Это свидетельство говорит само за себя. Право же, современные неаполитанские или мессинские шкиперы не отважились бы вести свои корабли вдоль берегов Сицилии или Калабрии по морским итальянским картам (портуланам) XV века!
Картографы экспедиций Чжэн Хэ, а среди них был и летописец великих плаваний — Фэй Синь, своими трудами вписали в историю Южноазиатского морского пути одну из наиболее славных и ярких страниц. Они сделали этот путь легко доступным для грядущих поколений мореплавателей и куда в большей мере, нем «знаменитые войска» и волонтеры-«смельчаки», посланные с флотилиями Чжэн Хэ в Западный океан, обеспечили безопасность плавания в водах шести морей Старого Света.
Чрезвычайно важная деталь — Мугудишу [Могадишо] Булава (Брава) и Малинди показаны на семнадцатой, индийско-цейлонской, карте, перед картами берегов Аравии и Персидского залива.
Этот порядок карт далеко не случайный. Безусловно, китайские мореплаватели сперва попадали на берега Восточного рога Африки, куда они шли в экваториальных широтах, а затем уже через Аден и Хормуз возвращались в индийские гавани.
Люда-ся закрывает западный океан
«Такова уж моя доля — мало пользы принесли мне двадцать лет службы, проведенных в трудах, ибо ныне я не имею в Кастилии крова над головой и пищу мне негде обрести, разве только в корчме и таверне, и зачастую я не имею ни гроша, чтобы заплатить по счету».
Так писал Колумб «католическим королям» с острова Ямайка, совершая свое последнее, четвертое, путешествие, за три года до смерти и спустя три года после того, как в воздаяние своих заслуг он был привезен из Нового Света в Кастилию закованным в цепи.
Личная судьба Чжэн Хэ сложилась более благоприятно. Его не забивали в колодки, а милостиво отрешили от должности как «престарелого чиновника». Однако судьба его замыслов и дел оказалась куда более печальной, чем судьба открытий, совершенных Колумбом.
В Западной Европе конца XV века поиски и открытия новых земель и новых морей были прямым следствием процесса разложения феодализма; они в свою очередь ускоряли этот процесс, содействуя росту юной капиталистической формации, которая шла на смену формации феодальной.
«До какой степени, — пишет Энгельс, — в конце XV века деньги подкопали и разъели изнутри феодализм, ясно видно по той жажде золота, которая в эту эпоху овладела Западной Европой; золота искали португальцы на африканском берегу, в Индии, на всем Дальнем Востоке; золото было тем магическим словом, которое гнало испанцев через Атлантический океан; золото — вот чего первым делом требовал белый, как только он ступал на вновь открытый берег» [57].
«Католические короли» могли наложить на Колумба оковы, но не в их власти было закрыть только что открытую Америку. Заморские плавания и заморская экспансия были в Европе конца XV века исторической необходимостью. Открытия подчинялись закону своеобразной «цепной реакции», которая действовала непрерывно и с нарастающей силой. Поэтому за Колумбом следовала плеяда новых искателей морей и земель, золота и пряностей, жемчуга и рабов.
Иным образом складывалась историческая обстановка в Китае начала XV века. Несомненно, и в Китае Минской эпохи действовали силы, которые подкапывали и разъедали изнутри феодальную систему. Несомненно, что купечество приморских городов было прямо и непосредственно заинтересовано в широком развитии торговых связей, в дальних заморских рынках. Несомненно, что уровень общего развития страны, степень ее технической культуры были настолько высоки в эпоху Чжэн Хэ, что любая заморская экспедиция, любое плавание в Южный и Западный океан были уже практически осуществимы.
Однако в Китае того времени не создавались условия, благоприятные для той «цепной реакции», которая так характерна для эпохи географических открытий и начало которой положили в Европе португальские и испанские мореплаватели.
Причины подобного исторического своеобразия весьма сложны, и в настоящее время они основательно изучаются китайскими историками.
Здесь мы можем лишь отметить, что как раз в 30-х и 40-х годах XV века в Китае значительно усилилось влияние новой феодальной знати, прибравшей к рукам огромные земельные владения. Земли, щедро розданные этой алчной клике, были главным источником ее доходов. Эти земли, захваченные правдой и неправдой, лежали не за дальними морями, не на Суматре и на Цейлоне, а где-нибудь в долине Хуанхэ или на шэнсийском лёссовом плато, на исконно китайской территории.
К середине XV века великие князья, царедворцы и чиновники высших рангов захватили наилучшие пахотные земли и прибрали к рукам огромные дворцовые поместья. У многих феодалов было по тысяче и более цинов земли, и с этих земель они, нещадно обирая крестьян, получали колоссальные доходы.
«Чиновники из штата великих князей, — говорится в одном источнике Минской эпохи, — и евнухи, отправляемые для сбора податей, целыми днями рыщут по дорогам, и только на прокорм их слуг тратится десять тысяч лан. Поистине везде неслыханные грабежи и сборщики податей хватают простой народ и забивают до смерти «арендаторов».
