Как-то Андрей, проходя по коридору, услышал, как кто-то полушепотом сказал:
— Агеев! Агеев идет!
Сначала Орлов увидел, как сотрудники, находившиеся в коридоре, замерли, став по стойке смирно, и уже потом обратил внимание на приближающуюся фигуру высокого человека в черном костюме и крупных роговых очках. Он шел быстрой и уверенной походкой. Его шаги были четкими и твердыми. Андрей тоже встал спиной к стене там, где его застало это необычное событие, и, вытянув руки по швам, внимательно смотрел на большого начальника. Тот, не обращая ни на кого внимания, проследовал в другой конец коридора, по-видимому направляясь к лифту, который должен был его спустить вниз, прямо к подземному переходу в другое здание. Председатель КГБ СССР к тому времени размещался уже в новом, сравнительно недавно построенном здании, стоящем рядом с «Детским миром».
ИНФОРМАЦИЯ: «Основные вопросы Толкунов согласовывал с Гением Евгеньевичем. Он полностью поддерживал все начинания по совершенствованию работы органов госбезопасности… Агеев был один из тех, как говорил Толкунов, кто критическую ситуацию в стране прекрасно понимал. Но он был заместителем Крючкова и в общем-то ничего не мог предпринять…»
СПРАВКА: «Агеев Гений Евгеньевич (1929–1997). До 1965 г. на комсомольской и партийной работе в Сибири… В 1965–1973 гг. работал начальником управления КГБ по Иркутской области. В 1973–1974 гг. — начальник управления кадров КГБ при Совете министров СССР. В 1974–1981 гг. — секретарь парткома КГБ. В 1981–1983 гг. — начальник 4-го (транспортного) управления КГБ СССР. Заместитель председателя КГБ СССР в 1983–1990 гг., первый заместитель председателя КГБ СССР с августа 1990 г. по август 1991 г. Народный депутат РСФСР с 1990 г. (полномочия сняты в связи с арестом). В сентябре 1991 г. был арестован по обвинению в участии в государственном перевороте, в начале 1992 г. освобожден по болезни»
В течение какого-то времени Орлов находился в полном неведении относительно судьбы своего «произведения» и очень волновался по этому поводу. Лео Альфредович его успокаивал, но, видно, сам переживал за Орлова, потому что знал: в КГБ не принято отклоняться от привычной формы подачи материала, а уж тем более публично расставлять акценты на результатах своей деятельности. Но смысл доклада состоял как раз в том, чтобы дать развернутый анализ работы одной из самых мощных спецслужб в мире, предоставив возможность депутатам объективно оценивать ее деятельность, и вместе с тем не выдать ни одной тайны, не сообщить никаких сведений, которые могли бы быть использованы иностранными спецслужбами в ущерб интересам СССР.
Прошло, наверное, недели две, прежде чем Орлов наконец узнал результат. Лео Альфредович, снова пригласив его в кабинет, торжественно сказал:
— Андрей, Агеев прочитал твой доклад и сказал, что в принципе доволен… Ну, как ты его построил, стиль изложения материала и все такое. Он там сделал замечания по тексту. Ты быстренько все исправь. Покажешь мне и отдадим в перепечатку. Давай, не теряй время!
Орлов, воодушевленный высокой оценкой большого начальства, стал листать страницу за страницей. Текст он знал назубок, и его интересовали только пометки Агеева. Сначала их было немного и, в основном, они носили характер редакционных замечаний. Но когда Андрей дошел до тех разделов текста, где давались сводные данные о результатах работы Комитета, а также о расходах на его содержание, он увидел полностью перечеркнутые страницы. Причем было видно, что человек, читающий текст, был не просто раздражен, а по-настоящему взбешен: как посмели включить эти сведения в доклад, который должен стать достоянием гласности! Статистика и бюджет всегда были одними из самых охраняемых сведений!
— Лео Альфредович, но ведь в доклад Верховному Совету нельзя не дать такие сведения! На дворе — девяносто первый год! Наоборот, мы должны сейчас всем продемонстрировать, что КГБ не какая-то там «террористическая организация», а защитник интересов государства и общества, что…
— Ну что ты меня убеждаешь, Андрей? Я согласен с тобой. Ты пойми, они все консерваторы! Они по-другому не могут!
— Но Лео Альфредович! Если мы укажем данные о том, сколько выявили шпионов, это же не нанесет ущерба! Ведь мы дадим только цифру! Наоборот, мы докажем, что хлеб едим не зря! Потом, мне кажется, что весь материал должен быть более самокритичным! А то похвальба какая-то получается!
Лео Альфредович, хитро прищурившись, посмотрел на Андрея, всем своим видом показывая, что все понимает, все знает, но дискутировать на эту тему считает бессмысленным. Однако, чтобы не расстраивать Орлова, все-таки предложил ему:
— Напиши служебную записку Агееву. Все, что говоришь сейчас мне, напиши в ней. Только короткую, на одну страничку!
— Хорошо, я сейчас же напишу!
