Прибыл мой ленч, упакованный в коробку, и я решила съесть его в парке. Положив коробку и заветную тетрадь в сумку, я спустилась вниз, собираясь по пути заглянуть к Дэнни в кабинет. Она разговаривала по телефону, но знаком дала понять, что освободится через пару секунд.
— Чего хотел Джош? — спросила она, кладя трубку. — Я переживала, что он задумал что-то плохое.
— О, да… так и есть. Он допытывался, для чего я приехала сюда. Подозреваю, он догадывается, что я разыгрываю из себя детектива-любителя, и ему это очень не нравится.
— Он звонил несколько минут назад и предупредил, что записал тебя на обертывание. Сегодня мы закрываемся в семь, но Корделия сделает тебе эту процедуру в шесть. Ты правда этого хочешь, Бейли?
Я заверила ее, что обертывание может подтолкнуть мои мысли в нужном направлении. И наконец, выдалась подходящая минута завести разговор о неверности Джорджа. По моему лицу Дэнни и сама могла догадаться — меня что-то волнует.
— В чем дело, дорогая? — спросила она.
— Мне бы хотелось обсудить с тобой один вопрос, Дэнни. Когда вчера я спросила, не было ли у тебя причин не доверять Джорджу, ты… твой ответ показался мне несколько странным. И я все гадала, не…
— Странным? — перебила меня явно взволнованная Дэнни. — Я не совсем тебя понимаю.
— Мне стало интересно, а не было ли у вас в прошлом каких-то проблем. — Я не осмелилась передать слова Джорджа, чтобы не создать между супругами новых сложностей.
— Бейли, я надеялась, что уж кто-кто, а ты с уважением отнесешься к моей личной жизни.
За все годы нашего знакомства Дэнни никогда не говорила со мной с раздражением — до этого момента. Я покраснела, осознав, что попала впросак.
— Дэнни, прости, если я тебя обидела. Я просто подумала, что ты хочешь поговорить о чем-то подобном, но не знаешь, с чего начать.
Она отвернулась. Повисла мучительно неловкая пауза.
— Мне не о чем говорить, — проговорила она, избегая моего взгляда. — А теперь, извини, меня ждут дела.
Я виновато покинула кабинет, чувствуя себя собакой, которую застигли, когда она грызла хозяйские туфли. Я умудрилась попасть в черные списки ко всем, включая Дэнни. Ну а чего я ожидала? Я мутила воду, задавала бестактные вопросы, скрывала информацию. Единственный, кого я вроде бы пока не разозлила, был Бек, и то потому, что он понятия не имел, сколько интересного я утаиваю от него.
С сумкой в руках я покинула гостиницу, прошлась по парку и расположилась на одной из старых деревянных скамеек. К середине дня потеплело, но все равно пробирал холод — не лучший день для пикника. Однако мне требовался свежий воздух, а снова идти на прогулку в заповедник я не согласилась бы ни за какие коврижки. Я без удовольствия съела сандвич, все время следя, чтобы салат и кетчуп не шлепнулись мне на колени.
Убрав скомканную оберточную бумагу в коробку, я сняла крышку со стакана кофе, открыла свою толстую тетрадь и принялась делать записи, имеющие отношение к убийству. Признание Джорджа в неверности, мои беседы с Пайпер, Эриком и Джошем, осмотр спа, особенно раздевалки… Я представила Анну за стойкой — вот она расчесывает волосы, не подозревая, что готовится к смерти. Мне нужно было еще раз поговорить с Пайпер до ее отъезда. Интуиция подсказывала мне, что она не лгала, говоря, что не знает о новом поклоннике Анны, но вдруг какая-то странная, кажущаяся незначительной подробность из жизни Анны укажет мне верный путь.
Я никак не могла взять в толк, каким образом со всем этим связан майлар. Я записала эти слова и поставила вопросительный знак. Паркер Лайл, специалист по психологии, говорит, что это имеет значение — но какое? Хотел ли убийца просто прикрыть ее, как иногда делают маньяки-убийцы, и взял что под руку подвернулось? Или майлар нес в себе какой-то особый смысл? Я терялась в догадках.
Потом я подумала о своей поездке в Уоллингфорд. Теперь, когда я подозревала, что в ночь убийства Анна кого-то ждала, копание в ее прошлом в Уоллингфорде казалось мне пустой тратой времени и сил. Тем не менее я не хотела оставлять эту версию неотработанной.
Хотя солнцу и удалось отыскать в облаках шелку, день был промозглым, и дольше сидеть на улице стало неуютно. Я вернулась в гостиницу. Мне не терпелось помириться с Дэнни, но я хотела, чтобы сначала улеглась пыль и чтобы Дэнни сама решила поговорить со мной начистоту. Она отвечала мне таким тоном, словно оправдывалась, и я подозревала, что дело тут не в раздражении, а в той информации, которую она скрывала и которая ее тревожила.
На процедуру обертывания я заявилась на десять минут раньше, воспользовавшись главным входом в спа — с автостоянки. В холле было пусто, только за стойкой сидела женщина, которую я раньше не видела. Она спросила, какой халат я предпочитаю — махровый или из вафельной ткани, — и провела меня по тускло освещенному, погруженному в тишину коридору в раздевалку. Дежурные координаторы, по всей видимости, отсутствовали.
