Дрезден кивком манит за собой оператора коптера и догоняет цепь. Впереди замешательство. Сипуха, набычившись, давит взглядом молодого, который стоит рядом с автоматом наперевес.
– Добей! Ну! – рычит Сипуха и останавливает Дрездена жестом ладони: мол, все под контролем.
Боец с выражением невыносимой муки на лице отворачивается и не глядя дает длинную очередь по украинцу, лежащему в двух метрах перед ним.
– Смотри! – командует Сипуха.
Молодой неохотно повинуется, часто моргая, смотрит на тело, изуродованное пулями.
– Увидел? Запоминай! Ты помог ему сейчас. Понял?
– Да.
– Вперед!
Втроем они догоняют цепь. Взвод спускается в балку. В овраге сыро, лес густой. Разбившись на пары, бойцы прочесывают его поперек. Никого. Дойдя до противоположного склона, взвод цепью исследует овраг вдоль.
Едва Дрезден выходит на поляну, оператор восклицает:
– Командир!
– Залечь! – командует Дрезден.
Десантники падают, укрываясь за тонкими соснами. Не глядя на планшет, Дрезден понимает, что пауза в ритме боя окончилась, пора возвращаться.
На планшете коптера видны: пустой лес впереди, еще одна большая поляна, снова лес, еще более густой и высокий, а там… пятнадцать «укропов» забегают в этот лес и исчезают.
«Ввосьмером их не выковырять, – решает Дрезден, – а оставить здесь, так снова полезут в атаку».
– Аляска, я – Дрезден, вижу скопление пидоров, прием!
– Дрезден, я – Аляска, принял. Координаты? Прием!
Взвод возвращается из балки к своим окопам в лесу. Дрезден на ходу диктует координаты. То и дело он смотрит на экран планшета оператора «Мавика». Хохлы прячутся в лесу. Может, ждут подкрепления?
– Дрезден, я – Аляска, работает «Василек», прием.
– Аляска, я – Дрезден, да!
Они уже выбрались к своим позициям, десантники обустраиваются в окопах.
Дрезден, улучив момент, когда Сипуха остается один, спрашивает:
– Что это было?
Сипуха некоторое время молчит, меряет командира роты взглядом, осматривается, находит взглядом бойца, которого заставил добить раненого украинца, и, тщательно выверяя слова, произносит:
– Командир должен следить за очерствением души подчиненных. Не можешь убить человека – иди добей смертельно раненного. Сделай доброе дело. На войне надо быть черствым.
– Добро! – Дрезден идет к позициям взвода Селезня, взвешивая слова Сипухи.
Его окликает комбат Сигма, рядом с ним оператор коптера. Вместе они смотрят на экран – «Мавик» висит над лесопосадкой, где готовятся к атаке украинцы. Теплых фигурок добавилось. Накапливаются.
Комбат и Дрезден прислушиваются. Со стороны просеки в тылу они слышат лязг гусениц. «Мотолыга» несется на огромной скорости. Затем минута тишины, и… «Василек» сухими щелчками выплевывает кассету из пяти мин. Потом вторую. Мины кучно ложатся прямо в лесопосадку.
Едва МТЛБ с лязгом увозит «Василек» в тыл, над лесом второго батальона взмывают несколько украинских дронов. Десантники прячутся.
Дрезден и Сигма на экране планшета внимательно изучают лес в глубине оврага, движения укропов нет. Никто не вышел. Оператор возвращает «Мавик» на подзарядку. Выходит, «Василек» справился? Новой атаки не будет?
В тылу слышен негромкий взрыв, скорее хлопок. Сигма и Дрезден переглядываются, комбат беззвучно матерится. Смотреть, какого цвета дым над лесом, куда уехала «мотолыга», не хочется.
Глава 7Фанаты против русофобов
УАЗ-«профи», к которому зам по вооружению Кречет ведет Прозу, сияет свежей зеленой краской среди сырых сосновых стволов.
– Видите? Не только ваши поставки, вон Министерство обороны тоже полку выделило новые машины.
– Правда новые?
– Да. Без пробега. Две!
Они садятся на второй ряд сидений.
– Сапсан с нами поедет, – указывает на сиденье рядом с водителем Кречет, имея в виду начальника автослужбы.
Вдруг зам по вооружению кривится.
– Ты такую машину водил? – обращается он к водителю.
Водитель из мобилизованных выглядит молодо, бледнеет.
– Да.
– Тогда поздравляю тебя, ты только что сжег сцепление. В салоне горелым воняет, почему? Передачи переключать не умеешь?
– Да, – неуверенно блеет водитель и дергает рычаг переключения передач.
– Заднюю включи!
– Заедает.
– Полегче! Смотри! – Кречет привстает на сиденье и за водителя включает заднюю. – Теперь сам! Если сцепление в новой машине сжег, вычтем с тебя!
В машину садится начальник автослужбы и тоже морщится от вони горелого сцепления.
– Не умеют машины водить ваши водители, Владимир Владимирович. – Кречет безапелляционен.
УАЗ трогается и с трудом забирается между колеями, пробитыми КамАЗами в лесу.
– Пониженную включи, – советует начавто, – а то завязнем сейчас. Только мост подключи.
– Я не умею, – признается водитель.
