СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «На нас же дело практически завели… Опечатали сейфы в наших кабинетах рядом с кабинетом Андропова… Команду дали, и за нами начала ходить «наружка»… По-видимому, смотреть, с кем встречаемся, с какими журналистами… Ребята из «наружки» подходили и говорили: «Мужики, давайте полпервого выходите оттуда и все… Потом мне передали, как Баранников высказался по той ситуации: «Я думал мы, менты, продажные, а оказывается и у них этого тоже хватает…» Так сливали информацию и закапывали Комитет государственной безопасности России!»
Орлов стал перебирать документы. От некоторых следовало избавиться потому, что они вряд ли могли кому понадобиться, от других — чтобы их не могли использовать в ущерб Орлову и его товарищам. Бумаги были вложены в разноцветные картонные папки, на которых черным фломастером были аккуратно выведены надписи: «АФБ РСФСР», «Записки Президенту РСФСР», «Структура», «Рабочие контакты», «Чечено-Ингушетия», «Концепция»…
Андрей открыл первую попавшуюся папку, начал просматривать документы: вот — записка о встрече с руководителями Приднестровья, вот — отчет о международном семинаре «Роль спецслужб в развитии демократии», состоявшемся в Болгарии, вот — запрос в архив о деле Алиханова… Он пробежал глазами строчки документа, и недавние события ожили в памяти Орлова с новой силой…
Эти события были связаны с именем человека, которого знали, наверное, все, но относились к нему по-разному. Вернее, не к нему, а к ней. Речь шла о вдове Сахарова Елене Георгиевне Боннэр, известной диссидентке и видной радикальной фигуре демократического движения конца восьмидесятых — начала девяностых годов. Многократные встречи с ней оставили в памяти подполковника Орлова след противоречивых впечатлений и ассоциаций. А началось все за несколько дней до августовских событий.
— Андрей, попытайся разыскать телефон Елены Боннэр. Надо будет встретиться с ней, — дал поручение своему помощнику Иваненко.
Орлов с удивлением, можно сказать даже с изумлением, посмотрел на шефа.
— Что удивляешься? Ты же знаешь, Боннэр — очень сильная фигура демократического блока. Очень влиятельная! К ней прислушивается даже Ельцин! Нам надо встретиться с ней. Лучше сделать ее нашей союзницей, чем она будет продолжать поливать органы грязью!
— Как союзницей? Она же смертельно ненавидит КГБ!
— Вот именно поэтому нам надо начать с ней работать. Она женщина очень неглупая…
— Я думаю…
— Андрей, ты должен понять: мы — новая российская спецслужба, спецслужба демократической России, и нам надо начинать строить отношения со всеми влиятельными людьми демократического крыла…
— И с Калугиным тоже? — с сарказмом произнес Орлов имя человека, которого в КГБ иначе как предателем не называли.
— Нет, с Калугиным мы взаимодействовать не будем!
— Но он тоже, вроде как, демократ! — Орлов усмехнулся, понимая, что своими вопросами он выводит Иваненко из себя. То, что Виктор Валентинович абсолютно не приемлет эту фигуру, Андрей знал. Ведь, еще работая вместе с Иваненко в Инспекторском управлении он сам участвовал совместно с С.С. Дворянкиным в подготовке материалов о Калугине для информирования органов КГБ и тогда, ознакомившись со всеми оперативными данными, сделал для себя открытие, что и среди крупных комитетских руководителей могут оказаться предатели.
Иваненко в раздражении посмотрел на Орлова. По выражению его лица было видно: он очень недоволен тем, что его помощник пытается перечить, да еще в такой, прямо скажем, издевательской манере.
— Ладно, хватит разговоров! Свяжешься и доложишь! Понятно?
— Понятно! — недовольным тоном произнес Орлов, всем своим видом показывая, что не согласен с решением начальника, но, как дисциплинированный офицер, вынужден ему подчиниться.
Что знал Орлов о Боннэр? Да практически все то, что знали многие: ярая антисоветчица, жена бывшего диссидента Сахарова, которая оказывала очень сильное влияние на академика; в восьмидесятом году они с мужем были высланы в Горький, а совсем недавно решением Горбачева были возвращены в Москву, где приняли активное участие в демократическом движении. Никаких «кагэбэшных» подробностей о ней, да и о самом Сахарове Андрей не знал, хотя слышал, что в течение многих лет их «опекало» пятое управление КГБ, одной из задач которого была «борьба с идеологической диверсией».
Орлов дозвонился до Боннэр с первого раза.
— Здравствуйте! Это Елена Георгиевна?
Низкий женский голос ответил:
— Да.
— Меня зовут Андрей Петрович.
— Я… слушаю вас. — По едва заметной паузе между словами Андрей понял, что Боннэр, услышав незнакомое имя, пытается определить, с кем разговаривает.
— Елена Георгиевна, я являюсь помощником Председателя КГБ РСФСР Иваненко. Он хотел бы с вами встретиться.
В ответ не раздалось ни звука, будто положили трубку и забыли ее снова взять.
— Елена Георгиевна, вы слышите меня? Елена Георгиевна!
— Ка-Гэ-Бэ?.. Меня? — В голосе Боннэр послышалось явное удивление. — Встретиться? Хм! Если вы хотите меня вызвать в КГБ — пришлите повестку! Я просто так в КГБ в гости не хожу!
