— Готово, — хмыкнула гордо.
— Ишь ты! — удивился Тинар, а потом вдруг змеюку прямо в огонь швырнул, едва не притушил.
— Пущай готовится. — Хмыкнул вредный наемник и уселся под деревом.
— Мирка, вставай!
— Что? — я подняла тяжелую, будто свинцом налитую голову, посмотрела на наемника.
— Твой черед, а я спать лягу.
Я нехотя поднялась с теплой лежанки, а воин быстренько улегся на мое место. Пройдя к горящему костру, подкинула хвороста, чтобы не затух. Кто знает, какие тут звери ночью промышляют. Будто в ответ на мои мысли вдали раздался волчий вой. Я вгляделась в костер, увидела змеиный кончик на земле и брезгливо отодвинула его ногой. Мясо древеса я все-таки попробовала, не показывать же себя трусихой. Тем более Тинар все время на меня с усмешкой косился, ждал, что плеваться начну. В ночной тишине раздался громкий храп. Я перевела взгляд на небо, полная яркая луна светила кругом, серебрила листочки на деревьях. В ночном лесу раздавалось уханье совы, кто-то пискнул неподалеку. Я потянулась и положила на колени лук. Засмотрелась на луну, представляя себе прелестное лицо лунной девы, которая глядит сверху на весь мир и улыбается влюбленным. Память услужливо подбросила воспоминания о наших поцелуях с Ликом, нарисовала в воображении образ красивого парня, а я с досады сжала в руках колючую веточку и ойкнула негромко. Воин пошевелился и я перевела взгляд на спящего наемника. Черты лица его в лунном свете казались менее суровыми, руки расслабленно лежали поверх плаща, которым он накрылся заместо одеяла. Лунные блики играли на крепких мышцах, словно ласково скользили по бледной коже. Пока рассматривала Тинара, заметила, как сжались в кулаки его руки. Он внезапно заворочался во сне, задышал тревожно, пальцы странно скрючились, ногти будто удлинились. Я потерла кулаками глаза, ущипнула себя посильнее — неужто уснула, сон привиделся, но я не спала. Воин застонал во сне сильнее, рука скользнула на грудь, удлинившиеся когти полоснули по коже, выглядывавшей из ворота рубахи, тут же пропитавшейся кровью. Я в ужасе вскочила на ноги, руки будто к луку приросли. Тинар открыл глаза, повел вокруг шальным взглядом, а потом перевернулся на живот, встал на четвереньки и глухо застонал, и стон этот превратился в рык, а волосы на его теле стали удлиняться, он весь выгнулся, будто дикий лесной кот, и кровь застыла в жилах от нового протяжного воя. Одежда расходилась по швам, обнажая удлиняющееся тело с клочками темной шерсти, лицо вытянулось, превратившись в зловещую морду — не волка, не медведя, но не виданного доселе зверя — страшный оскал обнажил ряд острых зубов. Пальцы теперь совершенно не напоминали человеческие, сквозь тонкую кожу, где не были шерсти, светились голубоватые вены, глаза сияли зеленым в темноте.
Я отступила назад, уперлась спиной в дерево и недолго думая, ухватилась за нижнюю ветку, подтянулась и едва успела схватиться ладонями за ствол, как сверкающий злющими глазами во тьме волкодлак, издал новый протяжный вой, встал на задние лапы, повел носом и повернулся в мою сторону.
Я со страху принялась лезть по стволу, точно белка, и кое-как успела забраться на ветку повыше, когда злющая тварь подбежала к самому дереву и протяжно завыла внизу:
— Фу! Дурной пес! — прохрипела я. — Тинарушка, ты меня слышишь?
Страшный волкодлак лишь скрипнул по стволу когтями, а я испугалась, что он сможет вскарабкаться наверх за мной, и чуть не шлепнулась с ветки вниз. Страшно то как, мамочка! Я стала подвывать не хуже самого перевертыша, а тварь меж тем крутилась внизу, все принюхиваясь и издавая короткий рык. Потом он снова впился когтями в ствол, сверкая на меня злющими глазами. Отломив небольшую веточку, запустила подальше и крикнула:
— Бери, Тинар, бери!
Оскорбленная нечисть завыла еще громче и снова зацарапала по стволу когтями.
— Да что тебе нужно-то от меня? — шмыгнула я носом. — Не вкусна я, — а слезы уж закапали из глаз и кажется попали на морду оголодавшего зверя, потому как он фыркнул и потряс головой, а потом нагнул морду вниз и потер лапами. Отряхнувшись, точно обычная дворовая псина, волкодлак отбежал немного от дерева, сверкнул на меня страшными глазами, а потом тихонько потрусил в лес. Я сидела ни жива ни мертва от страха, боялась даже шевелиться. А ну как заманивает? Сделал вид, что убег, а сам притаился неподалеку и едва я спущусь, кинется на меня да вцепится в горло, порвет нежную кожу и кровушки девичьей напьется. У меня кроме лука и оружия никакого нет. Батюшки! Лук-то выронила, пока наверх карабкалась! Лежит вон внизу, роднехонький, только колчан со стрелами на спине болтается, но толку от стрелы, когда ее с тетивы не спустишь? В глаз что ли зверю воткнуть, когда он на меня кинется?
