[442]. Ведь суть вредоносности «концепции пограничных сражений» состояла в следующем. Прикрытие собственных границ методом немедленного встречно-лобового вторжения/контрблицкрига должно было реализовываться не только заранее созданными фланговыми группировками. Прежде всего оно должно было реализовываться при ставке на статический фронт узкой лентой при сверхнизкой оперативной и линейной плотности сухопутных войск на остальной, и ведь большей же, части границы! В таком случае большая часть войск находится, в прямом смысле слова, в состоянии крайней неустойчивости именно с точки зрения обороны и прикрытия границ. И малейший внезапный удар, тем более нанесенный концентрированными силами, автоматически привел бы к невообразимо кровавой трагедии. Содержание упомянутой записки не оставляет ни малейшего сомнения в том, что Тухачевский и Уборевич не только прекрасно понимали ущербность своей концепции, но и навязывали высшему военному руководству СССР идею инициативного начала войны, то есть чтобы СССР выступил в ипостаси агрессора?! То есть навязывали вариант не только немедленного встречно-лобового вторжения/контрблицкрига, сиречь по факту уже свершившегося нападения, но и превентивного вторжения на чужую территорию ради якобы упреждения мобилизации и последующего разгрома противника. При практически абсолютной аналогичности систем подготовки, что к превентивному вторжению/блицкригу, что к немедленному встречно-лобовому вторжению/контрблицкригу по факту уже свершившегося нападения, войска двух готовящихся к вооруженному столкновению государств находятся, еще раз особо подчеркиваю это, в состоянии крайней неустойчивости именно с точки зрения обороны. Потому как у обоих, при заранее созданных фланговых группировках, ярко выражена ставка на статический фронт узкой лентой, в том числе и при сверхнизкой оперативной и линейной плотности войск на большей части линии грядущего вооруженного столкновения. И в этом случае все зависит от того, кто первым нанесет удар. Но нанесший первым удар немедленно получает фактически тотальное стратегическое преимущество и имеет практически все шансы вдребезги раздолбать приграничную группировку противника, на которого напал (что и произошло у нас 22 июня 1941 г.). Вот и попробуйте теперь понять следующее. Почему «стратегу» взбрело в голову выдумать такое именно тогда?! И почему по времени это должно было точно совпасть не только с принятием Верховным командованием стратегии блицкрига, но и с первым директивным письмом Троцкого, которое, по характеристике того же К. Радека, «надо рассматривать как толчок для пораженческой тактики»?! Более того. Почему это должно было уложиться в канву письма, в котором, по словам все того же Радека, «по существу речь шла об ускорении войны, как желательном условии прихода к власти троцкистов»?! И, наконец, кто бы объяснил причину поразительно «нежной заботы» германского военного ведомства о советском маршале М. Н. Тухачевском?! 29 июня 1936 г. Министерство пропаганды Геббельса почему-то запросило у военного ведомства Третьего рейха материалы досье на бывшего военнопленного Первой мировой войны подпоручика Тухачевского. Судя по всему, Геббельс вознамерился провести какую-то пропагандистскую акцию по компрометации Тухачевского — в тот период времени высшее нацистское руководство билось в тисках неразрешимой задачи, «как бы разрушить едва только ратифицированный франко-советский договор о взаимопомощи в отражении агрессии, увязанный с симметричным советско-чехословацким договором». Военное министерство прекрасно поняло смысл запроса и 8 июля 1936 г. ответило следующее: «В связи со вновь вскрывшимися обстоятельствами штрафная карта лейтенанта Тухачевского выдана быть не может, поскольку персональные нападки на Тухачевского сейчас неуместны»![443] Что это за «вновь вскрывшиеся обстоятельства», почему «персональные нападки на Тухачевского», по мнению военного министерства, «сейчас неуместны»?! При этом следует иметь в виду, что военный министр Бломберг, санкционировавший такой ответ, во-первых, сам был настроен против Гитлера и входил в круг германских заговорщиков из числа генералов, а во-вторых, он еще с 1928 г. точно знал, что Тухачевского уже тогда «подозревали в руководстве движением по гос. перевороту»[444]. Надо полагать, что едва ли возникнут какие-либо препятствия для формулирования истинного ответа на поставленные вопросы.
