1
Итак, начнем со зрителя самого непосредственного – детского. Это стихия, которая проявляет себя поодиночке или группой и совершенно не учитывая, прилично это или нет. Или что по этому поводу скажут мама или училка.
Здесь рекордсмен – легенда подмостков, «Аленький цветочек» Аксакова в Театре имени Пушкина, его играют 70 лет. Почему-то именно этим детским спектаклем в свое время открывали бывший театр Таирова. Итак, финал первого акта. Аленушка просит Чудище, что таится от нее в кущах:
– Хочу увидеть тебя. Хочу узнать, какой ты.
– Не проси об этом. Что угодно исполню, но не это.
– Почему же?
– Страшен я, безобразен.
Но девушка не унимается:
– Не испугаюсь я. Если ты стар человек, будешь мне дедушкой. Если середович – то будешь дядюшкой. А если молодец, будешь мне братцем названым.
Зал напряжен.
– Так и быть, Аленушка, смотри же и прощай.
В этот момент истошный крик всего зала: «Не на-до!!!»
А вот «Аленький» из XXI века – в театре Терезы Дуровой. Современные дети не кричат от ужаса, а несколько разочарованы… «А почему он не такой страшный?»
2
А вот другой долгожитель – «Малыш и Карлсон, который живет на крыше». Его в Театре сатиры играют чуть ли не 50 лет. Нет даже сомнения, что дети всегда на стороне Малыша и его прожорливого друга с пропеллером на спине. Одобрение выражают, как на футбольном матче – криком, свистом, аплодисментами. Но как только появляется домомучительница фрекен Бок… Вся ненависть к педагогике вымещается на бедной женщине. Правда, она тоже хороша, за что однажды крупно пострадала. В сцене воспитания Малыша, когда фрекен Бок попыталась влепить ему подзатыльник, сверху раздалось: «Сука, детей бить нельзя!» Голос был отчетливый и громкий. Артисты даже растерялись. Впрочем, сие литературное слово – слабая невинность по сравнению с тем, как реагируют на спектакль взрослые.
Театр «Сфера». Спектакль «Два клена». Артист Александр Малов, голос которого входил в пятерку лучших рекламных голосов России, играл Бабу-Ягу, и он мне рассказывал:
– Обычно было так: когда я выходил творить гадости, первые ряды – а там обычно сидят маленькие – протестовали. Кричали: «Не надо! Уйди, Баба-Яга! Замолчи, проклятая бабка!..» Зато старшие только подначивали: «Давай, Яга, давай!»
И вот на одном из спектаклей Малов – Яга полз по сцене рубить клен, и одна девочка, сильно взволнованная предстоящим истреблением насаждений, подбежала вплотную к сцене и врезала артисту по голове подарком. Подарок рассыпался, но артист не растерялся – он выбрал самую хорошую конфетку «Мишка на Севере», остальные кинул в зал. Что тут началось! Но этим дело не кончилось. Артист Малов не предполагал, что это было только первое препятствие на его пути.
В следующей сцене работница Василиса обратилась к Бабе-Яге, указав на клены:
– Скажи, старуха, это дети? (В сказке дети были заколдованы в клены.)
– Да нет, это клены, – отвечает Баба-Яга.
Публика в ответ орет: «Дети!» Баба-Яга топает ногой: «А я говорю, клены». «Дети, дети, дети!!!» – не унимается зал. Зал завелся, раскочегарился, на сцену полетели пока еще нетяжелые предметы. Переорать детей в этом случае, знают все артисты, невозможно. Малов уловил момент, поднял руку и сделал вид, что согласился, мол, не клены это, не клены… И тут же через паузу, указывая в темный зал, говорит:
– А тебя после спектакля я обожду.
И тут наступает гробовая тишина.
Александр Малов:
– Это у меня родилось мгновенно. Такое придумать невозможно заранее, чтобы каждый подумал, что именно его Баба-Яга будет ждать после спектакля.
3
Посмотреть со стороны – играть для детей сущая каторга. Кричат, вопят, свистят, комментируют… Более интерактивного зрителя не сыскать. Говорят, когда не просят. А главное – ставят артистов в неловкое положение.
