Я хорошо вижу в воде свой «мепс». Сила струи в бочаге местами вполне достаточна, чтобы остановить катушку и дать блесне самой покрутиться-поиграть в струе… Правда, струя не очень верная, порой она вдруг отходит в сторону, и тогда мой «мепс» проваливается вниз. Я подергиваю его кончиком удилища и снова вывожу на струю. И снова струя играет со мной в догонялки…
Когда-то точно так же забавлялся я на небольшой тверской речушке, почти совсем заросшей к концу лета самыми разными подводными травами. Я находил среди этих трав быструю живую струйку воды и опускал в эту сильную струйку небольшую блесенку. Правда, в тот раз на конце моей снасти был не «мепс», а легенькая, узкая и белая колеблющаяся блесенка, чем-то напоминающая собой рыбку — уклейку… Струя подхватывала мою блесенку и, она, послушная речной струе, бойко помахивала хвостиком.
Так, на одном месте моя блесенка могла оставаться сколь угодно долго, пока я не подергивал чуть кончиком удилища и не выводил таким резким толчком блесну из струи. И тут блесенка начинала опускаться вниз, как рыбка, потерявшая почему-либо силы. И почти всегда в этом случае следовала щучья атака.
Но тут, на Камчатке, в божачке-аввариуме никто не обращает внимания на мой «мепс», теряющий вдруг свою струйку. Я снова возвращаю «мепсик» речной струе и тут кижуч тенью кидается к моей блесне… Подсечка! Рыба на крючке!
Как поведет сейчас себя неизвестный пока мне этот тихоокеанский лосось? Начнет сваливаться вниз по течению, как таймень на Чулышмане? Или по инерции продвинется чуть дальше в направлении только что состоявшейся атаки и замрет на какое-то время, остановится, как озерная щука?
Нет, кижуч ведет собя скорой всего, как крупный окунь, верно взявший блесну — он продолжает двигаться в сторону, двигаться с той же скоростью, как и во время самой атаки.
Кижуча вывожу легко — он почему-то податлив, будто сразу согласился со всем, что будет впереди… Кижуч на берегу. Его принимает мой сотоварищ по ловле.
Удобный спуск к воде у нашего бочажка только в одном месте, и мы согласно делим этот узкий уступчик суши у самой воды. Один ведет блесну, другой готовится принять пойманную рыбину и после этого уже сам забрасывает свою снасть.
Один, второй, третий кижуч… — поток не останавливается. Я прикидываю, что в таком темпе свои девяноста кижучей мы обязательно добудем и затраченное на приобретение лицензий, конечно, скоро оправдаем… Но дальше ловить рыбу мне не хочется… Кижучей много. Хорошо вижу в воде, как небольшой отряд-стая появляется в нашем бочаге, как блесна моего сотоварища догоняет эту стаю. Вот блесна поравнялась с кижучами, вот выдвигается чуть вперед, и тут же очередная атака и очередная рыбина на берегу.
Рыбы-красавицы, изящные, хотя и тяжелые. Все добытые кижучи мерные, один к одному. Прикидываю вес: конечно, каждый экземпляр побольше килограмма…
Оставляю свой спиннинг и наблюдаю за рекой и рыбаками. Затем все-таки модернизирую свою снасть: снимаю «мепс» и заменяю его проволочным треугольником-коромыслом, которым еще перед началом сегодняшней ловли вооружили меня мои новые друзья.
Треугольник-коромысло изготовлен из достаточно толстой проволоки. По вершинам треугольника согнуты колечки. Одним, верхним колечком треугольник крепится к спиннинговой леске, ко второму, нижнему колечку поводком потоньше, чем спиннинговая леска, крепится груз. Ну, а к третьему колечку, плечу коромысла, подходит поводок с блесной. Вот такая снасть и отправляется в воду… Груз идет по самому дну, не давая блесне подняться высоко. Если груз зацепится — попадет в щель между камнями, то поводок, крепящий груз к треугольнику-коромыслу, оборвется, блесна окажется у тебя в руках и тебе останется только прикрепить новый груз — и продолжай ловлю.
Убираю свой легкий спиннинг и собираю свою главную спиннинговую снасть, которую приобрел когда-то специально для ловли наших северных благородных лососей (в отличие от тихоокеанский). Да-да, наука так и именует наших северных лососей (ту же семгу) именно благородными в отличие от просто тихоокеанских лососей… Ну, здесь я уж никак не виноват…
Спиннинг с катушкой потяжелей и со снастью, треугольником-коромыслом, готов к применению, я покидаю наш удачливый бочажок-аквариум и отправляюсь вверх по реке… И тут же оказываюсь в стране дремучих трав.
Травы стоят стеной. Стена трав куда выше человеческого роста и в этой сплошной стене один единственный ход — тропа, на которой впереди меня лежат яркие отпечатки лап совсем недавно побывавшего здесь медведя.
О камчатских медведях я слышал еще в «уазике», по дороге на рыбную ловлю. Медведей, судя по рассказам, много. Их главные владения — склоны гор, откуда они опускаются к ягодным долинам и к рекам во время хода рыбы.
Поскольку мои друзья-рыбаки заранее знали те места, куда стремились за тем же лососем-кижучем, и вдоль реки обычно особенно не путешествовали, постольку медведи, подбиравшие по берегу реки рыбу, их особенно не занимали. Другое дело медведь, когда отправляешься за ягодами в самые медвежьи владения. Здесь уж надо запасаться особым снаряжением против зверя — взрыв-пакетом и. прежде чем заняться заготовкой ягод этот взрыв-пакет следует привести в действие возле выбранной вами ягодной плантации. Медведь этот сигнал людей, видимо, правильно понимает и не особенно суется туда, где люди вооружены подобными «погремушкам».