Но это всего лишь прелюдия к тому, что произошло на весенних 1936 г. (19 — 25 апреля) стратегических играх в нашем Генеральном штабе. Отрабатывался якобы вариант отражения совместной германо-польской агрессии против Советского Союза. «Германской стороной» командовал Тухачевский, «армией буржуазной Польши» — Якир, а Уборевич — советским Западным фронтом. Как сами игры, так и поведение сторон — крайне странные, если не сказать, что вообще подозрительные. Почему-то Генеральный штаб исходил из того, что в тот момент Германия могла отмобилизовать до 100 дивизий! В то время в вермахте не было еще даже 36 дивизий, а информация о колоссальных трудностях в германском военном строительстве потоком шла от раз
ведки! С какой стати имели место столь беспрецедентно завышенные оценки противника на текущий тогда момент?! Хорошо, допустим, что они имели право на жизнь. В конце концов, игры для того и проводятся, чтобы рассмотреть даже и виртуальные варианты. Однако еще перед началом игр Тухачевский непонятно почему «выразил пожелание, чтобы еще до начала оперативного времени по игре он мог эти силы (германские) развернуть соответственно принятому им оперативному плану, дабы опередить "красную сторону" в сосредоточении и первым открыть военные действия. Он добивался, следовательно, такой обстановки, которая обеспечила бы противной стороне внезапность наступления»?! Непонятно вот что. Ему же хорошо было известно, что германскому вермахту попросту негде было разворачиваться в тот момент, не говоря уже о том, что нечего было разворачивать. Вермахта как такового, как армии, способной осуществить победоносное нападение, еще не было в наличии. Сама гитлеровская Германия территориально была отделена от Советского Союза буферами. Главный из них — Польша. Она и мысли-то о вхождении на свою территорию германских войск не допускала. Даже ради совместного нападения на Советский Союз. К тому же Гитлер, не стесняясь, предъявлял серьезные территориальные претензии, не говоря уже о том, что ставил под сомнение даже право на существование независимого польского государства. О каком же совместном нападении даже по условиям игры могла идти речь?! Но тогда спрашивается, какого же, миль пардон…. Тухачевский требовал себе таких приоритетных условий перед началом игры?! Чтобы проверить, что произойдет, если Германия внезапно нападет уже развернутыми силами с польского плацдарма, не задаваясь при этом вопросом, как она овладеет этим плацдармом?! Так, что ли?! Да, именно так! Особенно если вспомнить итоговый вывод «герров генералов» по итогам своей игры — «никакого точного решения относительно восточной кампании не будет найдено, пока не будет разрешен вопрос о создании базы для операций в самой Восточной Польше».
Своими требованиями Тухачевский предрешил не только указанный вывод «герров генералов». В сущности-то, он точно смоделировал неизбежность трагедии 22 июня 1941 г. и ее основные черты! Потому как лишь внезапный удар с этого плацдарма всеми заранее развернутыми силами реально мог принести успех! Хуже того. Перед этими играми Тухачевский упорно настаивал на том, что наиболее предпочтительное для германского военного командования направление главного удара — Украинское, начисто отрицая исторически сложившийся «основной маршрут» всех агрессоров с Запада — Белорусское. Вплоть до того, что впоследствии, в собственноручных показаниях следствию указал, что Белорусское направление как направление главного удара — вообще фантастика для Гитлера, ибо такое возможно лишь в том случае, если он «поставит перед собой задачу полного разгрома СССР с походом на Москву»?! Неужели никогда не слышал и не читал о том, что Гитлер спит и видит, когда он, наконец, сможет уничтожить СССР?! Почему это его упорство в выборе перед играми именно Украинского направления как якобы наиболее предпочтительного для вермахта ровно через год абсолютно точно совпало с его же собственноручными показаниями?! Ведь он же сам прямо так и указал, что во время встречи на похоронах английского короля с германским генералом Рундштедтом (входил в состав германской делегации) последний прямо сказал ему, что «главным театром военных действий, где надлежит готовить поражение красных армий, является Украина»! Почему именно такая переакцентировка в вопросе об определении направления главного удара вермахта? Ведь она же точно совпадает с главным выводом гитлеровских генералов — «никакого точного решения относительно восточной кампании не будет найдено, пока не будет разрешен вопрос о создании базы для операций в самой Восточной Польше»!
Такие совпадения не могли быть случайными. Ведь и за год до этого, будучи еще на свободе и даже еще в почете, Тухачевский проповедовал то же самое. То есть апрельские стратегические игры на картах он проводил, уже зная требования германских генералов по организации поражения. В частности, что необходимо сконцентрировать советские войска на Украинском направлении в ущерб обороне белорусского. Собственно говоря, именно поэтому-то во время игр Уборевич и получил мощный удар главными силами противника в свой левый фланг — аккурат на минском направлении. А ведь за «германскую сторону» во время этих игр командовал именно Тухачевский. Кстати говоря, не отсюда ли родом идея гитлеровских генштабистов раздвоить силы группы армий «Центр» — ведь в июне 1941 г. ГА «Центр» наступала по двум направлениям: севернее и южнее Бреста. Причем войскам ее левого фланга помогали соединения правого фланга ГА «Север», а частям правого — левофланговые подразделения ГА «Юг». Именно такой вариант и привел к тому, что Западный фронт СССР в июне 1941 г. рухнул уже на четвертые сутки, а Минск действительно был взят к исходу пятых — началу шестых суток агрессии. А пограничное сражение в принципе было проиграно Красной Армией в течение первых нескольких дней войны.