Иван делает глубокий вдох, такой же глубокий выдох, и спокойно – их позицию еще не обнаружили – открывает огонь по зеленым фигуркам, мечущимся между стволами сосен.
Отстреляв магазин, он косится налево, там мелькают лопаты. Десантники захватили опорник и немедленно копают новые боковые ответвления от траншеи. Дело в том, что окопы пристреляны украинской артиллерией с точностью до метра – и необходимы новые укрытия. Никто из хохлов из первого окопа живым не вышел.
«Укропы» из второго опорника не успели прийти на помощь первому, Иван с Гвоздем отработали хорошо. Уцелевшие отходят назад, те, кто их прикрывал из одиночных окопов, тоже убегают во второй опорник. Мины парами падают среди сосновых стволов там, где располагается второй опорный пункт.
Иван всматривается, отчего-то ему беспокойно. В самом деле, второй опорник оказывается в низине, мины и танковые снаряды сорвали маскировку с брустверов, и сектора стрельбы четко видны. Иван меняет позицию и открывает огонь по каскам натовского образца, то и дело мелькающим над украинской траншеей. На касках – ярко-зеленая изолента.
– Вперед! – командует Тёма и первым выпрыгивает из траншеи захваченного 79-го опорника.
Минометный обстрел прекращается.
До 80-го опорника метров сто, может, сто двадцать, одиночные стрелковые ячейки пусты. Иван понимает намерение командира. Пока «укропы» не пришли в себя, можно захватить и второй опорник, раз уж они его так по-дурацки выкопали. Иван подхватывает пулемет и бежит вперед. Рядом громыхает берцами Гвоздь.
В атаке должны участвовать восемь штурмовых троек, кто-то наверняка ранен после первой атаки, кто-то должен остаться в боковом охранении. «Я?» – думает Иван.
Окоп 80-го рядом. Оттуда стреляют, но Гвоздь одну за другой метает четыре гранаты, первая – недолет, вторая – перелет, но дальше товарищ приноровился, успокоился – и третью и четвертую гранаты кладет аккуратно в траншею. Иван короткими очередями стреляет по каскам украинцев, но они сместились левее, ближе к центру опорника.
Иван отбегает метров на двадцать правее, выбирая позицию для пулемета. Штурмовую группу придется прикрывать от возможного флангового удара. Сверху, цепляясь за сучья, падает коптер. Наш? Подавили?
Иван оглядывается и видит Тёму.
Тот, высунувшись из окопа в полный рост, оборачивается к отставшим десантникам и кричит:
– Эй! Я уже здесь!
Пуля бьет его в ухо. Ивану кажется, что каска на командира стала мягкой – подобно яичной скорлупе. Он хочет сплюнуть, но вдруг ощущает себя лежащим на земле, уткнувшимся лицом в песок. В ушах звенит. Он ищет руками пулемет. Гвоздь рядом что-то кричит.
К Ивану возвращается слух. Опорник перемешивают огнем из пулеметов, похоже, бьет что-то крупнокалиберное.
– …мешок! – слышит Иван крик Гвоздя.
Выходит, что 80-й опорный пункт оказался ловушкой. В низине, окруженный пулеметными гнездами, простреливаемый насквозь.
Иван разворачивает пулемет вправо, оставляя опорник за спиной. Справа должен идти второй батальон, думает он. Продержимся.
Пуля прошивает правую руку, проходит навылет, сквозь кость. В глазах Ивана темнеет. Снайпер. Тёму тоже убил снайпер. Я уже не боец. Это понимает и Гвоздь, он хватает Ивана за карабин, который у всех крепится сзади к бронежилету, валит на спину и тащит. Но недалеко. Буквально метр.
– Я сам могу! – кричит Иван.
Но Гвоздь его уже никуда не тащит. Чтобы понять, что произошло, Иван, опираясь на здоровую левую руку, садится и оборачивается. Гвоздя отбросило пулей на полтора метра, и это больше не Гвоздь. Бывший секунду назад Гвоздем десантник лежит на спине, и лба у него нет.
Снайпер! – чуть не плачет Иван. Он смотрит на оставшийся в ногах ПКМ – пулемет стоит на сошках. «Сейчас я!..» – Иван мысленно готовится стрелять левой рукой, представляет, как прижмет приклад пулемета к плечу, как нащупает предохранитель. Откуда стреляет эта сука?
Иван оглядывается, но боль в простреленной руке застит глаза. Ага, вроде оттуда. «Сейчас я тебя…» Опираясь на здоровую руку, он наклоняется к пулемету, встает на четвереньки. Новая пуля пробивает левую руку в том же месте, что и правую, – у самого плеча. Удар сильный – Ивана переворачивает навзничь. Пулемет – вот он, в тридцати сантиметрах, невредимый. Приклад, такой родной… стоит на песке. Но рук дотронуться до железного друга нет.
Еще одна пуля пробивает левую руку в трех сантиметрах от предыдущей и утыкается в пластину броника. «Издевается сука, – думает Иван о снайпере, – сейчас добьет». Он слышит свист мины, 120 миллиметров. «Моя?!» Мина вонзается в тело Гвоздя, что лежит справа на расстоянии чуть больше метра, рвет его. Гвоздь принимает на себя большую часть осколков и взрывной волны, и Ивану достается совсем немного – горсть мелких осколков впивается в правый бок, туда, где нет пластин в бронежилете. Словно раскаленный нож медленно входит в почку, глубже, до кишечника – и проворачивается. Свистит новая мина. Сейчас все кончится! Но мина падает чуть дальше. Иван не чувствует боли в простреленных руках, вся боль в животе. Держись! Ты не умер сразу, не потерял сознание, значит, осколки – фигня, терпи! Боль отступит! Снайпер потерял к тебе интерес. Комья земли от близких разрывов сыплются на каску, на лицо, на бронежилет, на ноги… Присыпает… Накрывает, как кисеей. Иван открывает глаза, но запорошенные песком глаза слезятся, и он не видит неба, лишь тени безголовых сосен над собой.