Взрыв-пакета у меня с собой, конечно, не было. И я, как мог, осторожно, чтобы заранее предвидеть встречу с медведем среди гигантских камчатских трав, продвигался вперед по тропе, натоптанной здесь, конечно, этим самым, косматым зверем.
Но вот дремучий лес камчатских трав закончился, и я на берегу довольно-таки широкого и более-менее спокойного плеса…
По берегу повсюду погибшая рыба: и горбуши и чавычи. Кое-как выбираю возле воды более-менее опрятное место и отправляю свой треугольник — коромысло далеко вперед…
Течение подхватывает снасть, начинает ее разворачивать по дуге в сторону берега. И почти тут же что-то ударяет по блесне — не сильно, но заметно, тяжело… Подсекаю. Это что-то сопротивляется и уходит в сторону, как водяной змей. И только тогда я догадываюсь, что забагрил тройником блесны горбушу-самца, стоявшего над своим гнездом.
Такая рыбная ловля меня не устраивает… Ищу место поглубже. Снова треугольник-коромысло с грузом и блесной далеко в реке. И почти тут же удар — чувствую, что это нормальная рыба, а не поддетая на крючок горбуша… Рыба все ближе и ближе. Идет тяжеловато, но без особого сопротивления… Вывожу к самому берегу, а потом долго любуюсь первым в моей жизни проходным гольцом.
Конечно, это он, проходной голец… Спина зеленовато-коричневая, от края челюсти по всему брюху и по всем нижним плавникам красный, яркий-яркий цвет. Ну, просто красавец-щеголь. И ростом ничуть не меньше наших кижучей.
Вспоминаю, что лицензии мои друзья выкупали только на кижуча. А как с гольцом — можно ли его ловить без особого на то разрешения?.. На свой страх и риск (по дороге в Петропавловск милиция останавливает машины и тщательно проверяет весь улов, сверяя его с выданными лицензиями) еще раз забрасываю свою снасть и вывожу к берегу еще одного гольца-красавца.
Что-то в этой ловле гольцов-щеголей есть от истинной рыбной ловли, которой я поклоняюсь. Чем-то встреча с этими рыбами отличается в лучшую сторону от добычи-промысла того же кижуча, которую я только что испытал на себе…
Еще раз пытаюсь соблазнить гольца своей снастью, но гольцы никак больше не откликаются… И это все: то есть он, то его нет, а где он сейчас, где найти его, как уговорить откликнуться — тоже как при игре в случай, завораживает, заставляет трепетно биться сердце…
Спасибо гольцы! Честное слово, спасибо!
Возвращаюсь обратно к своим друзьям-рыбакам. Свою норму они выловили — девяносто кижучей успели добыть и уже готовят камчатскую уху, в которую полагается почему-то обязательно добавить значительное количество водки.
Уха готова, рыба очень вкусна… Моих гольцов принимают «до общей кучи» — успокаивают, что эту рыбу никакие инспектора не считают. Так что все в полном порядке.
А река все несет и несет свои воды мимо нашего костра, мимо нашего временного рыбацкого становища…
Добычу доставляем к машине по частям. А там снова дорога, и теперь при свете дня я могу окидывать взглядом окружающие места.
Слева, вдалеке, горные склоны, откуда к реке на свою рыбную ловлю и спускаются камчатские медведя. Справа долина реки, которую, судя по всему, успел освоить для себя человек — то и дело возле дороги попадаются каналы мелиорации… Мои спутники жалуются, что эти каналы настоящие ловушки для рыбы… Рыба поднимается вверх по течению, встречает каналы и заходит в них. Но тут тупик — тут негде отметать икру и вывести потомство. Увы, рыба не умеет возвращаться назад и искать новые, более успешные пути — она остается в каналах и погибает.
Пост ГАИ, который обычно и проверяет рыболовную добычу, нам по пути домой так и не встретился, но мы не переживали ни о чем — все у нас было честно, по закону…
Домой в Москву я привез семена самых разных камчатских трав-гигантов, затем высеял их, как мне казалось, в самую подходящую для них землю, но никакой дремучей травы из этих семян у меня так и не выросло — для их буйства, так же как и многим тихоокеанским лососям для их безумного хода-нереста, видимо, была необходима именно Камчатка…
ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ
Поездку на Север этим летом я планировал на конец июля… Комаров и слепней к концу июля поменьше, к тому же тут начинается сезон черники и морошки — словом, лучшего времени для посещения нашей северной тайги подыскать трудно… Но не получилось у меня ничего в назначенный срок, планы мои передвинулись на вторую половину августа, а тут как раз к десятым числам последнего летнего месяца задождило, да еще так, что стали мои попутчики осторожно подумывать: а не отменить ли путешествие вовсе…
Возможно, именно так я и поступил бы, если бы кроме обычного свидания о тайгой, с озерами, с ягодными и грибными местами не вел меня в этот раз на Север еще и долг — долг человека перед своим жилищем, которое двенадцать лет подряд принимало меня с зимы до зимы и которое тоже двенадцать лет тому назад я оставил и теперь вот должен был сделать все возможное, чтобы это мое прежнее жилище поддержать, подправить…