Театр имени Станиславского. Спектакль «Робин Гуд». После длительного пролога из темноты на сцене появляется герой Шервудского леса, защитник всех обиженных Робин Гуд. На нем длинный плащ, как и положено, он вооружен. Публика млеет, потому что на сцене артист Владимир Коренев, популярность которого после фильма «Человек-амфибия» зашкаливает. Томный выдох женской части публики и в тишине тонкий детский голос:
– Мама, мама, смотри! Это же дядя-рыба!
Хохот. Пауза. После этого прозвище «дядя-рыба» приклеилось к Кореневу на всю жизнь.
Детская аудитория неуправляема, это отлично понимал Лев Дуров, который не побоялся ввести в свой спектакль «А все-таки она вертится» (пьеса Александра Хмелика) детей с улицы.
Лев Дуроввспоминал:
– Поверьте мне, это был очень хороший спектакль – там были и живые собаки, и световые лазеры. И еще в спектакле я занял целый класс из детского дома. На сцену выходили дети с очень трудной судьбой – маленький мальчик Коля с изумительным лицом, как у ангела, девочка-несмеяна… Она никогда не улыбалась, потому что ее папа на ее глазах пригвоздил к стене маму ножом. А спектакль начинался с того, что дети играли в футбол.
И однажды мяч улетел со сцены, попал в какого-то мужика. Тогда маленький Коля перегнулся через сцену и говорит: «Мужик, мячик кинь». Тот как закричит: «Что за безобразие! Как ты разговариваешь!» Коля грозно повторяет: «Я сказал, дай мячик. Плохо слышишь, что ли?» Мужик: «Щенок!» И вдруг этот ангел Коля выдает: «Да я тебе сейчас, падла, пасть порву!» Прыгает со сцены и – матом! На весь зал! Мужик перепугался, бросил Коле мяч. После спектакля я сказал: «Коля, ну разве так можно? Коля, это же взрослый человек!»
Справедливости ради зададим вопрос: что стоило взрослому человеку без лишних слов бросить мяч на сцену – все обернулось бы невинной игрой. Но он повел себя агрессивно, что породило, естественно, агрессию и без того изломанной детской души.
4
Но прежде чем закрыть детскую тему на театре, хочется знать, чувствуют ли себя артисты жертвами детской тирании? Раздражают ли их неадекватные проявления юной публики?
Александр Малов: Нет, нисколько не раздражают. Каждый артист, когда выходит в детском спектакле, знает, что таковы условия игры.
– А если из рогатки в глаз? Наверное, артисты ненавидят детей?
– Что ты, наоборот. Мы же играем. И кто кого «сделает» – вот в чем вся штука.
Евгений Писарев, актер, режиссер: А я на детских спектаклях всегда вспоминаю один анекдот. Первое января. Утренний спектакль. Артист с помятым лицом садится перед зеркалом, надевает заячьи уши, грустно смотрит на свое отражение. «Ты хотел быть артистом? Ты им стал».
После одного спектакля, когда маленький мальчик подошел к сцене и спросил меня (а я был загримирован под Кикимору, которую и играл): «Дяденька, вы гномик?», – я подал заявление об уходе.
5
А вот взрослый зритель. Начнем с его невинных шалостей. Известно, что не всякий зритель идет в театр как на встречу с прекрасным. Некоторые попадают туда случайно – потому что супруга или подруга с собой привела. А еще бывает, потому что выпил человек и захотел зрелищ.
В далекие 60-е годы артисты театра Ленком часто играли на выезде – во дворцах культуры подмосковных городов. И вот однажды спектакль «Нам 22, старики» по пьесе Радзинского вывезли в город Жуковский. Зал местного НИИ переполнен. На сцене крупногабаритная декорация, похожая на мавзолей, только ступени белые. Еще она сильно смахивала на декорацию из фильма «Веселые ребята», по которой бегали влюбленные Утесов с Орловой. К тому же эта белая огромная лестница вращалась.
И вот идет спектакль, но артисты чувствуют, что зал время от времени теряет внимание. Потом понимают, в чем дело, – билетерши пытаются вывести из зала хорошо подвыпившего мужчину.
