Отец много интересного рассказывал Уильяму про Америку. Настолько много и настолько интересно, что когда сын вырос и ему пришла повестка, он попросился во флот. С надеждой тоже увидеть Америку. Доехал до Флориды — и скоро вернулся домой. Согласно акту о морской обороне Британия начинала массово строить новые корабли для Королевского флота. Сержант выискивал среди новичков Старого Света всех, кто хоть что-то понимал в технике. Так Уильям попал в школу судовых механиков.
Он неплохо зарабатывал на судостроительной верфи, женился и купил дом, в котором появился на свет его сын Родни. В то время Доркинг был ещё городок маленький, убогий, пыльный. Уильям рассказывал сыну на ночь, как однажды на Таллахасси, когда он служил, напало племя индейцев-апалачей. Это была страшная сказка, слава богу, давно забытая.
Родни исполнилось шесть лет, когда отец вдруг перестал ездить на работу и взял в аренду железный ангар. Он задумал строить лодку. Вокруг продавалось полно разных посудин, но он мастерил что-то своё.
— Па, что это будет?
Отец отложил в сторону инструмент и поведал сыну свой удивительный план.
Это будет броненосец. Почти как настоящий, только в двадцать раз меньше. Сейчас на верфи строится железный красавец, будущая гордость Британии. Сто метров длиной, две паровые машины, четыре котла, мощные орудия на главной палубе. Отец участвовал в проектировании корабельных котлов и трюмных помещений на этом красавце.
— А неделю назад меня уволили, — спокойно продолжал он. — Я позволил себе сказать главному конструктору, что размещать пороховые погреба рядом с котлами опасно, никакие переборки не спасут, если угольная пыль сдетонирует, ведь она не хуже пороха горит. Меня даже слушать не стали, уволили, вышвырнули за борт, словно салажонка. Но я построю такой же броненосец в масштабе и докажу, что он может потонуть при таком раскладе в трюмах. Так что, сынок, давай-ка помогай мне, пока мама не узнала!
Мама так ничего и не узнала, маленькая копия броненосца не была построена, потому что в тот же день, вскоре после обеда за отцом приехали. Двое дяденек в шляпах культурно пригласили их в крытую коляску, довезли Родни до дома, а с папой поехали дальше, и две недели о нём не было ни слуху, ни духу.
Он прислал из Флориды открытку и денег. Много денег — хватило и за ангар рассчитаться, и Родни в школу собрать. Отец писал, что теперь служит вольнонаёмным на крейсере «Мэн» и на днях отправляется с миссией доброй воли на Кубу.
После той открытки Уильям снова замолчал надолго. И о том, что на рейде Гаваны взорвался американский броненосный крейсер «Мэн», они с мамой узнали из газет. Маму увезли в больницу с сердечным приступом, но потом выяснилось, что погиб не весь экипаж, а только нижние чины, офицеры и механики в тот вечер получили увольнение на берег, и потому остались живы.
Отец вернулся домой через месяц, нашёл себе другую работу, но ходил какой-то молчаливый, подавленный. А вскоре Соединённые Штаты высадили на Кубе десант — началась война. И однажды вечером он заговорил:
— С меня взяли подписку, что никогда и никому не буду говорить о том, что крюйт-камеры и котлы нельзя ставить рядом. Теперь я уверен, что на «Мэне» пороховые погреба специально оставили рядом с кочегаркой. Они использовали меня! А потом сами взорвали угольную пыль. И всё рвануло — почти триста матросов погибли! Специально нас отпустили на берег: нижними чинами служили в основном негры, правительству США их не жалко! Нет, американцы — страшные люди!..
Мать с трудом его успокоила, отвела спать.
Испано-американская война продлилась всего сто дней. Бывшая морская держава не в состоянии была противостоять нарождающемуся хозяину Западного полушария, Испания теряла свои колонии и флот под натиском звёздно-полосатого флага.
Британия строила новые корабли, ни воевать, ни уступать первенство на морях и океанах не собиралась никому, а это значит, что работа у отца была. Жили они втроём счастливо, несмотря на болезнь матери. Каждый год к Рождеству получал Уильям открытку от бывших офицеров крейсера «Мэн» — те помнили молодого судового механика из Англии и искали его дружбы. Звали в гости — ежегодно собирались вместе, поминали погибших в гавани кубинской столицы. Уильям отвечал на открытки, тоже поздравлял бывших сослуживцев, но на встречи не ездил.
Мирные годы кончились. Его Величество британский король Георг V в начале августа объявил войну своему кузену, немецкому кайзеру Вильгельму II. Соединённые Штаты в войне не участвовали. А в декабре 1914-го Уильям Дженикс получил вдруг рождественский подарок: билет на поездку в Нью-Йорк, туда и обратно. Так невоюющая Америка решила облагоденствовать рядового жителя воюющей Англии. А может, просто не было желающих мотаться через Атлантику без дела — писали же в газетах, что океанский лайнер «Мавритания» из-за недостатка пассажиров поставлен на прикол, и в Америку ходит только её сестра-близнец «Лузитания».
Как бы то ни было, Уильям поехал. Так решили на семейном совете. А что? Сын Родни уже вырос, у него своя семья, внуку уже четвёртый год. Может дед позволить себе такую прогулку? Жаль, что не успевает к ежегодной встрече ветеранов «Мэна», но всё равно повидается с боевыми друзьями.
