Семья служащих в ванной со своими детьми.
Парочка стареющих служащих у своего автомобиля.
Служащая пытается перейти улицу, перегороженную автомобильной пробкой.
Два автомобиля, пострадавших при столкновении, посреди дороги.
Производители проводят краш-тест автомобиля с манекеном водителя за рулём.
Кинозрители, которым впервые приходится думать о жестоких истинах, затрагивающих их столь непосредственно и, как правило, тщательно скрытых от них, не смогут отрицать, что у этого фильма, оказывающего им горькую услугу, открывая им, что их болезнь не так уж неизлечима и что её можно преодолеть через уничтожение классов и государства; они не смогут отрицать, говорю я, что у моего фильма есть хотя бы это достоинство. Никаких других достоинств у него не будет.
Съёмки подвижной камерой уже неоднократно показанной рекламной фотографии, изображающей семью современных служащих в их гостиной с плавным увеличением к центру.
Фактически эта публика, которая повсюду хочет выказать свои знания, оправдывая всё, что ей пришлось претерпеть, которая постоянно видит, как всё сильнее ухудшается тот хлеб, что она ест, и тот воздух, которым она дышит, равно как её мясо и жильё, противится изменениям только тогда, когда речь заходит о привычном для неё кино; это единственная её привычка, которую до сих пор уважали. Может быть по сей день один только я и нарушил это правило. Как и во всём остальном, даже когда модернизация вдохновляет дебаты о вкусах дня в прессе, она постулирует невинность публики кино и показывает, в соответствии с основополагающими законами жанра, всё происходящее издалека: различные кинозвёзды как бы живут за своих зрителей, пока те подглядывают за ними сквозь замочную скважину проклятой фамильярности.
Реклама очередного посредственного фильма: «Скоро на экранах!», название фильма: «Самый счастливый день в моей жизни».
Реклама ещё одного фильма, титры: «Скоро на экранах!», «Вы вновь столкнётесь с вдохновением вашей молодости».
Титр: «Чёрная стрела Робина из леса».
Всадники, выстрелы стрелами из луков, удары копьями, тайные сборища в замках и лесах.
Всадник падает, убитый стрелой. Голос за кадром: «Вы вновь увидите человека, который стал легендой благодаря своим безрассудным поступкам в защиту угнетённых… Чёрная стрела
Робина из леса – это история человека без страха, который, не задумываясь, борется против тирана в одиночку». Рыцарь кричит в ярости: «Идите! Выходите все! Робину из леса конец, он мёртв!» Армия с песней наступает на неприятеля.
Голос за кадром говорит под соответствующую музыку: «Нет! Робин из леса живее всех живых, и он ещё вдохновит вас своей бесшабашной отвагой».
Кино, о котором я говорю, – это бессмысленная имитация бессмысленной жизни, наивное представление, говорящее ни о чём, способное скрасить час скуки отображением самой скуки, это бездарная имитация, подделывающая настоящее и ложно свидетельствующая о будущем, во всех своих вымыслах и грандиозных постановках лишь бесполезно потребляющая сама себя, нагромождая образы, отметающиеся временем. Какое ребяческое уважение к картинкам! Как оно подходит этому тщеславному плебсу, постоянно обманутому в своём энтузиазме, лишённому какого бы то ни было вкуса, потому что он никогда не испытывал счастья, наотрез отказывающемуся признавать свои несчастья, потому что у него полностью отсутствует не только вкус, но и смелость; до такой степени, что никакая ложь не способна развеять его доверчивый интерес.
Трейлер посредственного фильма-вестерна.
И можно ли поверить после всего того, что мог видеть каждый, что среди профессиональных зрителей, поучающих остальных, существуют глупцы, способные утверждать, что истина, заявленная в кино, не будучи доказанной образами, является догматической? С другой стороны, одомашненные интеллектуалы нашего времени завистливо называют «дискурсом хозяев» всё, что описывает их рабство; что же до смехотворных догм их хозяев, то они до такой степени отождествляют себя с ними, что даже не узнают их. Что можно доказать образами? Доказать что-либо можно лишь действительным движением, которое уничтожает теперешнее состояние1, то есть нынешнюю организацию производственных отношений и формы ложного сознания, развившиеся на её основе.
Никогда ещё заблуждение не опровергалось благодаря хорошему образу. Те, кто считает, что капиталисты хорошо вооружены для наиболее рационального увековечения и расширения их счастья и разнообразных удовольствий, связанных с их покупательной способностью, узнают в этих образах талантливых государственных деятелей, те же, кто считает, что сталинистские бюрократы представляют собой партию пролетариата, узнают в этих образах рабочий класс. Существующие образы лишь укрепляют существующую ложь.
Панорамный вид министров правительства французской Пятой республики.
Лидеры французских сталинистов.
Мао Цзэдун в конце своего правления.