Михаил Державин: В это время мы с Шурой (Александром Ширвиндтом) были на сцене. Оттуда я вижу, как мужчину вывели из зала и дверь за ним закрыли на щеколду. У Шурика, вернее у его героя, присказка была такая: «Вот такая кукуруза, вот такие пироги». По ходу дела он произносил это несколько раз, и зал весело реагировал. Но тут, когда он в очередной раз вспомнил про кукурузу, зал почему-то затих. Не реагирует. Я поворачиваюсь и вижу, как на самом верху лестницы стоит этот мужичок, покачивается, того и гляди рухнет вниз. Но при этом, вот что удивительно, делает залу знак «Т-с-с», мол, не шумите. И так тихо-тихо, осторожно спустился вниз, прошел мимо нас в зал и сел на свое место. Что нам оставалось делать? Сделали вид, что его не заметили.
6
Этот зритель, похоже, сам не понял, как оказался в спектакле, явно застеснялся и ни на что не претендовал. Зато другой выступил по полной программе. Правда, было это уже в Петербурге, где гастролировал известный театр кукол из Челябинска и играл спектакль «Сон в летнюю ночь».
А особенность Дворца культуры имени Горького в том, что под одной крышей здесь располагаются и зал, и бар, и гостиница. Очевидно, из бара в «Летнюю ночь» и приблудился мужичок. Хоть он был вида неказистого, но амбиции имел народного артиста. И повезло-то ему как – вылез он на сцену аккурат в самый интересный момент: шекспировские герои разыгрывали сцену репетиции представления.
– Вы, Дудка, будете играть Фисбу… Это та дама, в которую влюблен Пирам.
И на этих словах мужичок, потирая руки, вредным голосом спрашивает:
– А я кого буду играть?
Публика явно оживилась и стала ждать развития событий. А точнее, как актеры выкрутятся из этой пьяной истории.
Сергей Плотов, актер и режиссер театра, сатирик:
– Это не лес, это проходной двор какой-то, – сказал я, указывая на самозванца. – У нас, милок, все роли уже распределены. Приходи в следующий раз.
Зал зааплодировал и, очевидно, этим подавил волю «артиста». Тот как-то сник и ретировался. А что было бы, если бы он впал в агрессию или начал спорить, как артисты спорят с режиссером?
– Но вообще-то пьяные на сцене – это неинтересно, – уверяет меня Михаил Державин.
– А что интересно?
– Экстремальные ситуации – совсем другое дело.
И вспоминает историю, которая произошла на спектакле «Дон Жуан, или Любовь к геометрии». В нем были заняты лучшие силы Театра сатиры – Андрей Миронов, Виктор Байков. Державин играл Родриго, друга Дон Жуана.
– Сначала как-то странно запахло. Думаю: это от приборов. Поворачиваю голову и вижу, что пожарница берет брандспойт. Не понимаю – зачем? И вдруг такой спокойный, грассирующий голос из зала: «Вы гор-р-ите».
И тут полыхнул задник из тюля. Хорошо, что артисты были далеко от него. Но самое интересное – поведение зрителей. Никакой паники не случилось, давки, как на похоронах Сталина, не произошло. Администратор объявил, что по техническим причинам спектакль переносится, и всех спокойно вывели из зала.
Но экстремальные ситуации для актеров создает порой не техника, а сами зрители.
7
Вообще взрослых в театре можно разделить на наивных, скептиков и злоумышленников. Дом культуры «Каучук» – шедевр конструктивизма. На сцене поэтический спектакль «Нездешний вечер» по Марине Цветаевой. Атмосфера – возвышенная. На сцене актриса Генриетта Егорова читает:
– Дом мой пуст. Но если по дороге куст встает…
Радостный голос узнавания из зала:
– Х… встает?
Чье-то «гы-гы». Напряженная пауза. Видно, что актриса дернулась. Но нашла в себе силы не отреагировать даже движением брови и продолжала как ни в чем не бывало. Очевидно, в такие моменты должно быть премерзостно на душе у артиста. Когда ты распахиваешь душу, а туда вламываются в валенках с грязными галошами, к тому же обильно унавоженными… Тьфу! Не стоило бы подпускать подобную публику близко к искусству.