Из Нью-Йорка отец сообщил открыткой, что едет с однополчанами в Гавану положить венки на месте гибели крейсера. И ещё одну открытку прислал, сообщил, что в обратный рейс «Лузитания» выходит 1 мая, домой вернётся числа восьмого.
Он не вернулся. Погиб, как и почти 1200 других пассажиров океанского лайнера. Родни с матерью ездили на опознание его тела. Лучше бы не делали этого: у матери случился инфаркт, она умерла в больнице Доркинга. А спустя два года Родни получил повестку, и жена с маленьким сыном провожали его на фронт в порту Брайтона.
…Вечером рота сменяла тех живых на передовой, кто ещё остался после беспрестанных и безуспешных боев. Они молча шли мимо новичков, оскальзываясь на грязном дне траншеи, держась друг за друга и падая. Раненых несли санитары на чёрных от крови носилках. С той стороны никто не стрелял. Лишь слышно было, как у немцев лает собака, и стучат котелки: укрывшись за многими рядами колючей проволоки, кайзеровская пехота ужинала. Это означало, что сегодня атак больше не будет. Потому санитары и шли в полный рост.
— За брустверы головы не высовывать! — распорядился сержант, расставив отделение. — Всем поправлять стенки траншеи и чинить мостки! Противогазы держать у пояса по-походному! Рядовой Дженикс, за мной!
Родни вернулся с пулемётом «льюис» на плече. Обратился к тому из новеньких, который стоял ближе всех.
— Пойдешь ко мне вторым номером? Сержант разрешил любого взять. Если согласен, топай к нему за дисками, да сразу два бери!
Потом они обустраивали пулемётное гнездо, благо мешки с песком от предыдущего артналёта не очень пострадали. Лишь поправили бруствер да выложили ниши для боеприпасов и для себя. Родни — опытный боец, уже успел повоевать. Он достал из мешка большие белые таблетки, быстро скрутил из проволоки горелку, поставил на неё банку с фасолью — разогревать.
— Это сухой спирт. Горит без дыма, потому и разрешено в окопах. Пить не советую — это яд, таблетка прилипнет горлу, и будешь неделю мучиться.
Он казался старше всех лет на десять. Потом Родни рассказал, что ему двадцать шесть, он женат.
— Это Пистис, жена моя, а сыну Райану седьмой годик пошёл, — на фотографию сам ещё раз с любовью глянул и спрятал в карман кителя.
С Родни легко и надёжно, как с братом. С ним можно откровенничать, смеяться или спорить о чём угодно, его даже слушаться приятно.
— Давай-ка соорудим здесь сушилку. У тебя есть запасные обмотки? Переобувайся, пока нет дождя. А я к ребятам — помогу скамьи делать.
— Для чего скамьи?
— А где, по-твоему, они спать будут? Прямо на земле?
Он ушёл. Было слышно, как он поучает новичков:
— Каски новые, вы их грязью сверху обмажьте, чтоб не бликовали — не дай бог снайпер увидит…
Родни едва успел вернуться, как в траншее появился сержант. Он пришёл с подарком — с охапкой соснового лапника.
— Дно ветками застелите, не так грязно в траншее будет!
Ещё принёс банку каких-то консервов — презент от союзников. Уселись на скамье, вместилось всё отделение, плеснули ром в кофе. А консервы союзнические так и не открыли.
— Понятия не имею, что там. Может, и не еда вовсе. Кто-нибудь французский знает?
Новичок сказал тихо:
— Можно есть, не отравитесь. Это лягушачьи лапки в ткемалевом соусе.
— Ну, союзнички, вот петухи, у-ля-ля! — рассмеялись все. — Хотят за наши жизни лягушками расплатиться!..
Уходя, старшина отозвал Родни в сторонку, шепнул ему:
— На пять-тридцать назначена атака. Вы с напарником заступаете сейчас дежурными наблюдателями. Через два часа вас сменят, и до артподготовки можете отдыхать…
Какое счастье, что сегодня не стреляют. Они смотрели через две маленькие амбразуры на нейтральную полосу. С той стороны иногда взлетали ракеты, тени метались по изъеденному воронками полю, словно живые фигуры. И снова тишина.
— А вы давно на фронте? — молодой напарник наконец осмелился спросить у Родни.
— С мая, — тотчас отозвался тот. — Два месяца учили с пулемётом обращаться, потом ещё два знакомили с танками.
— Так вы танкист?
— Был. Недолго. Здесь же, во Фландрии, — он говорил отрывисто, не поворачивая головы. — Под Ипром. Недалеко от места, где мы теперь сидим.
— Говорят, много здесь погибло от газа?
— Это было. Много погибло. И ты, парень, запомни: горчичный газ пахнет сиренью. Как почуешь этот весенний запах, сразу противогаз надевай.
— А в танковом экипаже вы кем были?
— Башенным пулемётчиком. В левой башне. Тоже с «ЛЬЮИСОМ».
— В танке ведь безопасно, — новенький смотрел на Родни удивлённо. — Почему вам не понравилось там?
— Я не искал, где безопаснее. Знаешь, как мы называли свои танки? «Консервная банка, которую невозможно вскрыть» — вот как! Немцы нас до жути боялись, особенно поначалу. Но чем машина тяжелее, тем больше у неё уязвимых мест, знаешь такое правило? Автомобиль, танк или корабль — всё едино…