И майор Орлов, абсолютно убежденный в правильности своей позиции и убедительности приводимых им доводов, немедленно засел за записку. Позволив себе не согласиться с мнением «второго человека в КГБ», он писал, что, дескать, на его взгляд, доклад, направляемый в высший законодательный орган страны, должен быть достаточно самокритичным, содержать точные и объективные данные, в том числе цифровые, «открывать» ранее закрытую статистику, например, численность органов госбезопасности, их бюджет, показатели по некоторым результатам. Написал все это Орлов на одном дыхании и, предварительно показав Лео Альфредовичу, передал помощнику Агеева.
Спустя пару дней Орлову позвонили и сообщили, что генерал-полковник Агеев вызывает его к себе. Нельзя сказать, что Андрей очень волновался перед встречей со столь высоким начальством, но все-таки беседа с первым заместителем Председателя КГБ СССР была для него отнюдь не заурядным событием. До сих пор ему не приходилось общаться с руководителем такого уровня. Правда, еще работая в «Прогнозе», он был на докладе у начальников Второго главка и Шестого управления,[53] неоднократно встречался с заместителями начальников Третьего шавка и Десятого отдела.[54] Но это было другое. Как руководитель группы разработчиков он или докладывал о результатах, или обращался с просьбой дать указание о предоставлении необходимых материалов. Как правило, встречи этим и ограничивались. Теперь же ему предстояло высказывать свое несогласие с мнением человека, точка зрения которого в КГБ считалась непререкаемой. Вообще, спорить с начальством было не принято. Какой-то майор вдруг «не согласен» с мнением генерал-полковника! Нонсенс!
Ожидая вызова к Агееву в просторном холле третьего этажа, из окон которого открывался великолепный вид на площадь Дзержинского, Орлов пытался собраться с мыслями, чтобы четко и сжато доложить генерал-полковнику свои доводы. Но сосредоточиться ему мешал стрекот электрической пишущей машинки — секретарь Агеева, симпатичная женщина с пышной прической, печатала какой-то документ, который, по-видимому, было нежелательным отдавать в машбюро. Звуки машинки гулко отдавались в вышине большого зала с лепным потолком и тяжелой медной люстрой.
Агеев встретил Орлова сухо. Сначала внимательно посмотрел на него, затем как бы нехотя проговорил:
— Я не нахожу ваши возражения убедительными. Вы предлагаете рассекретить статистику? Вы хотите, чтобы мы открыта сведения о наших провалах?
Агеев с некоторым недоумением смотрел на майора. Лицо зампреда казалось очень усталым. Его выражение говорило само за себя. Андрей отчетливо прочитал в глазах высокого начальника: «Ну что вы хотите? У меня совершенно нет ни времени, ни желания выслушивать ваши советы! Исполняйте что вам говорят!»
— Товарищ генерал, на мой взгляд, продолжать закрывать эту информацию — значит усугублять в обществе подозрения, что Комитет госбезопасности действует не в интересах народа. Да и провалы наши известны всем за рубежом. Мне кажется, мы должны открыть то, что не нанесет ущерба интересам госбезопасности, что…
— Вы многого не понимаете, — перебил Орлова Агеев. — Подпевать диссидентам мы не будем! Численность и бюджет мы не раскроем! Вы даже не понимаете, что для этого нужно решение Политбюро!
— Так в чем же дело, товарищ генерал? Давайте запросим Политбюро!
Агеев сердито посмотрел на Орлова и, едва скрывая раздражение, сказал:
— Все! Идите и занимайтесь своим делом! Исправьте все, что я вам указал, и готовьте на доклад Председателю! Все, спасибо!
Орлов не ожидал такого резкого и недружелюбного окончания разговора, но уже понял, что спорить с зампредом бессмысленно. Можно только усугубить свое положение и навлечь на себя неприятности. Но он не мог уйти из кабинета Агеева, не попытавшись еще раз высказать свою точку зрения.
— Товарищ генерал, я все понял. Но разрешите мне, пожалуйста, чуть-чуть добавить…
Казалось, Агеев был вне себя от ярости. Ну как же! Какой-то рядовой работник позволяет себе продолжать спор с ним даже тогда, когда ему было указано на его место! Наверное, в глазах зампреда это была неслыханная наглость. От возмущения Агеев чуть помедлил, и Орлов успел закончить фразу:
— …разрешите, пожалуйста, для доклада Председателю приложить записку с моими предложениями?
— Идите, разговор окончен.
Орлов встал, сказал «есть!», резко повернулся и пошел к двери. Он уже было взялся за ручку, как услышал за спиной:
— Хорошо, подготовьте служебную записку и направьте помощнику Председателя.
Голос Агеева не казался уже таким раздраженным. В нем чувствовались какие-то примирительные нотки. Это вселяло определенную надежду. Конечно, Андрей не мог знать всех перипетий ожесточенной борьбы, развернувшейся в это время вокруг Комитета госбезопасности. «Демократы» во главе с Ельциным, подогреваемые оголтелыми сторонниками разгрома госбезопасности гак, как это было в ГДР и других соцстранах, старались наносить один удар за другим, чтобы парализовать деятельность «боевого отряда партии». «Партократы», наоборот, видели в КГБ силу, способную противостоять росту антисоветизма, сепаратизма и политического экстремизма. Но одно было ясно: условия, в которых работал Комитет, резко изменились и делать вид, что ничего не происходит, было уже нельзя. Надо было искать не только новые формы работы, но и новые формы взаимодействия с институтами государства, создавать механизм информирования общества о деятельности самого грозного и мощного специального органа в стране.