Можно представить, как чувствовал себя основоположник русского репертуарного театра г-н Станиславский, верой, правдой и всем своим материальным состоянием служивший подмосткам, когда после революции в его (!) Художественный (!) театр (!) вломилась революционно-раскрепощенная публика. Многие из них, по-хозяйски развалясь в бархатных креслах, глядели на буржуйскую жизнь на сцене и лузгали семечки, сплевывая прямо в зал.
С тех пор прошло много времени, но, похоже, революционная ситуация продолжает возбуждать публику на хамство.
8
Девяностые, постперестроечные годы. Литературный театр на улице Проходчиков. Дают спектакль «Берег» по Бондареву. Зал – целевой, то есть все билеты проданы какому-то коллективу, в данном случае учащимся ПТУ. С самого начала зал напоминает улей перед вылетом на колхозные поля. Он не смолкает и тогда, когда четверка артистов берет гитары и поет песни Новеллы Матвеевой. Вдруг голос, негромкий, но властный:
– Тихо, блядь, а мне нравится.
После этого спектакль идет при полной тишине. Судя по всему, голос подал авторитет, связываться с которым было опасно.
Публика, надо сказать, никогда не церемонилась с господами артистами. Вот что было на одном из спектаклей «Самоубийца» в Театре сатиры. Сцена с Подсекальниковым, в которой участвуют Ольга Аросева и Роман Ткачук. Она к нему: «Семен Семеныч…» И вдруг из зала грубый голос: «Прекратите х-ню!» Пауза. Актриса снова к тексту: «Семен Семеныч…» Тот же голос: «Прекратите х-ню!» Сознательные зрители зашикали на хама, и его быстро вывели. Повезло еще, что сидел он ближе к краю, поэтому спектакль не пришлось останавливать.
Впрочем, на театре уже никто не удивляется неформальной лексике – многие пьесы без нее, как рыба без воды, гибнут. Но вот что удивительно, когда артисты ругаются матом на сцене, то зрителям даже не приходит в голову закричать: «Прекратите безобразие!» Более того, зрелища, изобилующие матерщиной, иногда возбуждают зрителя на неординарные поступки. Что и произошло на «Игре в жмуриков» в постановке Андрея Житинкина. Спектакль играли в филиале Театра имени Моссовета, где сцены практически нет, и зрители, войдя в одну-единственную дверь, из нее же и выходят. Содержание спектакля явно не внушает оптимизма – морг, два вохровца (Сергей Чонишвили, Андрей Соколов) разговаривают практически матом.
– Да в гробу, ётм, мне укакалось твоё ко мне, ётм, хорошее отношение.
Проходит 30 минут, и вдруг встает мужчина, ни слова не говоря, проходит через все сценическое пространство и удаляется. Актеры выдерживают паузу. Продолжают играть. Однако мужчина не выходит в дверь, а встает за кулису и наблюдает происходящее.
Андрей Житинкин, режиссер спектакля:
– Мы не понимаем, что происходит. Вывести его не решались, потому что опасаемся – вдруг сумасшедший, вдруг сорвет спектакль. Но все выяснилось к концу. Оказывается, мужчина стоял и ждал, когда ему принесут ящик водки. И после спектакля каждого зрителя он встречал рюмкой. Подносил и говорил: «Выпейте, пожалуйста. Это спектакль про меня». Он действительно оказался вохровцем, работал, как сказал нам, в лечебнице КГБ, и так его пронял спектакль, что он даже раскошелился на водку.
Самое смешное, что на следующем спектакле, когда он уже не пришел, зрители почему-то у работников театра стали требовать водку – видимо, слух по Москве прошел.
9
Зритель везде разный и реагирует согласно своей ментальности. Финал «Двенадцатой ночи» того же Доннеллана, когда в сладком поцелуе сливались Виола и Герцог, везде проходил по-разному. А дело в том, что все роли в этом спектакле играли одни мужчины и, соответственно, целовались артисты Андрей Кузичев и Владимир Вдовиченков. В России на эту сцену в начале 2000 года было замечено две реакции – или неодобрительное угрожающее молчание, или улюлюканье с подтекстом в сторону гомосексуализма.
В Колумбии, напротив, все ликовали и начинали целоваться. Но с самой необычной реакцией артисты столкнулись в маленьком французском городке Шаторуа. В тот момент, когда Кузичев с Вдовиченковым изображали поцелуй, среди французов, чинно молчавших, раздалась отчетливая русская речь: «А вот этого, братки, не надо было делать». Ну что тут скажешь – всюду наши.