В женской раздевалке тоже было пусто, хотя я услышала шум воды в душе. Значит, хотя бы один клиент в наличии имелся. Поскольку я пришла раньше, я не спеша разделась, сложила одежду и убрала ее в шкафчик. Вода все бежала, но из душа никто не выходил.
Так как дежурная за мной не пришла, я сама нашла дорогу в комнату релаксации. Занавески, мимо которых я проходила, вздувались, как саваны. Я вспомнила об Анне и ее последнем вечере в спа — вот она сначала одна, потом неожиданно появляется убийца… Какой ужас она, должно быть, испытала, когда поняла, что сейчас умрет.
Минут десять я просидела одна в комнате релаксации, не расслабляясь, в компании с бесконечным журчанием воды по камешкам фонтана. Пришедшая наконец Корделия была любезна, но холодна. «Ей-то я чем не угодила?» — удивленно подумала я.
Она провела меня в самую дальнюю комнату спа — ту, со шлангом, которую показывала мне Дэнни, или в другую такую же — разобраться в них из-за всех этих переходов и поворотов было трудно. На маленьком столе в углу горела свеча, еле слышно играла музыка, сегодня это было что-то в стиле «назад, к природе», а не азиатское, как обычно. Корделия меня проинструктировала, что она выйдет, а я тем временем разденусь и лягу на спину под простыню. Как только она вышла, я сняла халат и повесила его на крючок на двери. Забираясь на стол, я заметила майларовую пленку, лежавшую под стопкой полотенец и простыней, и от ее вида меня замутило. Через несколько минут Корделия постучала в дверь, и я негромко ответила, что она может войти.
— Вы раньше делали обертывания? — спросила она, отворачивая верхний край простыни и аккуратно его разглаживая.
— Нет, никогда.
— Процедура выполняется в несколько этапов. Сначала я щетками отшелушу вашу кожу. Потом очищу ее настоящим отшелушивающим скрабом. И наконец, нанесу морскую грязь и заверну вас, как в кокон. Сначала грязь покажется вам прохладной, но под бумагой она согреется и даже слегка запузырится. Пока будет длиться непосредственно обертывание, я сделаю вам массаж волосистой части головы, а потом положу на глаза прохладную ткань. Если вы почувствуете хоть малейший дискомфорт, сразу же скажите.
— Дискомфорт? — спросила я.
— Некоторым пузырьки кажутся немного… непривычными.
Для первоначального очищения кожи Корделия воспользовалась, судя по всему, обычными головными щетками с натуральной щетиной. Небольшими кругообразными движениями она прошлась практически по всему моему телу, включая грудь. Затем настал черед скраба, ароматизированного, по словам Корделии, эвкалиптом. Растерев меня, она включила воду и из шланга смыла с меня весь скраб до единой крупинки. Я вытерлась полотенцем и снова легла, на этот раз прямо на майлар, и Корделия принялась накладывать грязь.
Пахла грязь отвратительно, как помойка за рестораном суши. И хотя поначалу ощущение было освежающее, как только Корделия скрепила края бумаги и положила сверху полотенце, стало горячо и липко, как она и предупреждала. Я почувствовала, что превращаюсь в сковородку с кипящим соусом из морепродуктов.
— Морская грязь — это естественный очиститель, — просветила меня Корделия, еще больше приглушая свет. — Она выводит из организма все шлаки.
Она начала массировать мне голову, ее пальцы двигались уверенно и ритмично. Меня снова поразила сила рук Корделии — они были как у мужчины, даже, пожалуй, сильнее, чем у Эрика. Я бы хотела лежать вот так и нежиться как кошка, которой чешут за ухом, но мешали неприятные ощущения в теле, попавшем в плен первобытного ила.
Через несколько минут Корделия отошла, и я услышала, как она что-то отжимает. Потом она положила мне на глаза прохладное, влажное полотенце.
— Расслабляйтесь. Мне нужно принести кое-какие материалы, но я скоро вернусь. Когда все закончится, вы увидите, какой гладкой станет ваша кожа.
«Ну, берегитесь, если она не будет нежной, как попка младенца!» — мысленно пригрозила я, потому что по удовольствию данная процедура могла сравниться только с исследованием органов малого таза. Я знала, что легко могу высунуть из кокона руки, но все равно испытывала приступ клаустрофобии. Скорее всего в этом была повинна не только горячая, бурлящая грязь, но и мои воспоминания об Анне, завернутой в майлар. Она стояла у меня перед глазами — жуткая серебряная мумия. Я сделала глубокий вдох и принялась считать от ста до единицы.
Вскоре я услышала, как Корделия тихонько вошла в комнату. Вдруг в комнате совсем стемнело, и я догадалась, что массажистка выключила свет. Затем она накрыла верхнюю часть моего тела полотенцем или чем-то более тяжелым — наверное, одеялом.
Я только открыла рот сказать, что мне слишком горячо, как услышала чей-то выдох — задули свечу. Теперь комната погрузилась в полную тьму.
— Что происходит? — громко спросила я.
Внезапно еще одно тяжелое полотенце закрыло мое лицо. Я услышала звук, похожий на треск скотча, отдираемого от рулона, и затем что-то надавило мне на лицо. Я запаниковала. Я едва могла дышать.