Кречет гогочет и снова привстает на сиденье. Два офицера берутся за небольшие рычаги справа от рычага коробки передач. Зам по вооружению толкает от себя один рычаг – включает передний мост, а начальник автослужбы тянет назад второй рычаг – включает пониженную передачу.
В штабной землянке пятого батальона пахнет свежей древесиной, спилы бревен светлые, посреди землянки широкий стол, вытянутый от входа, и две лавки. Сотрудники штаба сидят на небольших столах вдоль стены спиной ко входу.
– Лист бумаги есть? – требует комбат—5 Камыш, когда Проза садится на лавку рядом с ним.
Морщины на лице подполковника тянутся вертикально от уголков глаз через серые щеки и теряются в коротко стриженной седой бороде. Сам он лысый.
Комбат протягивает переданный ему лист бумаги Прозе:
– Пишите!
– Что писать? – теряется Проза.
– Рапорт. Нам замполит нужен.
Это – проверка на вшивость, и Проза удар не держит:
– Да я… это… – мямлит он, – старенький, наверное.
– Да мы тут все не молоденькие. Мне 56, начальнику связи – 57. Ему только днем поспать нужно, а так слух у него острый. – Он указывает в дальний конец землянки, где колышется брезентовая занавеска, отгораживающая спальное помещение.
Понять, шутит ли Камыш, невозможно.
– Славка-замполит, 60 лет, богатый был, магазины какие-то, бросил все, сюда поехал добровольцем, уже здесь умер. Сердце прихватило. – Камыш все-таки серьезен. – Так что замполит нам нужен.
– Я и не офицер к тому же. «Чистые погоны – чистая душа». – Проза вспоминает поговорку советских времен, которую Камыш должен знать.
– А у меня грязные погоны, грязная душа и руки грязные по плечи.
Нет, не получается Прозе настроить собеседника на легкий шутливый тон.
– Я книжку сюда приехал про вас писать.
– Я книг не читаю. Только Евангелие и «Боевой устав ВДВ». – Камыш демонстративно смотрит на часы, достает из нагрудного кармана очечник, водружает на нос очки в тонкой оправе и перебирает бумаги на столе.
– С молодыми проще, конечно. В тыл вышли, девок сисястых нашли, выпили, в морду получили, вернулись – и в атаку! А старики, как пескарь у Чехова, сидят тихо, и «немцы» их бьют.
Затем, взглядывая поверх очков через голову Прозы, говорит кому-то:
– Командиров рот ко мне вызовите через десять минут.
– Про себя расскажете?
– А чё про меня рассказывать? Клюют меня тут. Мол, устарел. А чего устарел? «Нона» та же самая, РПГ—7 тот же самый, «двойки», «четверки», авиация та же, что и в Чечне. Что изменилось-то? Тактика? Артиллерия реагирует чуть быстрее. Дроны? Ну да, согласен. Так двигаться надо. Встал на две минуты, сразу прилет. Не стой на месте! Пусть командиры рот расскажут.
– А вы про них?
– У нас батальон футбольных фанатов, на гражданке пятачки друг другу чистили, а здесь нормально. Воюют. Иногда сержанты командуют капитанами. После утреннего совещания Шипуна спросите, командир 14-й роты, он с вами поговорит.
Проза гуляет вокруг землянки, где комбат совещается с командирами. Все замаскировано свежими сосновыми ветками. Кострище огорожено заборчиком из гильз. Это общая практика десантников: везде, где нужно ограждение, использовать гильзы. Пятый батальон поселился в лесу только что, гильзы не успели закоптиться. Проза читает маркировку – гильзы от снарядов «Ноны».
С ночи прохладно и сыро.
Командиры выходят из землянки, но Шипун снаружи беседует с коллегами. Его свежевыбритая голова сияет на солнце, а борода, наоборот, густая, черная, до самой груди, с двумя вертикальными проседями. Он долго трясет кому-то пальцем, что-то доказывает.
– Добро! – слышит Проза бас Шипуна.
Командир 14-й роты наконец замечает Прозу и кивком зовет за собой, смотрит искоса, недоверчиво.
Спускаются в землянку-столовую. Она внутри напоминает бар из фильмов, только свежая древесина светлая. За барной стойкой возится повар, столов всего три. Шипун выбирает самый большой стол, садится напротив Прозы, но разговор не начинает, ждет двоих товарищей, которые занимают места на лавках рядом с ними.
Больше всех говорит начальник штаба роты Дмитрий, который сидит справа от Прозы:
– А почему вы их называете нацистами? Это неправильно. Гляньте, кто стоит напротив нас: грузины, поляки, немцы, чеченцы, негры, русские из РДК и футбольные фанаты. Им нет дела до величия украинской нации! Никакого дела! Они приехали сюда резать русских. Мы воюем с русофобами.
– Выходит, в основе украинского нацизма – русофобия? – уточняет Проза.
– Выходит!
Повар ставит на стол четыре разнокалиберные кружки с чаем. Шипун рассказывает:
– Вон связист у нас, тоже весь в нацистских наколках, но служил, старался, раздеваться стеснялся. Оказалось, у него перелом позвоночника после ДТП был, но он к нам добровольцем пришел. Пока шуруп в позвоночнике не сломался у него, мы до госпиталя и не знали о его наколках. И чё? Хороший связист.
– Сведет теперь, наверное, – предполагает Дима.
– Про футбольных фанатов, – говорит Проза, – вы же к разным клубам относитесь?