10
Все-таки эмоциональный у нас зритель. Спектакль «Венецианский купец», основная сцена Театра имени Моссовета. Финал страшный: еврея насильно заставляют принять христианство. Михаил Козаков эту сцену играет очень эмоционально. И (очевидно, под воздействием как его игры, так и происходящего бесчинства относительно свободы личности) в первых рядах вскакивает невысокий еврей и начинает бить себя в грудь, неистово орать:
– Позор, позор!
Так продолжается до тех пор, пока его не выводят. Успокоившись, он возвращается в зал. Но самое поразительное, что когда после окончания спектакля ему рассказали о случившемся, он не поверил.
– Почему вы кричали? – спросила его капельдинер.
– Я кричал?
Оказывается, находясь в сильном эмоциональном потрясении, зритель ничего не помнил.
Да, политические настроения, которые овладевают человеком, нигде так не проявляются, как в театре. Знаменитый театральный блокбастер «Так победим!» во МХАТе им. Горького. Пьесу о Ленине, отмеченную всевозможными высокими премиями, играют в начале 80-х годов, когда уже ясно, что Леонид Брежнев – Генсек, руководящий единственной политической партией в стране, нездоров и на его место готовят замену.
Виктор Лаптев, монтировщик МХАТа:
– Я никогда не забуду этого спектакля. Дело уже шло к финалу. С трибуны Ленин зачитывает какие-то тезисы. И вдруг в первых рядах вскакивает мужчина и срывающимся голосом кричит: «Ленинский курс надо продолжать! Никакой андроповщины!» Была пауза. Мы все ждали, что мужика повяжут и выведут из зала, но ничего подобного не произошло. Спектакль доиграли. Потом кто-то рассказывал, что будто бы его «встретили» на остановке и препроводили куда следует.
11
Опасения театральных работников относительно состояния здоровья зрителей не случайны. Как выяснилось, спектакль «Самоубийца», о котором говорилось выше, пытался сорвать человек с явно нарушенной психикой. Нечто подобное, но с медицинским вмешательством, наблюдалось на спектакле «Псих» в «Табакерке». Там в финале герой, которого играет Сергей Безруков, кончает жизнь самоубийством.
Андрей Житинкин, режиссер спектакля:
– Он повесился. Но я считал, что петлю на артистов нельзя набрасывать, и поэтому у меня все происходит в темноте. Чтобы зритель только догадывался, что герой повесился. А потом закадровый голос Олега Табакова говорит об этом:
– Саша остался один. В комнату вошли сумерки… И казалось, что веревка не выдержит (медленно уходит свет). Но она (пауза) выдержала (в темноте падает стул).
И вот, когда все произошло, но еще не включилась фонограмма Табакова, вдруг какая-то женщина забилась в истерике: «Сережа! Сереженька! Как ты мог!» Она подумала, что это Безруков свел счеты с жизнью. Оказалась его ярая поклонница, которая не смогла перенести «смерти» любимца. Ее вывели в коридор, уложили на диван и вызвали «скорую».
Но бывают и актуальные диалоги сцены с залом. Спектакль «Андрюша» в том же Театре сатиры. Его сделали к 60-летию замечательного артиста Андрея Миронова, умершего на сцене в возрасте всего 47 лет. На сцене Спартак Мишулин в роли неудачливого грабителя. Вот его реплика:
– Честно воровать стало труднее.
Голос из зала:
– Почему? Сейчас как раз легче.
– Кому легче, – нашелся артист, – те наворовали и за границу уехали.
Зал напряженно следит за борьбой.
– Почему же? Мы здесь.
Все взгляды на артиста.
– Вы-то здесь. А денежки – за границей.
Аплодисменты Спартаку Мишулину.
12
Невольно в действие вмешиваются и сотрудники театра. Драматический театр имени Станиславского, позже ставший «Электротеатром». Спектакль «Маленький принц». Главную роль исполняла популярная актриса кино Ольга Бган. За несколько часов до спектакля на служебный вход какие-то поклонники принесли букет роз и попросили служащую вручить цветы актрисе после спектакля. А на вахте сидела знаменитая Мария Романовна, которая решила про себя: «А пущай все видят, как наших актеров приветствуют». И, не дожидаясь финала, решительно направилась в зал. Вошла, села и, когда закончилась одна из сцен, встала, да так хлопнула креслом, что все оглянулись. Но это ее ничуть не смутило, и она решительным шагом направилась к рампе.
