Приём у современных служащих, гости едят, одновременно играя в «Монополию» на том же столе.
Схожий приём, четверо присутствующих, две бутылки.
Я не собираюсь совершать ошибочное упрощение, во всём уподобляя ситуацию этой наёмной рабочей силы предыдущим формам социально-экономического угнетения. Во-первых, потому что если оставить в стороне избыток их ложного сознания и их двойное или тройное участие в покупке бесполезного барахла, которым заполнен весь рынок, станет понятно, что они лишь разделяют печальную участь большей части масс наёмной рабочей силы сегодняшнего дня; в наивной надежде отвлечься от этой раздражающей действительности, многие из них постоянно лепечут о том, как неудобно они себя чувствуют, купаясь в роскоши, в то время как люди в далёких странах страдают от нищеты. Ещё одна причина не путать их с угнетёнными прошлого заключается в том, что их специфический статус несёт в себе самом неоспоримо современные черты.
Натюрморт из новых продуктов питания, прошедших промышленную обработку, но удостоившихся «красного лейбла». Группа служащих, собравшихся вокруг телевизора и смотрящих в экран с одинаковым интересом.
Группа служащих накладывает себе новоизобретённую еду и ест, сидя на полу.
Впервые в истории появились высокоспециализированные экономические агенты, которые вне своей работы должны всё делать сами: они сами водят свои автомобили и сами заправляют их бензином, они сами ходят за покупками и сами готовят себе так называемую еду, они сами обслуживают себя в супермаркетах и в заведениях, сменивших собой вагоны-рестораны. Они, несомненно, очень быстро приобрели свою квалификацию с её очень косвенной степенью производительности, но после того как они отработали свою дневную норму часов, они должны сами делать всё остальное. Наша эпоха ещё не преодолела семью, деньги, разделение труда, но уже можно сказать, что фактическая реальность всего этого почти полностью растворилась в состоянии постоянной нужды. Те, у кого никогда не было добычи, потеряли даже её тень.
Модно одетая служащая в соответствующей обстановке.
Если бы иллюзорный характер богатств, на распространение которых претендует современное общество, и не был признан во всех иных отношениях, его бы в достаточной мере демонстрировало одно то наблюдение, что система тирании впервые столь дурно обращается со своими домашними, своими экспертами, своими паяцами. Пустота вознаграждает своих переутомлённых слуг монетой, отчеканенной по своему подобию. Иными словами, бедняки впервые думают, что входят в экономическую элиту, несмотря на очевидность противоположного. Дело не только в том, что эти несчастные зрители должны работать, но и в том, что на них самих не работает никто, и тем более те, кому они за это платят: даже продавцы-консультанты считают себя их начальством, когда они оценивают, насколько их клиенты пылко скупают весь тот эрзац, который они обязаны потреблять. Ничто не способно скрыть быстрый износ, изначально присущий не только принадлежащим им материальным товарам, но и их юридическим правам на это скудное имущество. Они не оставят наследств, точно так же, как они их не получали.