Теперь в ее голосе слышались интонации явного раздражения. Орлов, почувствовав это, поспешил сказать что-то успокаивающее, чтобы Боннэр не бросила трубку. По ее тону это вполне можно было допустить.
— Но Елена Георгиевна! Вас никто не вызывает в КГБ. Мы просто хотим побеседовать с вами, как с уважаемым человеком…
— С «уважаемым»?! Меня «уважает» КГБ? — Боннэр усмехнулась.
После небольшой паузы она все-таки согласилась на встречу:
— Ну хорошо! Если уж вам так хочется со мной познакомиться — приезжайте ко мне! Только не сегодня, ладно?
— А когда?
— Давайте послезавтра в шестнадцать часов! Адрес же вы знаете. Или спросите у ваших топтунов.
— Да, знаем!
— Ну вот и договорились! До свидания! — Не дослушав ответ Орлова, она повесила трубку.
«Вот злобная какая! — промелькнуло в голове у Андрея. — Будь моя воля, век бы ее не видать!»
Через день Иваненко и Орлов уже сидели на кухне в квартире Сахарова и пили кофе из маленьких фарфоровых чашечек, которые поставила встретившая их не очень доброжелательно хозяйка квартиры. Не без робости войдя в квартиру одной из самых видных диссиденток, они сначала не знали, как себя держать. Боннэр всем своим видом демонстрировала едва скрываемую враждебность к представителям ненавистного ей КГБ, а Иваненко долго не мог найти тональность в разговоре, которая мота бы растопить лед недоверия и установить необходимый психологический контакт. Говорили о погоде, о нашумевших статьях Елены Георгиевны в газетах, о Конгрессе памяти Сахарова, о том, о сем. Боннэр отвечала односложно, не стремясь даже скрыть, что беседа ей в тягость и она была бы не прочь, если бы они убрались восвояси.
Наконец, терпение у Елены Георгиевны, видно, кончилось и она очень резко, даже грубо, спросила:
— Для чего вы вообще пришли ко мне? Не о погоде же говорить!
— Конечно нет, Елена Георгиевна! — Иваненко смущенно посмотрел на нее. — Вы же знаете, что создан российский КГБ. Это совершенно новая организация, которая строится на новых принципах…
— Новый КГБ? — Боннэр усмехнулась. — КГБ есть КГБ. Это репрессивный орган, и он не может быть другим!
— Вы не правы, Елена Георгиевна! — Иваненко, явно раздосадованный таким выпадом хозяйки дома, попытался возразить. — Российский КГБ будет свободен от тех недостатков, которые были свойственны КГБ СССР. У нас не будет политического сыска! Мы будем работать не в интересах одной политической партии, а в интересах народа, мы…
— Верится с трудом! — не без ехидства вставила Боннэр.
— …мы собираемся наладить связи с разными политическими силами, тесно взаимодействовать с общественностью…
— Стукачей, что ль, использовать? Так это вы и раньше делали!
Иваненко замолчал, понимая, что продолжать бесполезно. Известная правозащитница не слышала его, по-своему интерпретируя его слова.
Она сидела напротив Андрея, не притронувшись к уже остывшему кофе. Лицо Боннэр, испещренное морщинами, было взволнованным. Через толстые стекла больших роговых очков на генерал-майора Иваненко и майора Орлова смотрели презрительно-жесткие глаза вдовы академика Сахарова, которая имела свои счеты с КГБ и не могла в принципе воспринять никакие разговоры о реформировании системы госбезопасности.
«Зачем? Зачем вообще мы расстилаемся тут перед этой злобной женщиной? — недоумевал Орлов. — Ну что нам дает эта встреча? Какого черта мы должны убеждать ее, что не верблюды?!»
Действительно, Орлову трудно было понять замысел Иваненко. Зная, что Боннэр к этому времени стала очень влиятельной фигурой демократического движения и даже пользовалась определенным влиянием на самого Президента Ельцина, он тем не менее не считал необходимым общение с ней. Уж очень одиозной была фигура вдовы академика в глазах сотрудников госбезопасности, воспитанных в критическом отношении к диссидентам и всяким там антисоветчикам.
Елена Георгиевна сама прервала затянувшуюся паузу:
— А у меня к вам тоже есть одно дело. Вернее, два.
Иваненко с Орловым недоуменно посмотрели на Боннэр. Ее лицо стало заметно мягче, а на губах угадывалось некоторое подобие улыбки.
— Я хочу ознакомиться со следственным делом моего отца Геворка Саркисовича Алиханова. Он был арестован НКВД и расстрелян в 1938 году. Это можно сделать?
— Я думаю, сделаем, — сказал Иваненко и повернулся к Орлову: — Андрей, запиши все. Надо будет сделать запрос в архив.
— Хорошо. Это первая просьба. — Боннэр впервые за все время встречи улыбнулась.
— А вторая? — спросил Иваненко.
— Вторая связана с Андреем Дмитриевичем. В Горьком у нас КГБ украл его рукописи и дневники. Помогите их разыскать. Я думаю, что для КГБ они уже не представляют опасности. Тем более для Российского КГБ. Правда ведь?