«Сейчас я усну! Ноги тяжелые, тянут вниз, в глубь земли. Вот и хорошо». – Он вытягивает ноги, словно на кровати. Земля впитывает кровь из ран Ивана. Она кажется мягкой и упругой одновременно, как матрас. Ни один сучок не впивается в спину, он погружается.
«Земля!» – радуется Иван. – «Она больше не липкая противная грязь. Земля! Родная! Принимай!»
Иван щурится, смаргивает песок, попавший в глаза. Небо голубеет, вот-вот рассвет. Тени сосен ускользают в сторону.
«Полетели!» – командует себе Иван и закрывает глаза. – «Сейчас я усну! И наконец отдохну!»
Боль отступила, стала ноющей, убаюкивающей. Иван делает глубокий вдох, преодолевая тяжесть броника на груди, и такой же глубокий выдох. Бронежилет больше не давит. Иван улыбается. «Всё!»
Замполит роты Дрезден, петляя как заяц, несется через редколесье. Он четко слышит жужжание коптера над головой. Сейчас кинут гранату! Дрезден краем глаза видит бугор и падает на спину. Ну! Он щурится. Восьмиконечная черная снежинка плавает на высоте двадцати метров. На фоне серого неба Дрезден различает темное брюшко коптера. Мина или две гранаты. Дрезден упирается ладонями в землю и замирает неподвижно. Оператор медлит, тщательно целится, и коптер, качнувшись в воздухе, роняет гранату. Дрезден, не вставая, перекатывается за гребень и группируется в позе зародыша. Граната разрывается там, где он только что лежал, гребень принимает большую часть осколков, остальные уходят выше. Дрезден переворачивается на спину – коптер снижается. Сейчас кинет вторую. До леса – метров сто, но между спасительными деревьями и Дрезденом топорщится плотный кустарник. Дрезден готовится повторить трюк с укатыванием от гранаты, но боковым зрением замечает еще одну темную точку в небе: коптеров оказалось два. От двух гранат по обе стороны бугорка не спрятаться. Была не была! Дрезден вскакивает и бежит изо всех сил. За зиму он поправился, и бронежилет мешает дышать полной грудью на бегу. Коптер пикирует следом, Дрезден понимает это по усилившемуся шуму мотора, останавливается и отступает на три шага, смотрит на коптер. Гранаты на коптере нет! Летит! Дрезден прыгает с места вперед, как можно дальше, взрывная волна переворачивает его через голову, пара осколков уже на излете впивается в бронежилет. Второй! Где второй?! Дрезден снова на ногах, до сосен по-прежнему далеко, но кусты! Кусты – в пределах одного броска. Дрезден мчится к ним, под ногами хлюпает, кусты оказались терновником. Дрезден на четвереньках ползет, раздвигая тонкие стволы. Авось потеряют? Нет, не потеряли. В полутора метрах в стороне раздается взрыв гранаты, Дрезден не успевает удивиться своему везению, как тут же взрывается вторая граната. Опять повезло! Колючий плотный терновник принял на себя все осколки. Дрезден не шевелится, сверху его точно не видно. Слушает небо. Зловещего жужжания не слышно. Зато раздается хлесткий танковый выстрел и прилет в трехстах метрах. Как раз там, куда направляется Дрезден. Рация в кармане разгрузки подозрительно молчит. Дрезден трогает ее и чувствует пальцем острую, горячую, подвижную… лишнюю кнопку. Все-таки один осколок до Дрездена дотянулся и оставил его без связи. Дрезден напрягает слух. Тихо. Он ползет вдоль кустов, стараясь оставаться под кронами из колючек. Кустарник кончается, начинается мелкое болото. Едва Дрезден вскакивает и бежит к лесу, как снова слышит жужжание. Да что на мне, свет клином сошелся?! Вместо ожидаемой гранаты прилетает танковый снаряд. Втыкается в болото в пяти метрах и уходит под землю. Взрыв пучит черную жижу. Но ни осколков, ни взрывной волны – ничего. «С ЗОПа стрелял, – думает Дрезден, – не настильно. Опять повезло». Он уже добегает до леса, когда жужжание стихает. Из-за сосны выглядывает боец с антидроновым ружьем в руках.
– Видел, где упал? – не здороваясь, спрашивает он у Дрездена, но тому нет сил ответить.
Сбили коптер – и ладно. Весь грязный, мокрый, наугад идет он на зарево костра впереди. Костер? В бою?
Сосна горит от самого корневища, но не упала и даже не покосилась. Замполит второго батальона Сигма меланхолично смотрит на огонь и греет руки, потом переводит взгляд на Дрездена:
– Принимай пятую роту. Теперь у нас батальон замполитов.
– А комбат? – Дрездену еще на ППУ объяснили, зачем его вызвали. Из трех штатных командиров рот в строю остался один, и то только потому, что четвертая рота охраняет тыловой район.
– Тоже «трехсотый». – Сигма поворачивает к огню тыльные стороны ладоней.
Дрезден молча ждет постановку задачи.