Когда были розданы все сколько-нибудь пригодные земли, помещики разных рангов стали захватывать, осушать и распахивать внутренние водоемы — озера и пруды, и к концу XV века такая практика привела к подрыву ирригационного хозяйства и к истощению многих ранее орошаемых земель.
Землевладельческая знать, таким образом, приобрела возможность неограниченной эксплуатации китайского крестьянства, источники ее несметных доходов находились непосредственно внутри страны.
Между тем все помыслы купцов и особенно торговых людей приморских городов были направлены за пределы Китая, и естественно, что интересы торгового сословия ни в какой степени не совпадали с интересами феодальной клики.
Этим во многом объясняется то яростное противодействие планам дальних морских экспедиций, которое стало особенно активным после смерти Чэн-цзу. К сожалению, мы не знаем, какова была доля участия купцов приморских городов в экспедициях Чжэн Хэ; ответ на этот вопрос не дают ни историографы походов великого мореплавателя, ни ссылки на те товары, которые вывозились из Китая или доставлялись туда из заморских стран.
Нам известно, что в трюмах кораблей флотилий Чжэн Хэ привозили из стран Западного океана слоновую кость, сапановое, сандаловое, эбеновое, орлиное, мастичное дерево, благовонные смолы, изумруды, алмазы, ляпис-лазурь, оникс, сапфиры, мирру, носорожий рог, павлинья перья, тяжелую парчу из Дамаска, дорогие ковры из Хорасана, шкуры львов, леопардов и тигров, жемчуг, опиум, черепашьи панцири. На нанкинскую пристань выгружали клетки с зебрами, страусами, жирафами, львами, золотистыми леопардами, антилопами и прочими живыми диковинками.
Трудно представить себе стоимость этого транспорта предметов роскоши, особенно если учесть, что в каждой флотилии было по шестьдесят кораблей [58].
Все эти драгоценные ненужности и зоологические редкости предназначались не для фунзяньских и нанкинских купцов. Парча, страусы и жирафы, ляпис-лазурь и изумруды, павлиньи перья и мирра мгновенно исчезали в бездонных императорских сокровищницах, а затем все это щедро раздавалось принцам крови, наложницам, астрологам, одописцам, прорицателям и бесчисленной высокородной челяди, которая заполняла приемные залы и прихожие дворцов «Сына неба».
Значит ли это, что главной, если не единственной целью заморских экспедиций начала XV века было удовлетворение потребностей и запросов узкого круга феодальной знати, численно ничтожной группы, которая занимала самые верхние ступени сословно-иерархической лестницы?
Думается, что дело обстояло сложнее, и что тот список товаров, который приводится в источниках, дает весьма неполное представление о размахе заморской торговли в первой четверти XV века.
Известно, что как раз в это время в Китае большую известность получили сравнительно дешевые индийские ткани.
Многие другие товары (олово из Малакки, красители для фарфора с островов Малайского архипелага, оружие, дешевые ковры и т. п.), не показанные в официальных перечнях, неизменно доставлялись на кораблях флотилии, причем все товары такого рода ввозились из-за моря купцами и предназначались не для нужд императорского двора, а для продажи на внутреннем китайском рынке [59].
Таким образом, каждая дальняя экспедиция, каждый поход в моря, омывающие индийские и иранские берега, должен был приносить неисчислимые выгоды тому классу, который всей своей деятельностью подрывал устои китайского феодального общества. Речь идет не о непосредственных материальных выгодах, не о барышах от удачных торговых операций на каликутском или аденском рынках, а о тех не всегда даже отчетливо зримых последствиях, которые имели плавания Чжэн Хэ для развития межазиатских торговых связей и межазиатского рынка и в конечном счете для укрепления социальных позиций гуандунского, фуцзяньского и нанкинского купечества.
Однако эти незримые, но достаточно ощутимые последствия дальних походов Чжэн Хэ и его спутников вызывали глубокое беспокойство той паразитической прослойки, которая жила потом и кровью нещадно эксплуатируемого китайского крестьянства и по законам социальной инерции недремно оберегала устои феодального строя.
Феодальная клика в своей борьбе за всемерное сужение заморских связей умело использовала те отрицательные моменты, с которыми были связаны дальние экспедиции эпохи Чэн-цзу.
Несомненно, африканские и цейлонские редкости, которые в огромном количестве привозились на кораблях Чжэн Хэ в Нанкин, недешево обходились китайской казне.
Расходы на закупку золотистых леопардов, рубинов и павлиньих перьев тяжелым бременем ложились на все податные сословиями голоса против разорительных экспедиций в Западный океан раздавались еще при жизни Чэн-цзу, причем недовольство чрезмерными тратами на эти экспедиции высказывалось в различных общественных кругах.