— Да что тебе нужно-то от меня? — шмыгнула я носом. — Не вкусна я, — а слезы уж закапали из глаз и кажется попали на морду оголодавшего зверя, потому как он фыркнул и потряс головой, а потом нагнул морду вниз и потер лапами. Отряхнувшись, точно обычная дворовая псина, волкодлак отбежал немного от дерева, сверкнул на меня страшными глазами, а потом тихонько потрусил в лес. Я сидела ни жива ни мертва от страха, боялась даже шевелиться. А ну как заманивает? Сделал вид, что убег, а сам притаился неподалеку и едва я спущусь, кинется на меня да вцепится в горло, порвет нежную кожу и кровушки девичьей напьется. У меня кроме лука и оружия никакого нет. Батюшки! Лук-то выронила, пока наверх карабкалась! Лежит вон внизу, роднехонький, только колчан со стрелами на спине болтается, но толку от стрелы, когда ее с тетивы не спустишь? В глаз что ли зверю воткнуть, когда он на меня кинется?
Вот уж посидела так посидела я на дереве, до самого утра высидела и глаз не сомкнула. А как их сомкнешь, коли за кустами хрустит и воет? Поймал зверюга кого-то, да сожрал, пока я на ветвях со страху дрожала. А как солнышка луч из-за горизонта прорезался, так сразу стихло все кругом.
Утро наступило в лесу, сперва неподвижное, безмолвное, а потом уж расщебетались птицы, зашуршала листва на ветру. Руки, которыми в кору древесную вцепилась, совсем занемели, но я тому только порадовалась. Могла ведь и с ветки свалиться, когда из кустов выполз на поляну голый, в крови измазанный Тинар. Подполз к дереву, вытянулся и замер. Вот уж когда я седину раннюю едва не познала со страха. Волкодлаки то обратно не обращаются, их души навсегда потеряны, нету в них ничего разумного и живого, а этот человеком пришел.
Сидела на ветке своей будто птица, во все глаза на голого мужика смотрела да думала, покинул меня уже разум аль пригрезилось все. Воин пошевелился, привстал на локтях, повел головой в стороны, встряхнулся точно собака, а после на четвереньки поднялся. Захрипел так, что у меня сердце из пяток в кончики ног перекочевало, а потом за дерево схватился, поднялся с трудом.
— Мирка! — позвал, — Мира, Мираня, где ты?
А я молчу.
— Мирааа! — на весь лес заорал, да так кулаком по стволу стукнул, что я даже ойкнула.
Он голову тотчас вверх задрал.
— Слава небесам, живая! Слезай, Мирка.
— Так я и слезла.
— Мирка, не дури.
— Прочь иди, волкодлак ощипанный.
— Дуреха! Где ты видела, чтобы волкодлаки разговаривали?
— А вот сейчас и вижу. Заманиваешь меня, злыдень, а как в лапы попаду, мигом проглотишь, не подавишься.
Тинар устало на землю опустился, подпер спиной дерево и голову на руки опустил. Сидел долго, а потом вдруг ладони поднял, да так голову сжал, что едва не треснула.
— Не дури, Мирка, — повторил. — Человек я, не видишь разве? Пока человек…
— Ты от дерева подальше отойди, тогда и спущусь. А если кусаться вздумаешь, сразу стрелу промеж глаз всажу, понял?
Воин со вздохом кивнул, поднялся да отошел к лежанке. Ногой поддел груду порванной одежды, одеяло поднял и замотался в него. После уж я решилась спуститься, а слезши, сразу за лук ухватилась и стрелу на тетиву накинула.
— Говори, злыдень, кем на самом деле будешь? Врать не вздумай, а то долго не проживешь.
— Кем я прихожусь, давно тебе рассказал, а вот кем стал, самому невдомек. Я же тебе про тварей поведал. Меня одна из них укусила, да вот и мысли не допускал, что это меня обратит. Говорил же про деревню уничтоженную, там живых людей я не видел, а значит те, кого не сожрали, все обратились. Стало быть, я тоже обращусь и долго ли еще человеком быть, не ведаю.
И так он это сказал, что даже сердце от жалости заныло.
— Ну не кручинься, авось и собакой службу сослужишь.
Тинар голову вскинул, глаза огнем вспыхнули.
— Ну, Мирка! А другого ничего сказать не могла?
Я плечами пожала. Не приучена я слова добрые находить, а утешать и подавно не могу.
— Я же человеком был, понимаешь, а теперь кто? Мужик не мужик, воин не воин!
— По виду мужик. Кажись, ничего не отвалилось. Зато воешь будто волкодлак. Что так сразу голову повесил?
Махнул он на меня рукой, но вроде как собрался немного, отвернулся и в мешок с вещами полез.
— Одежа то сменная есть? — спросила, — А то могу свои штаны одолжить.
— Издеваешься? — зыркнул на меня Тинар, потом плащ скинул, тряпицу из рубахи свернул и водой смочил. — Мож спину оботрешь? — глянул через плечо.
А мне что, помочь не сложно, заодно погляжу, осталась ли волчья шерсть на теле.
Нет, не осталась. Кожа человеческая с памятными шрамами, волоски короткие и жесткие, мышцы мужские, в тугой жгут сурученные, ну точно камень наощупь.
Отерла я кровь со спины, тряпицу обратно отдала:
— Дальше сам то справишься? Не хватало еще мужику взрослому зад подтирать.
Воин не хмыкнул привычно, молча кровавую тряпку забрал, скривился.
— Кровь чую, и в животе крутить начинает.
Я назад шаг сделала, пригляделась, не удлиняются ли когти.
— У тебя кровь вкусная, Мирка?
— Ага, сладкая, под стать характеру.
Тут наемник хмыкнул наконец, расслабился чуток и выудил таки из мешка последнюю рубаху и штаны.
До форта дошли через полтора дня. Следующую ночь я сразу на дерево влезла, веревкой обвязалась и лук покрепче к себе прижала, но в эту ночь Тинар не обращался. Я прикинула луна на убыль пошла, а значит до следующего полнолуния можно встречи с псиной облезлой не ждать. Воин тоже расслабился немного, только нервный стал больно, на каждый шорох реагировал.