– Розы для маленького прынца, – торжественно произнесла она низким прокуренным голосом и с ощущением выполненного долга удалилась.
На следующий день главрежу театра Львову-Анохину позвонил известный критик:
– Спектакль, милый, мне понравился. Но эту хохму с розами я не понял.
Да что там вахтерша. Артисты иногда сами любят вовлечь зрителя в театральную историю. Вот какой случай помнит Малый театр еще до революции. В нем служил замечательный актер с престранной фамилией Ленин, но не Владимир Ильич, а Михаил Францевич. Из-за этого совпадения с ним часто случались казусы. Так, однажды к знаменитой актрисе этого же театра Александре Яблочкиной ворвалась в гримуборную костюмерша: «Александра Александровна, Ленин умер!» – «Михаил Францевич?» – воскликнула актриса. «Да нет, Владимир Ильич». – «Слава богу!»
Так вот. Этот самый Михаил Францевич очень дружил с одним академиком – большим любителем театра. Однажды тот узнал, что театр играет на выезде, и напросился ехать с артистами, постоять за кулисами. Приехали, приготовились к первому акту, и тут выяснилось, что артиста, играющего лакея, нет. Все стали умолять академика выйти в одной сцене: «Ничего не надо делать, только объявить». Тот упирался, но его уломали, загримировали, приклеили бороду и вытолкнули на сцену. У того – страх, страшный зажим. Но, собравшись с духом, все-таки деревянным голосом произносит: «К вам пожаловал такой-то». Выдохнул и на деревянных ногах собрался покинуть сцену.
– Постой-ка, любезный, – обратился к нему ласково Михаил Францевич. – Ты нам лучше расскажи поподробнее, какой он из себя будет.
Была пауза. Хорошо, что грим скрыл пятна, которыми пошел академик. Он собрал последние силы, плюнул и взревел:
– Ну, Мишка, знаешь, это просто подло с твоей стороны.
И ушел со сцены. Но Ленин – большой авантюрист, правда, не политического толка – судя по всему, был доволен.
13
Недооценивать силу зрителя нельзя. Зритель легко может как поднять, так и опустить спектакль. Страшную историю помнят стены Театра имени Маяковского. В 60-е годы здесь шел спектакль «День остановить нельзя» по пьесе Спешнева в постановке Николая Охлопкова. Это было политическое ревю, идеологически выдержанное. Спектакль был придуман так, что в ярусах располагались телетайписты, которые передавали на разных языках новости из Советской России.
Юрий Ершов, актер, режиссер:
– Я играл телетайписта-китайца и говорил: «Ши хуй джу и» – полная абракадабра якобы на китайском языке. На одном из спектаклей в зале была воинская часть и от скуки гудела. Постепенно играть становилось все труднее, и ситуация сложилась в конце концов «кто кого»: либо зал сорвет спектакль, либо актеры заставят зал притихнуть.
А в это время на сцене идет лирическая сцена, ее ведут знаменитые Евгений Самойлов и Евгения Козырева. Когда гул становится нестерпимым, Самойлов бросает в зал:
– Ну вы, культурно выросший зритель!
Тишина. Спектакль вот-вот прервется. Какой-то человек с первого ряда тихо говорит актрисе: «Товарищ Козырева, вы не имеете права прерывать сцену». – «Но мы тоже люди, поймите», – прикрыв рот рукой, отвечает ему Козырева. И в наступившей тишине голос с балкона:
– Товарищ Самойлов, вы не имеете права так разговаривать со зрителем.
Юрий Ершов:
– Что тут началось – 5 минут свиста, аплодисментов. Артисты ждали, пока воинская часть затихнет, а потом продолжили. Настроение после спектакля было страшно испорчено. Но еще страшнее оказалось то, что на следующий день в газете «Культура» появилась разгромная статья на спектакль, и Самойлову пришлось приносить через газету извинения.