Инсценированные анекдоты были строительными блоками кинематографа. В них мы узнаём лишь старых театральных персонажей, но на гораздо более просторной и подвижной сцене, или героев романов, но в более знакомых костюмах и декорациях. Общество, а не технологии, сделало кинематограф таким, какой он есть. Он мог бы стать историческим исследованием, теорией, эссеистикой, мемуарами. Он мог бы стать таким, как фильм, что я снимаю в данный момент.
Длительный поцелуй крупным планом.
В этом фильме, например, я говорю только правду поверх фона из изображений, какими бы незначительными или ложными они ни были; это фильм, презирающий всю пыль образов, из которых он состоит. Я не хочу сохранять язык этого устаревшего искусства, разве что снятые с обратной точки кадры единственного мира, доступного для созерцания, и съёмки подвижной кинокамерой нескольких эфемерных идей эпохи. Да, я тешу себя мыслью, что создал фильм при помощи подвернувшихся под руку средств, и мне нравится, что на него жалуются все те, кто позволил делать со своей жизнью всё, что угодно при помощи подвернувшихся под руку средств.
Зорро дерётся на железнодорожных путях. Его нога застревает между рельсами. Поезд приближается. Предатель убегает. Зорро напрасно машет руками, видит свой кнут, который он может достать, хватает его, одним умелым ударом переводит стрелки и освобождается. Поезд проходит мимо.
Долгие съёмки подвижной кинокамерой высадки войск на пляже 6 июня 1944 г.
Я был удостоен всеобщей ненависти общества моего времени, и меня бесит, что на взгляд этого общества у меня есть иные достоинства. Но я заметил, что именно в кинематографе я добился наибольшего и единодушного негодования. До такой степени, что именно в кино плагиаторы обворовывали меня меньше всего, по крайней мере до сих пор. Само моё существование в кинематографе остаётся гипотезой, которую, как правило, отрицают. Я, таким образом, ощущаю себя выше всех законов жанра. Я вижу, как меня ставят над всеми законами жанра. Как говорил Свифт, «мне доставляет немалое удовольствие представлять работу, которая абсолютно выше всякой критики».
Съёмки воды подвижной кинокамерой, камера постепенно отдаляется от острова Джудекка в сторону Венеции.
Для того чтобы оправдать всю ничтожность, весь тот позор, которым покрыто всё, что было написано и снято в нашу эпоху, надо было бы иметь возможность однажды притвориться, что не было буквально ничего другого и, тем самым, что ничто другое просто не было возможно, толком неизвестно почему. Что ж! Это неловкое оправдание, лишь одного меня достаточно в качестве примера, чтобы не оставить от него камня на камне. И поскольку для этого мне понадобилось совсем немного времени и усилий, ничто уже не могло отвратить меня от такого удовольствия.
Пожилая венецианка.
Хотя в это и принято сейчас верить, но нет ничего естественного в ожидании от кого-либо из тех, в чьё ремесло входят публичные выступления в нынешних условиях, что они принесут куда-либо революционные новшества. Такой способностью могут обладать скорее те, кто повсюду сталкивается с враждебностью и преследованиями, чем те, кто получает субсидии от государства. Или более широко, несмотря на заговор молчания по этому вопросу, можно с точностью утверждать, что никакой реальный вызов не может быть брошен индивидами, которые благодаря этому вызову обретают более высокое положение в обществе, чем у них было до тех пор, пока они молчали. В этом они лишь следуют хорошо известному примеру процветающих профсоюзных и политических функционеров, всегда готовых продлить бедствия пролетариата ещё на тысячу лет, лишь бы сохранить свою роль защитников его интересов.
Зорро, сжимая в руке револьвер, держит под прицелом своего врага. Потом он скачет галопом, преследуемый сообщниками врага, время от времени стреляя назад и метко поражая их даже не оборачиваясь.
Съёмки воды подвижной кинокамерой вдоль глухой стены острова Сан-Джорджио.
Что же касается меня, то своим жалким положением в кинематографе я обязан тому факту, что я прослыл ещё намного большим преступником в других областях. В первую очередь потому, что я решил посвятить себя разрушению нынешнего общества и начал действовать соответствующим образом. Я взял на себя эту роль в тот момент, когда почти все верили, что у нынешней подлости в её буржуазном или в её бюрократическом варианте было самое прекрасное будущее. С тех пор, в отличие от других, я ни разу не менял своё мнение с течением времени, скорее, время менялось в соответствии с моим мнением. Это не могло понравиться моим современникам.
Афганская борзая с крайним отвращением отказывается влезать в автомобиль.
Поэтому вместо того чтобы добавлять ещё один фильм к тысячам посредственных фильмов, я предпочитаю объяснить, почему я не буду этого делать. Я собираюсь заменить пустопорожние приключения, о которых рассказывает кино, изучением серьёзной темы: себя самого.